Вестник европы.

Летом 1790 г. двадцатитрехлетний Николай Карамзин вернулся в Россию после долгого путешествия по Германии, Швейцарии, Франции и Англии. Собираясь заявить о себе как о писателе и пустить в ход плоды своего европейского образования, Карамзин решил издавать “Московский журнал” (1791–1792): это издание стало трибуной русского сентиментализма и положило начало тому, что позднее назовут “карамзинским периодом в русской литературе”. Ф.Ф.Вигель в своих воспоминаниях назвал журнал “кумиром всех благородно мыслящих юношей и всех женщин истинно чувствительных”1, а П.А.Вяземский заметил, что “Карамзин в “Московском журнале” разрушил готические башни обветшалой литературы и на ее развалинах положил начало новому европейскому зданию, ожидающему для своего окончания искусных трудолюбивых рук”2.

Разносторонний талант Карамзина начал проявляться уже с первого номера “Московского журнала”. Как журналист он сумел создать журнал, по облику и содержанию сопоставимый с европейскими образцами, столь его восхищавшими; он сделал одной из основных рубрик издания вдумчивые критические разборы русских и иностранных книг, а также театральных пьес; он печатал тщательно отобранные и хорошо выполненные переводы с европейских подлинников на самые разные темы; он привлекал к участию ведущих поэтов своего времени, а его собственные “Письма русского путешественника”, “Бедная Лиза” и “Наталья, боярская дочь” стали совершенными образцами русской прозы, приковали к себе внимание читающей публики и положили начало сентиментализму как литературному направлению в России. Не менее важно и то, что “Московский журнал” знаменовал собой стилистическую революцию: эмоциональная тонкость и нюансы, на каких строился сентиментализм, не могли бы быть достигнуты без той филигранной тщательности письма, которая впоследствии получила название “нового слога”.

Писательская деятельность Карамзина охватывает период более чем сорока лет (начиная с публикации его первого перевода в 1783 г. и до самой смерти в 1826-м, оборвавшей работу над двенадцатым томом его монументального труда по истории России); однако главные его литературные достижения сосредоточены в промежутке длиною тринадцать лет. Это время связано с двумя его важнейшими изданиями: “Московским журналом” и “Вестником Европы”. В 1790-е гг. стремление Карамзина способствовать развитию русской литературы и вывести культуру России на уровень Запада вдохновило целый поток публикаций. Он заботился о создании образцов занимательных и отточенно-совершенных сочинений, о выработке литературного языка, способного состязаться в высоте и богатстве с французским или английским языком.

В то же время на его творчество и жизненные воззрения в эту пору влияли и политические, внелитературные события в Европе и России. Репрессивные меры Екатерины II и Павла I коснулись не только его друзей, но и его самого как писателя. После беспросветного мрака павловского царствования не удивительно, что Карамзин был захвачен волной оптимистических ожиданий, прокатившейся по России со вступлением на престол Александра I. Вигель пишет, что “все чувствовали какой-то нравственный простор, взгляды сделались у всех благосклоннее, поступь смелее, дыхание свободнее”3; Николай Греч, пытаясь осознать наступившие перемены, примечательным образом ссылается на слова самого Карамзина:

“Изумления, радости, восторга, возбужденных этим, впрочем, бедственным, гнусным и постыдным происшествием (убийством Павла I. – Э.К.), изобразить невозможно. Россия вздохнула свободно. Никто не думал притворяться. Справедливо сказал Карамзин в своей записке о состоянии России: “Кто был несчастнее Павла! Слезы о кончине его лились только в его семействе”. Не только на словах, но и на письме, в печати, особенно в стихотворениях, выражали радостные чувства освобождения от его тиранства. Карамзин, в оде своей не восшествие Александра I, сказал:

Сердца дышать Тобой готовы:

Надеждой дух наш оживлен.

Так милыя весны явленье

С собой приносит нам забвенье

Всех мрачных ужасов зимы”.4

Однако это не означало и не могло означать полного возврата Карамзина к чаяниям и устремлениям его юности. Он продолжает рассуждать как Филалет, отстаивая философию умеренности и осторожности5. Опыт Карамзина и его новые интересы в десятилетний период между “Московским журналом” и “Вестником Европы” изменили его подход к журналистской работе: в первом журнале он выступал преимущественно как литератор, теперь же к этой роли добавились две другие: историка и политического публициста. Теперь пропаганда просвещения в России приобрела у него новую национальную окраску. “Вестник Европы” – узловая точка карамзинской мысли и творчества в начале царствования Александра I; это кульминация его деятельности на поприще русской литературы и одновременно – его лебединая песнь перед вступлением “в храм истории”6. Хотя известность и влияние Карамзина были велики на протяжении всего александровского царствования, на авансцену литературной жизни ему предстояло вернуться не ранее выхода в свет первых восьми томов “Истории государства Российского” в 1818 г.

Карамзин был одновременно издателем и главным автором “Вестника Европы”; печать его таланта лежит на всем содержании и оформлении издания столь же заметно, как и в его первом журнале. Сам Карамзин, вероятно, не вполне сознавал, в какой мере ему предстоит отныне играть роль народного трибуна; в предисловии к первому выпуску (так же как и в статьях конца 1802 г.) он подчеркивал литературную и просветительскую направленность журнала и выражал надежду, что политическая часть, “ко счастию Европы, будет не весьма богата и любопытна”7. Журнал делился на две части: “Литература и смесь” и “Политика”, но политика преобладала в журнале: не только в виде европейских новостей, но и в открытых обсуждениях внутренних российских реформ. “Литература и смесь” завершила творчество Карамзина как поэта, переводчика, автора повестей и реформатора русского литературного языка, тогда как “Политика” сфокусировала его ранние разрозненные идеи и заметки по историческим, политическим и социальным вопросам, приведя их в стройную систему и положив начало его дальнейшей деятельности.

В каком-то смысле литературный раздел “Вестника Европы” продолжает традиции “Московского журнала”. Из пяти главных составляющих, какие Карамзин запланировал для своего предыдущего журнала, три остались прежними – русские сочинения в стихах и прозе, переводы, занимательные анекдоты; четвертая – критические разборы русских книг – продолжилась в несколько урезанном, а потому менее интересном виде, а пятая – критика драматических произведений – исчезла полностью.

Из новых или же старых, но примечательных литературных произведений Карамзин отбирал для перевода весьма немногие. Один раз он обратился к г-же де Жанлис, чья набожность, настойчивое морализаторство и нападки на “ложных” философов стали поводом для серии анекдотов, приводимых в разделе II журнала. Приметой господствующих вкусов дня стал перевод сказки Огюста Лафонтена8, который соперничал в популярности среди русской читающей публики с г-жой де Жанлис, Мармонтелем и Коцебу. Английские, французские и немецкие журналы снабжали Карамзина множеством восточных притч, назидательных историй и новых литературных мелочей.

Несмотря на ориентацию на иностранную литературу, о которой сам Карамзин заявил в редакционной статье в конце 1802 г.9, новейшие сочинения самого Карамзина и его друзей обеспечивали журналу основную его литературную популярность. Иван Дмитриев, живший тогда в Москве в ссылке и тесно сотрудничавший с Карамзиным, регулярно давал в журнал стихотворения; кроме того, печатались поэтические произведения Г.Р.Державина, М.М.Хераскова, Ю.А.Нелединского-Мелецкого; отдельного упоминания заслуживает переложение “Элегии” Грея, выполненное В.А.Жуковским10. Собственные стихи Карамзина в “Вестнике Европы”, куда, в частности, вошли “Гимн глупцам”, “Меланхолия”, “К добродетели”, стали важной и четкой кодой к его поэтическому творчеству, а проза даже в большей мере, нежели стихи, знаменовала завершающий этап его работы по обновлению литературного языка. В “Рыцаре нашего времени”, “Марфе Посаднице”, “Моей исповеди”, “Чувствительном и холодном” раскрылись поиски как новых тем, так и повествовательных техник11.

Нежелание Карамзина продолжать рецензирование драматических произведений и книг коренилось в его изменившемся отношении к литературной критике. В предваряющем “Письме в редакцию”, которое он написал сам, Карамзин сформулировал свою новую позицию:

“…точно ли критика научает писать? Не гораздо ли сильнее действуют образцы и примеры? И не везде ли таланты предшествовали ученому, строгому суду? La critique est aisОe, et l’art est difficile. Пиши, кто умеет писать хорошо: вот самая лучшая критика на дурные книги!”12

А в конце 1802 г. он высказался еще более настойчиво:

“Что принадлежит до критики новых русских книг, то мы не считаем ее истинной потребностью нашей литературы (не говоря уже о неприятности иметь дело с беспокойным самолюбием людей). В авторстве полезнее быть судимым, нежели судить. Хорошая критика есть роскошь литературы: она рождается от великого богатства; а мы еще не Крезы. Лучше прибавить что-нибудь к общему имению, нежели заняться его оценкою”13.

Карамзин находился теперь в прямой оппозиции к той точке зрения, какую он отстаивал в “Московском журнале” в споре между В.С.Подшиваловым и Ф.О.Туманским о значении критики14. На горьком опыте он понял, сколь обидчивы такие авторы, как Туманский и Н.П.Николев, в отношении критики; испытал на себе то, как критические статьи вызывали грубые нападки со стороны московских франкмасонов и пародии Ивана Крылова и А.И.Клушина в “Зрителе”15. Очевидной приметой такого поворота на 180 градусов стало исключение переписки Туманского с Подшиваловым из второго издания “Московского журнала”, предпринятого как раз в эти годы (1802–1803). Но перемена чувств Карамзина в такой же мере была вызвана и его новым патриотическим подъемом, убежденностью, что молодые русские авторы нуждаются скорее в поддержке, чем в суровой критике: “Мы не аристократы в литературе: смотрим не на имена, а на произведения, и сердечно рады способствовать известности молодых авторов”16.

Изменившиеся предпочтения Карамзина не означали полного отречения от критики; но, как показал советский исследователь Г.П.Макогоненко17, Карамзин склонялся к замене критических обзоров передовицами, где предлагал критику скорее общего, нежели специфического свойства. Он замечал: “Впрочем, не закаиваемся говорить иногда о старых и новых русских книгах; только не входим в решительное обязательство быть критиками”18. В отличие от “Московского журнала”, критика в “Вестнике Европы” случайна и не систематична, но, тем не менее, значительна и по охвату, и по глубине. Карамзин делал сдержанные обзоры русских произведений, но был вполне откровенен, ведя речь о зарубежной литературе.

Карамзин рецензировал наиболее значимые иностранные, преимущественно французские, произведения, бывшие тогда еще недоступными в Москве, такие, как “Путешествие в Италию” Бартелеми, “Дельфина” г-жи де Сталь и “Гений христианства” Шатобриана19. Нападки Карамзина на труд Шатобриана весьма ироничны – как техника, так и их тон напоминают рецензию на “Баловня” Николева в “Московском журнале”:

“Мы не умеем вообразить ничего нелепее такой нелепости. Вот как пишут во Франции некоторые новые литераторы! Уверяю читателей, что перевод мой не уступает в верности никакому переводу на свете”20.

Иностранные сочинения в русских переводах тоже рецензировались. В частности, Карамзина воодушевил сделанный Н.И.Страховым перевод “Путешествия юного Анахарсиса” Бартелеми. Карамзин назвал его одним из выдающихся творений восемнадцатого столетия21. Он отметил и “ревностный патриотизм” А.Шторха, чей обзор по истории российской торговли был переведен с немецкого22. Третья статья из этого ряда – о переводе Э.Ф.Лантье “Антеноровы путешествия по Греции и Азии” (М., 1802) – интересна, в частности, схожестью с карамзинскими обзорами переводных сочинений в “Московском журнале”; она даже дана под заголовком “Критика” и во всем продолжает старую технику Карамзина. Рассмотрение содержания книги переходит в доскональный разбор качества перевода. Коль скоро подобные обзоры противоречили его новой позиции, Карамзин всячески старался смягчить действие критики:

“Но такая критика не похожа ли на привязку? Мы не виноваты, если не нашли в сем месте никаких важнейших пороков; и думая по сему неудачному опыту критики, что г. переводчик взял свои меры не бояться суда, закрываем Русского Антенора”23.

Не считая таких рецензий, основную часть критики в “Вестнике” составляют две большие статьи: одна – Дмитриева, другая – Карамзина. Статья Дмитриева “О русских комедиях” – единственный случай критики драматических произведений в журнале: она развивает понятие тонкой комедии в отличие от грубого натурализма и обличает склонность к пошлым фарсам и комедиям24. Статья Карамзина посвящена жизни и творчеству Ипполита Богдановича, чья смерть в 1802 г. вызвала поток бездарных эпиграмм, присылавшихся в “Вестник”25. Статья “О Богдановиче и его сочинениях” – важная веха в истории русской литературной критики. Карамзин попытался проследить развитие Богдановича как автора, проанализировать его главное сочинение, “Душеньку”, и сравнить ее с исходным образцом – лафонтеновской “Любовью Психеи и Амура”. Соединяя изложение тех или иных систематических теорий о природе и назначении искусства, обширные знания по предмету и умение писать в блестящем, воодушевляющем стиле, Карамзин в то же самое время упорно не отступал от положения “Вестника”: хвалить, а не бранить русские творения – и тем самым вуалировал свое действительное мнение относительно значимости Богдановича. Не далее как в 1800 г. Г.П.Каменев слышал, как Карамзин критиковал сочинения Богдановича, особенно некоторые места из его перевода вольтеровской поэмы о Лиссабонском землетрясении26; и все же это не помешало Карамзину в 1803 г. написать: Богданович перевел поэму “так удачно, что многие стихи ее не уступают красоте и силе французских”27. Вдобавок Карамзин склонялся к пересозданию образа Богдановича в своем, сентименталистском ключе; основные вехи биографии Богдановича образуют отправную точку для развертывания собственных взглядов Карамзина на радость художественного творчества, на необходимость мирной жизни, даже на неуместность строгой критики28. С другой стороны, карамзинское сравнение относительной ценности прозы и стихов на конкретных примерах и его оценка вклада Богдановича в русскую литературу остаются объективными и ценными.

Склонность Карамзина более снисходительно подходить к русской литературе, нежели он это делал в 1790-х гг., и связывать литературное развитие со стремлением послепетровской России к просвещению была очевидна уже в “Пантеоне российских авторов” (1801–1802). Хотя это сочинение и задумано в царствование Павла I, дух его – преимущественно александровский. Карамзин дал обзор своего “Пантеона” в “Вестнике” и полностью опубликовал свои заметки о Прокоповиче, Тредиаковском и Ломоносове. Их предваряла попытка периодизации русской литературы XVIII столетия:

“Феофан и Кантемир составляют сию первую эпоху; за нею следует эпоха Ломоносова и Сумарокова; третьею должно назвать время Екатерины Великой, уже богатое числом авторов; а четвертой… мы еще ожидаем”29.

Карамзина увлекали не только апологии ранней русской литературы, но и тенденции современного литературного процесса. Четвертым периодом должно было стать царствование Александра I, которое он в программной статье “Вестника” описал как время,

“…когда науки и художества в быстрых успехах своих обещают себе еще более успехов; когда таланты, в свободной тишине и на досуге, могут заниматься всеми полезными и милыми для души предметами; когда литература, по настоящему расположению умов, более, нежели когда-нибудь, должна иметь влияние на нравы и счастье”30.

Несмотря на то очевидное обстоятельство, что российским авторам все еще недостает таланта и вкуса, он выражал уверенность, что “в России литература может быть еще полезнее, нежели в других землях: чувство в нас новее и свежее; изящное тем сильнее действует на сердце и тем более плодов приносит”31.

Карамзин явно отбросил свой взгляд на литературу как на частное дело, утешение для поэта и его друзей, к чему его привело несоответствие между российскими и европейскими условиями. Путь Карамзина к утилитарным и патриотическим взглядам на искусство был и логичным, и неизбежным. Разочарование, вызванное событиями во Франции, укрепило его патриотическое чувство и убедило в важности той роли, какую может играть Россия в Европе. Задача литературы, таким образом, была не только в том, чтобы объединять лучшие силы России перед лицом Европы, но и вдохновлять гордость русских32.

Преследуя ту же цель в другой статье, “О любви к отечеству и народной гордости”, Карамзин подчеркивает важность некоторых (неопределенных) произведений русской литературы:

“Успехи литературы нашей <…> доказывают великую способность русских. Давно ли мы знаем, что такое слог в стихах и прозе? И можем в некоторых частях уже равняться с иностранцами. У французов еще в шестом-надесять веке философствовал и писал Монтань: чудно ли, что они вообще пишут лучше нас? Не чудно ли, напротив того, что некоторые наши произведения могут стоять наряду с их лучшими, как в живописи мыслей, так и в оттенках слога? Будем только справедливы, любезные сограждане, и почувствуем цену собственного”33.

“Язык наш выразителен не только для высокого красноречия, для громкой живописной поэзии, но и для нежной простоты, для звуков сердца и чувствительности. Он богатее гармониею, нежели французский; способнее для излияния души в тонах; представляет более аналогических слов, то есть сообразно с выражаемым действием: выгода, которую имеют одни коренные языки! Беда наша, что мы все хотим говорить по-французски и не думаем трудиться над обрабатыванием собственного языка: мудрено ли, что мы не умеем изъяснять им некоторых тонкостей в разговоре?”34

Карамзин воспроизвел эту точку зрения в важной статье, прямо обращенной к проблемам русской литературы и языка, – “От чего в России так мало авторских талантов?”. Обсуждая литературную отсталость России, Карамзин усматривал ее причины “не в климате, но в обстоятельствах гражданской жизни россиян”35. Он требовал от ищущих признания авторов прилежания и усердия, умения понимать язык и пользоваться им. В отличие от предыдущих своих статей Карамзин теперь сосредоточился скорее на действительном положении вещей, нежели на возможном. Так, он признавал и относительную незрелость русского языка, и недостаток вдохновляющих образцов в большинстве литературных жанров. Карамзин видел естественное решение проблемы развития языка в обращении к устному звучащему слову, но подчеркивал, что светские дамы, носительницы наиболее притягательной речи, говорят исключительно по-французски. Однако обратиться к русскоговорящим классам, минуя образованное общество, Карамзин не призывал, ибо это значило бы обойти дворянство, чье просвещение и совершенствование были для него главной политической задачей. Соответственно, его решение было интеллектуальным и художественным. Он ссылался на примеры полностью развитых европейских языков и на те возможности внутри русского языка, которые может развить талантливый или гениальный человек:

“Что ж остается делать автору? Выдумывать, сочинять выражения; угадывать лучший выбор слов, давать старым некоторый новый смысл, предлагать их в новой связи, но столь искусно, чтобы обмануть читателей и скрыть от них необыкновенность выражения”36.

Таковы были проводимые последовательно принципы Карамзина, основанные на его убеждении, что “французы пишут, как говорят, а русские об многих предметах должны еще говорить так, как напишет человек с талантом”37.

Заботы Карамзина о национальных нуждах и возможностях в области языка и литературы не имели необходимым следствием конфликт с основными догмами его былого космополитизма. “Вестник” развивал тенденцию отмечать недостатки и нелепости в других литературах, в частности в современной английской литературе38, но Карамзин ничуть не отрекался от своей любви к великим писателям и мыслителям, составлявшей основу его понимания просвещения. Теоретическое восхищение истинно космополитическим образом мысли вылилось в перевод “Разговора о невидимо-видимом обществе” Гердера. Чаемое “общество”, в отличие от масонства, было “не тайное, не сокрытое от света, но работающее явно; не обрядами и символами, но ясными словами и делами; не среди двух или трех народов, но везде, где есть просвещение”39. Будучи выше национальных предрассудков и мелких распрей, такое общество черпало бы вдохновение в мире книг и в любви к человечеству.

“В беседе с Гомером, Платоном, Ксенофонтом, Тацитом, Баконом, Фенелоном я не думаю, к какому государству они принадлежали, какого состояния были и в каких храмах молились”40.

Сохраняя верность этим идеалам, Карамзин подчеркивал благородство патриотизма. Поистине великие писатели, например, представляются великими патриотами; такие авторы, как Клопшток, “старались усовестить жалких сограждан, неутомимо прославляли любовь к отечеству в такой земле, где, еще за несколько десятилетий, нация уважала единственно чужестранное”41. Карамзин ощущал отрицательные коннотации слова “космополит” и противопоставлял лживый космополитизм вдохновляющему примеру Петра Великого:

“Он был русский в душе и патриот; а сии господа или англоманы или галломаны и желают называться космополитами. Только мы, обыкновенные люди, не можем с ними парить умом выше низкого патриотизма; мы стоим на земле, и на земле русской, смотрим на свет не в очки систематиков, а своими природными глазами”42.

Петр I был центральной фигурой в карамзинской концепции русского просвещения; его реформы знаменовали начало ускоренного развития России, стремились поставить ее наравне с Западом, и его пример, согласно тезису Карамзина, вдохновлял Екатерину II и Александра I. Рецензируя стихотворение А.Шенье о просвещении, Карамзин к тому месту, где Шенье называет Фридриха Великого выдающимся национальным просветителем, дает многозначительное примечание: “А Петр Великий?”43 В то же время Карамзина все больше интересует допетровская Россия, он старается проследить, как глубоко уходят корни русской культуры и истории. И теперь он уже старается не видеть конфликта между петровскими революционными методами и русскими традициями, ибо российская история дает еще одну опору для национальной гордости и самосознания44.

Интерес к истории стал для Карамзина главным устремлением: уже в 1801 г. он ясно видел свое будущее поприще как историка, что можно заметить по его первой оде Александру I. Издавая “Вестник”, он пользовался возможностью разделить плоды своих изысканий с читателями, тем самым одновременно удовлетворяя и личные интересы, и более широкие нужды журнала.

“Наталья, боярская дочь”, “Райская птичка” (1791), начальные страницы “Бедной Лизы”, как и неоконченная поэма “Илья Муромец” (1794), показали желание Карамзина использовать русскую историю и предания (или злоупотреблять ими); однако первой его собственно исторической повестью стала “Марфа”. В декабре 1802 г., за месяц до публикации “Марфы”, он выступил со своего рода теоретическим и вместе с тем патриотическим оправданием такого рода опытов. Его статья “О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств” в первую очередь касается сюжетов для живописи, но идеи Карамзина обращены к художникам всех областей творчества. К этой статье и к литературному воссозданию Марфы посадницы близко примыкает другая статья, озаглавленная: “Известие о Марфе Посаднице, взятое из жития Зосимы” (июнь 1803). Кроме новых сведений о характере и образе Марфы, статья содержит призыв, чтобы “искусное перо изобразило нам галерею россиянок, знаменитых в истории или достойных сей чести”45. Перечень таких женщин существенно дополняет более ранний, содержавший рекомендации о подходящих сюжетах для живописи. Возможно, Карамзина опять-таки побудил к тому зарубежный пример: г-жа де Жанлис в статье, переведенной Карамзиным, писала: “Всего более хотелось мне изобразить кистью славных в истории женщин, главные черты и добродетели жизни их”46.

В итоге своих исторических изысканий Карамзин пришел к признанию важности сохранения народных песен и пословиц. Одобряя Богдановича, он говорил, что “он издал “Русские пословицы”, в которых сохранились драгоценные остатки ума наших предков, их истинные понятия о добре и мудрые правила жизни”47. Сам Карамзин напечатал якутскую народную песню, в которой “просто и живо изображается привязанность сего добродушного народа к животным, достойным в самом деле благодарности человека”48. Карамзин считал необходимым собирать все виды исторических анекдотов и легенд, в самом деле считая это поистине патриотическим долгом:

“Как бы хорошо было собрать все русские предания, которые имеют отношение или к истории, или к старинным обыкновениям! Я похвалил бы русского, который бы с сим намерением вздумал объездить некоторые страны нашего отечества”49.

Он сожалел, что устные рассказы стариков, помнящих Петра Великого, Анну и Елизавету, не собираются и не хранятся тщательно50. Сам он описал некую сомнительную встречу с пожилой супружеской четой, обвенчавшейся более восьмидесяти лет назад; старый крестьянин у него изъясняется чередой пословиц и поговорок – явное свидетельство вековой мудрости – в характерно стилизованной сентиментальной манере:

“Я хотел знать, любят ли они друг друга? – Как не любить! Муж да жена больше, чем брат и сестра. – Боитесь ли вы смерти? – Чего бояться? Мы, слава Богу, пожили. Смерть не беда. – Тебе не жаль будет старушки? – Чего жалеть? Кому-нибудь надобно умереть прежде. – А если она переживет тебя? – Ну что же? в свете не без добрых людей; дадут ей уголок”51.

Карамзин призывал не только сохранять сведения о прошлом, но и освещать в печати все славные деяния настоящего для назидания потомства:

“Но и мы виноваты в том, что по сие время не имеем собрания истинных анекдотов русской народной добродетели, которое могло бы обезоружить мизантропов. Я не принял бы в такое собрание ничего вымышленного, неверного – ничего даже украшенного: одна истина прелестна, и сама собою”52.

Существовала тенденция искать русские эквиваленты для всего, что может предложить Запад, и английский пример во всех вещах pro bono patriae, как казалось, представляет особый вызов российскому патриотизму. Третья статья в самом первом номере “Вестника” сообщала об английском плане воздвижения памятника прошлой славе и победам отечества53, а сноска к дальнейшему переводу указывала на открытие в Вестминстерском аббатстве памятника павшему солдату “от благодарного Короля и народа”54. Карамзин говорил о необходимости включить такие сведения о России в первый рассказ о российском “благодеянии”, предназначенный для публикации в “Вестнике”:

“Дела человеколюбия служат украшением веку и государству. Когда и где бы люди ни поступали добродетельно, всякое чувствительное сердце радуется; но чем ближе к нам благотворитель, тем живее наше удовольствие. Если россиянин трогает меня великодушием, то я радуюсь как человек и еще как сын России. Патриот, любя добродетель во всех землях, обожает ее в своем отечестве; она есть важнейшая услуга государству, и пример ее не только утешителен, но и полезен в гражданских связях, имея спасительное влияние на общественные нравы”55.

В заключение автор призывал “всех патриотов, всех друзей человечества доставлять ему сведения о происшествиях, утешительных для чувствительного сердца”56. Такие рассказы о невоспетых подвигах русских все чаще печатались в дальнейших номерах “Вестника”. Доблесть русского крестьянства воспевалась вместе с благородством дворянства57.

Собирая пословицы, песни, анекдоты о прошлом и настоящем, подчеркивая свою убежденность в их патриотической и исторической ценности, Карамзин также давал в журнал свои исторические статьи, бывшие плодом прилежного исследования и сбора документов. В своих эссе он достиг высокого уровня литературного мастерства, стремясь сделать российскую историю живой и реальной для читателей. По сути, он был первым выдающимся популяризатором русской истории. Он приводил примеры из древней русской истории в связи с московским землетрясением58, сообщал читателям об исторических судьбах местностей и зданий вокруг Москвы59, излагал происхождение и функции Тайной Канцелярии60, анализировал причины московского восстания 1648 г.61 Похоже, Карамзин старался укорить своих братьев-русских их незнанием прошлого России и в то же время готовил себя к будущему поприщу историка. Его исторические очерки выявили зачаточное состояние российской историографии, недостаточность летописей и предвзятость иностранных путешественников62; он исправлял ошибки, сделанные его непосредственными предшественниками, В.Н.Татищевым и М.М.Щербатовым63, нападал на иностранцев вроде П.-К.Левека, автора невежественных писаний по истории России64, и сожалел, что место профессора российской истории в Академии Российской занимает иностранец65. Он полагал, что, поскольку в России еще нет настоящих историков, великие деяния предков мало известны потомкам, хотя дела эти и достойны самого красноречивого пера66. Таким пером Карамзин по справедливости считал свое67. Его замечания о задачах, встающих перед историком, предвосхищали установки его пока еще не написанной “Истории…”: с одной стороны, это большой интерес к характеру, а с другой – мерило доблести и нравственности. Он приводил мнения других историков об историописании и в первых томах своего труда явно разделял точку зрения Антуана Тома, что “историк не должен подробно описывать таких приключений, которых нельзя изобразить драматически; то есть разделить на предложение, следствие и заключение. Иначе подробные описания будут скучны и могут занимать только современников, которые участвуют в них по своему пристрастию”68. Проводя границу между историками и летописцами, Карамзин замечал, что русские летописцы, в отличие, например, от Тацита, не судят царей, а предпочитают из всех их дел описывать лишь самые успешные: военные победы, подвиги благочестия и т.п.69 Именно потому, что сам он обнаруживал элементы и того, и другого типа, Пушкин и назвал его “первым нашим историком и последним летописцем”70.

Сочетание нравственного и эмоционального аспектов просвещения и патриотизма с особенным интересом к общественным и политическим установлениям отражается в идеях Карамзина в области совершенствования российского образования. Он рассматривал образование как внутреннее, патриотическое дело и с большим сарказмом отзывался о попытках иностранцев критиковать российские методы или вмешиваться в них. В “Странности” он высмеивал замысел некоего француза устроить неподалеку от Парижа школу, где в ряду других предметов юные россияне изучали бы и свой родной язык; Карамзин настаивал на том, что русским надо воспитываться и обучаться в России71.

В “Моей исповеди” он критиковал тот род дворянского образования, что ведет к пренебрежению собственной страной72. При этом он со всей готовностью приветствовал любые меры по учреждению образовательных заведений в России. Карамзин восхвалял Екатерину с ее народными школами, важность коих он еще и еще раз подчеркивал в своем “Историческом похвальном слове Екатерине II” (1802)73, а когда Александр I провел несколько реформ в образовании, Карамзин возвестил о них несколькими публикациями в “Вестнике”74.

В роли просвещенного патриота Карамзин призывал к замене иностранных учителей русскими, ибо “у нас не будет совершенного морального образования, пока не будет русских хороших учителей, которые единственно могут вселять в юное сердце чувства и правила доброго россиянина”75. Его просветительское рвение заставило его заклеймить невежество как противное патриотическому чувству, даже как признак нелояльности к государю, ибо невежество сводит на нет любые благие начинания правителя, выхолащивает самые мудрые законы, поощряет злоупотребления, несправедливости и т.д.76

Хотя Карамзин видел в просвещении прогрессивную силу, разрушающую предрассудки, невежество и реакцию, он верил, что сила эта не приведет к революции, но, напротив, укрепит социальный status quo; его взгляды сильно напоминают преобладающее масонское отношение к просвещению, что ясно видно из “Детского чтения для сердца и разума” (1785–1789), где побуждение к учебе идет рука об руку с защитой классовой системы.

Карамзин в “Вестнике” взял на себя роль апологета русского дворянства – роль, позволявшую ему снисходительно критиковать существующие непорядки внутри этого класса во имя его идеальной функции и характера. Он верил, что дворянство – душа всей нации и ее благородный лик; в мечтах он наделял российского дворянина не только мечом воина и весами судьи, но также и дарами земледелия и лаврами Аполлона77.

Хотя он и признавал, что образованный дворянин – редкость в любой стране и что учителей нужно будет набирать из низших классов78, немного позже он уже с гордостью опубликовал подробный рассказ о первом “профессоре-дворянине” в России – Григории Глинке из Дерптского университета79. Такого рода случаи подкрепляли карамзинский тезис, согласно которому исключительные права дворянства должны подкрепляться безупречной образованностью80.

Обращаясь к центральному критическому вопросу об отношении между господином и крепостным, Карамзин полагал, что просвещение приведет к ослаблению деспотической власти81. Эту точку зрения он изложил в своей, пожалуй, самой оптимистичной и идиллической статье для “Вестника” – “Приятные виды, надежды и желания нашего времени”:

“Просвещение истребляет злоупотребление господской власти, которая и по самым нашим законам не есть тиранская и неограниченная. Российский дворянин дает нужную землю крестьянам своим, бывает их защитником в гражданских отношениях, помощником в бедствиях случая и натуры: вот его обязанности! За то он требует от них половины рабочих дней в неделе: вот его право!”82

Имея таких хозяев и такое понимание своей участи, крестьянин должен был примириться со своим жребием и служить своей стране, как то позволит ему его положение. Просвещение, полагал Карамзин, дало бы крестьянину возможность увидеть справедливость его доли; образованные европейские крестьяне благословляют свое скромное положение в гражданском сообществе, считают себя не рабами его, но благодетелями, как и другие классы, и каждый трудится, по-своему приумножая свое и общее благо83.

Защищая российскую социальную систему, Карамзин сознательно выступал против того, в чем он усматривал невежественные нападки и критику со стороны иностранцев84; наиболее откровенное его выступление в защиту рабства, “Письмо сельского жителя”, опровергает рассуждения иностранных путешественников о лености русского крестьянина как следствии пороков крепостничества. Карамзин полагал, что крепостные “ленивы от природы, от навыка, от незнания выгод трудолюбия”85. Вдобавок крестьянин отличается неистребимой склонностью к пьянству, о чем Карамзин весьма резко отзывается во всех спорах об освобождении без просвещения86. Карамзин был критически настроен по отношению к выдумкам кабинетных ученых, систематическим философским теориям, игнорирующим реальную жизнь87; верный своему убеждению в том, что истина посередине, Карамзин стоял за постепенные, неторопливые изменения:

“Время подвигает вперед разум народов, но тихо и медленно: беда законодателю облетать его! Мудрый идет шаг за шагом и смотрит вокруг себя. Бог видит, люблю ли человечество и народ русский; имею ли предрассудки, обожаю ли гнусный идол корысти – но для истинного благополучия земледельцев наших желаю единственно того, чтобы они имели добрых господ и средство просвещения, которое одно, одно сделает все хорошее возможным”88.

Карамзин резко выступал против немедленного освобождения. Он не способен был вообразить освобождение крестьян без земли – а таковое он считал практически невозможным для своего времени; вместе с тем он был убежден, что, не достигнув некоторого уровня образования, не будучи готовы к множеству проблем, которые встанут перед ними, крестьяне обратят свободу себе же во зло, погрязнут в праздности и пьянстве. Поколение молодых реформаторов вскоре перетолковало его осторожность как реакционность, а его аргументы в защиту крепостничества – как предпочтение рабства свободе89.

Выступления Карамзина в защиту господства дворян и крепостного права были одной из сторон стройной концепции того типа правления и общественного устройства, какое он мыслил для России. Она основывалась на некоторых убеждениях, по сути, высказанных уже в ранних произведениях Карамзина, но видоизмененных его опытом, личным и общественным, в продолжение царствований Екатерины II и Павла I. Сочинения Карамзина первых лет царствования Александра I показывают, что писатель вполне сформировался и как политический публицист.

Восшествие на престол Александра I он приветствовал одой – так же, как и Павла. Получив от царя подарок – кольцо с печатью, он написал еще одну оду на коронацию Александра, а в конце 1801 г. подготовил к публикации “Историческое похвальное слово Екатерине II”. В этих трех сочинениях выразились и надежды, какие Карамзин возлагал на молодого царя, и – в виде набросков – основные тезисы будущего “Вестника Европы”. Рефрен всех этих восхвалений – необходимость свода гражданского законодательства, который бы обеспечивал свободу личности и определял обязанности гражданина90. Речь не идет о том, что закон стоит над самодержцем: царь превыше всех и ответствен только перед Богом; и все же страх перед судом истории должен побуждать монарха быть добродетельным91.

Карамзинские славословия Екатерине II были попыткой в завуалированной форме высказать требования к новому царю, воспевая отдельные стороны екатерининского царствования; к такому маневру Карамзина побудили обещания, содержавшиеся в первом манифесте Александра I, где тот, вступая на престол, принимал на себя ответственность за народ, вверенный ему Богом, следуя законам и примеру своей венценосной бабки, императрицы Екатерины92.

Карамзинский вольный исторический обзор достижений Екатерины II – это фантазия о том, что могло бы быть; он предпочел забыть все то, что в пору ее царствования делало его похвалы сдержанными, и представить Екатерину II в идеальном свете. Она стала необходимой частью его схемы развития России, ее имя заняло место рядом с Петром Великим и Александром I. Для новых целей гражданской риторики Карамзин использовал все находки и весь пафос своего сентиментального стиля, что верно подметил тогдашний сатирик93.

Вслед за кратким введением, где он привлекает внимание к “бессмертным страницам” “Духа законов” Монтескье, книги неизмеримой важности и для Екатерины, и для его собственных политических воззрений94, Карамзин перечисляет успехи Екатерины под тремя рубриками: победы, законодательство и учреждения. Итог же – по сути, изложение собственных политических и социальных взглядов Карамзина, что видно не только на страницах “Вестника”, но и в таких позднейших сочинениях, как “Записки о древней и новой России” (1811), “Мнение русского гражданина” (1819) и “Мысли об истинной свободе” (1826). Карамзин обосновывал необходимость екатерининских войн для безопасности России, бранил коварную Польшу95 и, восхваляя то, как мудро Екатерина выбирала военных вождей, осторожно обходил Потемкина – возможно, это был пережиток старой неприязни к нему масонов96. Третий раздел, где Карамзин ведет речь о таких учреждениях, как Академия художеств, народные школы, Воспитательный дом и даже мудрая цензура97, служит ответом русских тем социальным институциям, которыми среди прочего так гордится Англия98. Но именно рассуждение о Екатерине-законодательнице позволило Карамзину в полной мере развернуть свою концепцию системы управления и отношений между личностью и государством. Карамзин живописал Екатерину II как царицу, предпочитающую разумные законы и отвергающую всякий деспотизм99.

Карамзин подробно прослеживает аргументы Екатерины II в пользу самодержавия, содержащиеся в ее “Наказе”, и готов проиллюстрировать справедливость ее слов примерами: он ссылается на злосчастное бессилие тогдашней Франции, где для спасения от внутреннего коллапса понадобился “корсиканский солдат”100. Приводя доводы в пользу самодержавия, Карамзин неожиданно подтверждает свою любовь к великим республиканцам в истории. Хотя сам он отвергал возможность осуществления идеальной республики в современном ему мире101 , он восхищался республиканскими добродетелями. И все же требования к личности в республике слишком высоки, а утрата гражданской доблести влечет за собой падение республики102.

Идея самодержавия как формы правления, соответствующей времени и единственно подобающей для России, пропагандировалась Карамзиным и в “Вестнике”. По возможности Карамзин всюду восхвалял Александра I как мудрого самодержца и связывал предстоящую славу России с его личным руководством и примером103. В частности, он предостерегал от того, как бы лживые царедворцы и советники не обманули Александра I относительно его истинных обязанностей перед его страной и не попытались посягать на его власть. В своей первой оде Карамзин говорил о таких льстецах104, а в статье о московском восстании 1648 г. он нарисовал образ доброго царя, юного отца своего народа, но предостерегал от услужливых мошенников и фаворитов105. В отличие от них, Карамзин занимал позицию законопослушного благонамеренного патриота106. Выстраивается образ России, управляемой мудрым самодержцем, под ним – дворянство, нарождающаяся буржуазия и крестьянство, все исполняют свой долг преданно и доблестно, с учетом вклада каждого члена общества в общее достояние и в соответствии с его положением: отбросив западные модели республик и конституционных монархий, Карамзин заменил их своей собственной самодержавной Аркадией.

За убедительными и вескими доводами Карамзина в пользу того, что Пушкин обозначил как “необходимость самовластья и прелести кнута”107, стоял его страх перед бунтом, перед тиранией одного человека или нескольких, а конкретнее – отсвет Французской революции, снова и снова приковывавшей к себе его мысль в течение десяти с лишним лет:

“Революция объяснила идеи: мы увидели, что гражданский порядок священ даже в самых местных или случайных недостатках своих; что власть его есть для народов не тиранство, а защита от тиранства, что, разбивая сию благодетельную эгиду, народ делается жертвою ужасных бедствий, которые несравненно злее всех обыкновенных злоупотреблений власти; что самое турецкое правление лучше анархии, которая всегда бывает следствием государственных потрясений; что все смелые теории ума, который из кабинета хочет предписывать новые законы нравственному и политическому миру, должны остаться в книгах вместе с другими, более или менее любопытными произведениями остроумия; что учреждения древности имеют магическую силу, которая не может быть заменена никакой силой ума; что одно время и благая воля законных правительств должны исправлять несовершенства гражданских обществ; и что с сею доверенностию к действию времени и к мудрости властей должны мы, частные люди, жить спокойно, повиноваться охотно и делать все возможное добро вокруг себя”108.

Он замечает, что все выдающиеся умы того времени ожидали “великих перемен и новостей в учреждении обществ”, но поняли, что “революция была злословием свободы”109. В качестве примера великого европейского ума, обольщенного Французской революцией, но однажды отвергнувшего ее, Карамзин выбрал для перевода статью Архенгольца о Клопштоке. Не только центральное рассуждение, отстаивающее близкий Карамзину взгляд на революцию, но и вся статья в целом напоминают карамзинские мысли о патриотизме и литературном творчестве:

“Клопшток, подобно всем искренним филантропам, всем людям ума необыкновенного, не эгоистам, но друзьям общего добра, был другом Французской революции, когда она казалась благодетельною переменою судьбы человеческой во Франции. Он вместе с другими надеялся, что народ сильный и просвещенный может быть для себя мудрым законодателем; многое, особливо вдали, имело тогда вид пленительный. Всего более человеколюбивое сердце его восхитилось славным определением Народного Собрания, что Франция навеки отказывается от завоеваний; определение, сделанное на заре сего великого происшествия, но скоро осмеянное и забытое новыми правителями Франции. Тогда, как благородные сердца с жаром хвалили его, Клопшток в оде своей к Людовику XVI сказал:

Век счастливый! И счастлив я,

Что видел я тебя!

Но сия ревностная любовь к новой свободе французов от следующих происшествий мало-помалу угасала и наконец, во время ужасов Конвента, совершенно исчезла”110.

Желание Карамзина изгнать прочь французское влияние очевидно уже из первого номера “Вестника”. В добавление к статье, озаглавленной “История французской революции, избранная из латинских писателей”, где ужасы и крайности всех стадий революции иллюстрируются цитатами из Тацита, Саллюстия и др.111, был дан отрывок “Альцибиад к Периклу”, полный явных аллюзий на ложную мудрость революционных вождей112. Третья статья, “Женские парики”, связывала фасоны париков с “несчастными жертвами” революции; Карамзин в статье “О легкой одежде модных красавиц XIX века”, напечатанной тремя месяцами позже, в апреле 1802 г., нападал на русских дам, подражающих бесстыдным француженкам, которые танцевали контрдансы на могилах своих отцов, мужей и любовников113.

Карамзин с сожалением говорит о цивилизации предреволюционных дней; он готов отмечать все, что свидетельствует о возвращении благородных нравов и любезности. Переведенные статьи “О привычке” и “Об учтивости и хорошем тоне”114 наряду с замечаниями о “дурном вкусе nouveaux riches” и пожеланиями увидеть вновь введенными “светские тонкости”115 напоминают карамзинский тезис 1793 г.: учтивость, вежество суть цвет общества; Карамзин не оставлял попыток привить эти качества русскому дворянству116.

Статьи о французах и о жизни в Париже, как и переводы французских источников более общего порядка, составляли значительную часть раздела “Литература и смесь” в “Вестнике”. Не удивительно, что политические судьбы Франции занимали важное место в разделе “Политика”. Именно этот раздел на деле оправдывал название журнала, информируя русскую публику о внутренних событиях в европейских государствах.

Однако это не были только переводы интересных статей из иностранной прессы; Карамзин был захвачен европейскими событиями, но в то же время стремился использовать зарубежный материал для освещения внутренних российских проблем. С этой целью Карамзин часто перепечатывал или вольно переводил иностранные оригиналы, так чтобы сторонний авторитет по видимости поддерживал мнения, которые сам он выразил в другом месте или считал невозможным высказать открыто. Эту технику убедительно продемонстрировал Ю.М.Лотман, опираясь на переводные статьи по самым разным темам117, но, не считая лотмановской статьи, переводы Карамзина, касающиеся политики, как и его собственные политические обзоры, почти не привлекали внимания исследователей.

Свои политические заметки Карамзин начал подробным обзором десятилетия, прошедшего после революции в Европе, где подчеркивал стремление всех стран к продолжительному миру и устойчивому образу правления. Внимание Карамзина привлекала в основном Франция, и в частности Наполеон. Наполеон царил в “Вестнике” и как личность, и как ключ к европейскому миру. Во вводной статье Карамзин характеризовал его как “нового Цесаря, нового Кловиса”118 и замечал:

“…опасные и безрассудные якобинские правила, которые вооружили против Республики всю Европу, исчезли в самом своем отечестве, и Франция, несмотря на имя и некоторые республиканские формы своего правления, есть теперь, в самом деле, не что иное, как истинная монархия”119.

Образ Наполеона – самовластного деспота, – кроме прочего, изменил отношение к Франции Павла I; Александр, хотя и осторожно добивался расположения английского правительства, был в то же время дружественно настроен по отношению к Наполеону. Карамзин, таким образом, отражал официальную линию, и вместе с тем отношение Карамзина к Наполеону отразило и многочисленные перемены во мнениях в 1800–1812 гг. Так или иначе, восстановление монархии Наполеоном, как казалось, в целом поддерживало карамзинский тезис об одной-единственной исторически оправданной форме правления для страны. Каждая статья “Вестника” содержала отсылки к Наполеону, в продолжение всей двухлетней издательской деятельности Карамзина более тридцати статей прямо касались Наполеона или его действий. Наполеон отвечал тем требованиям Карамзина к Великому Человеку, какие были высказаны в “Историческом похвальном слове Екатерине II”120.

Наполеон обладал тем, что Монтень называл “толикой безумия”121, без которой ничто великое не может существовать, ибо “основательное благоразумие никогда не бывало достоинством героев славолюбия”122. Хотя Карамзин считал Наполеона великим полководцем и вождем людей, он замечал в нем и определенные человеческие слабости, не позволявшие прославить его как великого и в то же время доблестного123. Вопреки всем изъянам Карамзин готов был воспеть Наполеона, особенно за то, что он восстановил авторитет церкви и помог развитию просвещения124.

Карамзин внимательно следил за новыми законодательными актами, как и за тем, как Франция поддерживала маниакальное увлечение конституциями, охватившее, в частности, Швейцарию и Италию. В 1802 г. Карамзин высказал пожелание, чтобы независимость была возвращена Швейцарии, поскольку “республиканская свобода и независимость принадлежат Швейцарии так же, как ее гранитные и снеговые горы; человек не разрушит дела природы”125. Так, когда Ландамман Алоиз Рединг организовал сепаратистское движение в малых кантонах Швейцарии, Карамзин был возмущен таким пренебрежением историей:

“Жаль, что такие жестокие властолюбцы имеют такое влияние на судьбу сих добрых, но простых людей, которые столько веков жили счастливо в союзе с большими кантонами, а теперь, следуя внушению одного злобного эгоиста, требуют разделения!”126

Последовавший конфликт в Швейцарии заставил его вновь повторить свое утверждение: без национальной доблести республика обречена:

“Вот почему монархическое правление гораздо счастливее и надежнее: оно не требует от граждан чрезвычайностей и может возвышаться над той степенью нравственности, на которой республики падают”127.

Враждебность Карамзина к Редингу продолжалась из номера в номер128, но в марте 1803 г. он перевел немецкую статью, где Рединга хвалили как самоотверженного, беззаветного патриота129. Это – хорошая иллюстрация того, как Карамзин старался представить объективную картину событий в Европе, причем собственная его точка зрения ясно излагалась в колонке “Известия и замечания”. Карамзин, таким образом, воспользовался немецким материалом для “внешней” критики и Франции, и Германии. Некоторые немецкие журналисты были явно настроены проанглийски и на все лады смаковали “ханжество” французской политики130; Карамзин сам находил удовольствие, выставляя французскую печать в неприглядном свете перед ее английской соперницей, уличая ее в частой лжи и клевете на противников131.

Интерес Карамзина к событиям в Англии служил противовесом его поглощенности Наполеоном; сам он ясно заявил то, что “в одной мы любопытствуем знать дела народные, а в другой дела Консула Бонапарте”132. Привлекал его прежде всего английский патриотизм, причем скорее в социальных установлениях, нежели в политических формах133. Он обычно подчеркивал, что наиболее часто превозносимые черты английской политической системы, особенно парламент и демократические выборы, не столь совершенны и не заслуживают подражания. В шутливой статье о выборах в Англии Карамзин процитировал замечание Руссо, что выборы – единственная пора, когда англичанин чувствует себя поистине свободным, но высказал опасения, что “сии выборы модно назвать только обрядом: министры невидимо управляют ими, соглашаясь однако ж с лучшими людьми в каждой округе”134.

Карамзинские политические заметки в “Вестнике” совпали с периодом краткого мира в Европе. Первый номер сообщал о предстоящей встрече в Амьене, а последние выпуски уже были полны предчувствием возобновления недавних столкновений. Когда Наполеон готовился к вторжению в Англию, Карамзин задавался вопросом, чья победа, Франции или Англии, обернется лучшим исходом для Европы; его восхищение Наполеоном вошло в противоречие с симпатиями к Англии:

“Англия употребляет во зло перевес морских сил своих; но кто пожелает, чтобы французы завоевали сию счастливейшую страну на земном шаре, страну, где царствуют мудрые законы и граждане благоденствуют?”135

Важно, впрочем, заметить, что ожидание нового европейского конфликта не вело Карамзина к отчаянию или скорби, как то было с событиями Террора и революционных войн. Причиной его относительного спокойствия была патриотическая вера в Россию и вновь обретенная независимость от Европы. Его уверенность основывалась не только на внутренней мощи и самосознании России, упрочившихся с приходом Александра, но и на том, какая миссия и какое влияние принадлежали России в Европе136.

Он гордо напоминал, что вмешательство России в дела Германии сделало ее “предметом всемирного почтения, всемирной доверенности”, что жители острова Корфу призвали русских на помощь и что даже Англия признала силу России137.

“Вестник Европы” предоставлял русской публике широкое разнообразие предметов для чтения, однако в журнале господствовала одна личность, пристрастия одного человека, сообщавшие изданию единство как стиля, так и постоянных тем и идей. В сравнении с “Московским журналом” “Вестник” – по большей части политический, а не литературный журнал; карамзинское стремление к культурному просвещению сопровождалось пропагандой вполне определенной социальной и политической системы, внутри которой могли осуществиться его идеи. Журнал был вестником европейских событий на том уровне, чтобы европейский опыт в положительном или отрицательном смысле показывал путь развития России; по сути, это завет человека, изучившего и усвоившего многое из европейской культуры, но теперь почувствовавшего тягу к перемене и желавшего вдохнуть в россиян сознание величия и могущества.

Сам Карамзин со школьных лет благополучно жил под влиянием западной литературы и мысли и в своей повести “Лиодор” (1792) легко признавал, что русские пока еще лишь учатся у Запада во всех областях, даже в литературе138. Сейчас он был уверен в своем положении писателя и в России, и за ее пределами; он был единственным из тогдашних русских авторов, получившим широкую известность на Западе, и в период 1797–1803 гг. переводы его “Писем”, повестей и статьей выходили на английском, греческом, датском, немецком, польском и французском языках139. На страницах “Вестника” Карамзин уделял внимание английским, немецким и французским версиям своих сочинений140, и именно из “Вестника” Иоганн-Готфрид Рихтер, переводчик “Писем”, брал статьи и повести для публикации в своих “Russische Miszellen” (1803–1804)141.

“Вестник Европы” занял исключительное место в истории русской журналистики как первый “толстый журнал”, и его значимость была сразу же признана современниками Карамзина. Вначале журнал вышел тиражом 600 экземпляров, но имел такой успех, что первый номер пришлось перепечатать, а ежемесячный тираж довести до 1200 экземпляров. Из похвал карамзинскому успеху самая, пожалуй, впечатляющая, из-за своей неожиданности, исходит от оппонента, шишковиста и декабриста Вильгельма Кюхельбекера, который в ссылке прочел сочинения Карамзина, написанные в XIX веке. Хотя взгляды его существенно расходились с карамзинскими142, он счел своим долгом признать заслуги “Вестника”:

“Должен признаться, что для того времени этот журнал чрезвычайно хорош; да и ныне он по занимательности занял бы не из последних мест между нашими изданиями, а по слогу чуть ли не первое”143.

“Увы. Принесли мне два тома карамзинского “Вестника” и два его преемников: какая разница! Должно отдать справедливость Карамзину, что он, как журналист, был мастер своего дела”144.

Перевод с английского Н.Н.Трубниковой

1 Вигель Ф.Ф. Записки: В 2 т. Т. I. М., 1928. С. 131 (цит. по: Вигель Ф.Ф. Записки. М., 2000. С. 78. – Пер.).

2 Арзамас и арзамасские протоколы. Л., 1933. С. 240 (цит. по: Арзамас. Сб.: В 2 кн. Кн. 1. М., 1994. С. 459. – Пер.).

3 Вигель. С. 125.

4 Греч Н.И. Записки о моей жизни. М.; Л., 1930. С. 190.

5 Во втором томе своего литературного альманаха “Аглая” (1795) Карамзин напечатал переписку Мелодора и Филалета, отражающую собственный мировоззренческий кризис писателя в связи с террором, воцарившимся во Франции. Мелодор у Карамзина – идеалист, утративший иллюзии, а Филалет – оптимист, защищенный житейской мудростью. Спор был продолжен в “Разговоре о счастии” (1797).

6 Сочинения Карамзина: В 3 т. Т. 1. СПб., 1848. С. 210 (Примечание: По возможности дальнейшие ссылки даются по этому изданию, включающему важнейшие статьи Карамзина из “Вестника Европы”: Карамзин, далее номер тома и номер страницы).

10 Там же. № 24. С. 319–325.

11 В задачи нашей статьи не входит анализ прозаических сочинений Карамзина, печатавшихся в журнале или вне его. Их важность, впрочем, признается в нескольких заслуживающих внимания исследованиях, напр.: Федоров В.И. “Историческая повесть” Карамзина “Марфа Посадница” / Уч. зап. Московского городского пед. ин-та. LXII. № 6. М., 1957. С. 109–120; Лотман Ю.М. Пути развития русской прозы 1800–1810-х годов / Уч. зап. Тартуского гос. ун-та, вып. 104. Тарту, 1961. С. 3–57; История русского романа. I. М.; Л., 1962. С. 71–83; Канунова Ф.З. К эволюции сентиментализма Н.М.Карамзина (“Марфа Посадница” / Уч. зап. Томского гос. ун-та. № 50. 1965. С. 3–13. Канунова Ф.З. Эволюция сентиментализма Карамзина (“Моя исповедь”) / Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры. XVIII век. Сб. 7. М.; Л., 1966. С. 286–290.

13 Там же. VI, декабрь, № 23. С. 228–229. (Новые взгляды Карамзина на критику были подхвачены Жуковским, который начал издавать “Вестник” с 1808 г.: “критика и роскошь дочери богатства: а мы еще не Крезы в литературе!” – Там же. 1808, январь, № 1. С. 9.)

15 Барсков Я.Л. Переписка московских масонов XVIII века, 1780–1792. Пг., 1915. С. 90. Зритель. II. СПб., 1792, июнь. С. 158–159.

16 Вестник Европы. VI. С. 228.

17 Макогоненко Г.П. Литературная позиция Карамзина в XIX веке // Русская литература. Л., 1962. № 1. С. 90.

18 Вестник Европы. VI. С. 229.

19 Там же. III. 1802, май, № 10. С. 103–119; VII. 1803, январь, № 2. С. 136–140; III. 1802, июнь, № 11. С. 242–244.

20 Там же. С. 244.

21 Там же. X. 1803, июль, № 13. С. 57–58 (ср. Cross A.G. N.M.Karamsin and BarthelОmy’s Voyage du jeune Anacharsis / Modern Language Review. LXI. 1966, July, No. 3. P. 467–472).

24 Там же. II. 1802, апрель, № 7. С. 232–236. (Ср. заметки Карамзина Дмитриеву о “Смехе и горе” Клушина в 1793: Письма Н.М.Карамзина к И.И.Дмитриеву. СПб., 1866. С. 36–37.)

25 Дело зашло так далеко, что Дмитриев написал стихотворение “Эпитафия эпитафиям, сочиненная одним из авторов эпитафий”: Вестник Европы. IX. 1803, май, № 9. С. 46. Уровень эпитафий можно оценить по тому, что Карамзину приходилось исправлять по две грамматические ошибки в двустрочной эпиграмме! – Там же. VIII. 1803, март, № 6. С. 140.

26 Второв Н. Гаврила Петрович Каменев // Вчера и сегодня. I. СПб., 1845. С. 50.

27 Карамзин. I. С. 610 (цит. по: Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. М., 1982. С. 115–116, далее Избр. статьи. – Пер.).

28 Там же. С. 615, 643–644, 647. (См. переписку Карамзина с Виландом в “Письмах”, где затрагиваются все три темы. Там же. II. С. 149.)

29 Вестник Европы. V. 1802, октябрь, № 20. С. 285. (В заметках о Кантемире в “Пантеоне” Карамзин поделил XVIII в. на четыре периода.)

31 Там же. С. 5.

32 Карамзин. III. С. 551–552.

33 Там же. С. 473 (цит. по: Избр. статьи. С. 96. – Пер.).

34 Там же. С. 474–475 (цит. по: Избр. статьи. С. 97. – Пер.).

35 Там же. С. 527 (цит. по: Избр. статьи. С. 101. – Пер.).

36 Там же. С. 528 (цит. по: Избр. статьи. С. 102. – Пер.).

37 Там же. С. 529 (цит. по: Избр. статьи. С. 102. – Пер.). Идея “писать как говорят” была поддержана наследниками Карамзина, в частности Батюшковым, но высказана была еще в 1778 г. Ф.Г.Кариным, последователем Сумарокова: Саитов В.И. Федор Григорьевич Карин. Один из малоизвестных писателей второй половины XVIII века / Библиограф. СПб., 1893, № 1. С. 16.

40 Там же. С. 126.

42 Там же. С. 167–168 (ср.: Карамзин. III. С. 609).

44 Карамзин. III. С. 552.

45 Там же. I. С. 384 (цит. по: Избр. статьи. С. 137. – Пер.).

47 Карамзин. I. С. 641 (цит. по: Избр. статьи. С. 133. – Пер.).

48 Вестник Европы. VI. 1802, ноябрь, № 22. С. 133 (подробный анализ изменения карамзинского отношения к народной литературе дан Н.Н.Трубицыным: Трубицын Н.Н. О народной поэзии в общественном и литературном обиходе первой трети XIX века. СПб., 1912. С. 328–332).

50 Карамзин. I. С. 424–425.

51 Там же. С. 470.

54 Там же. С. 48.

56 Там же. С. 55.

57 Там же. VIII. 1803, март, № 5. С. 39–42; апрель, № 7. С. 227– 229; № 8. С. 298–301; IX, май, № 10. С. 124–126; июнь, № 11. С. 235; № 12. С. 291–294; XII, ноябрь, № 23–24. С. 268–275.

58 О московском землетрясении 1802 года // Карамзин. III. С. 581–584.

59 Путешествие вокруг Москвы // Карамзин. I. С. 448–457; Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице // Там же. С. 458–501.

60 О тайной канцелярии // Там же. С. 419–426.

61 О московском мятеже в царствование Алексея Михайловича // Там же. С. 398–418.

62 Там же. С. 420–421, 487.

63 Там же. С. 422–423, 485.

64 Там же. С. 419.

65 Там же (Карамзин имел в виду А.Л.Шлёцера ).

66 Там же. С. 479.

67 В конце своего сочинения о Марфе Карамзин замечает: “Галерея славных россиянок может быть весьма приятным сочинением, если автор, имея талант и вкус, изобразит лица живыми красками любви к женскому полу и к отечеству. Нужно ли сказывать, кому надлежало бы приписать такое сочинение в наше время?” Там же. С. 387 (Цит. по: Избр. статьи. С. 139. – Пер.).

69 Карамзин. I. С. 424.

70 Пушкин А.С. Полн. собр. соч. XI. М.; Л., 1949. С. 120.

71 Карамзин. III. С. 607 (ср. письмо Карамзина Александру Тургеневу на ту же тему в сентябре 1816 г. // Там же. С. 740).

72 Там же. С. 505–507.

73 Там же. I. С. 361.

74 О новых благородных училищах, заводимых в России // Вестник Европы. II. 1802, апрель, № 8. С. 358–366; О новом образовании народного просвещения в России // Карамзин. III. С. 348–359; О верном способе иметь в России довольно учителей // Карамзин. III. С. 340–347; О публичном преподавании наук в Московском университете // Там же. III. С. 611–617.

76 Карамзин. III. С. 349.

77 Там же. С. 597.

78 Там же. С. 343–344.

79 Вестник Европы. IX. 1803, июнь, № 11. С. 197–199. (Позже Карамзин издал фрагмент из первой книги Глинки – “Храм Световида”, замысловатого изыскания насчет божеств славянской мифологии // Там же. X, август, № 15. С. 173–186.)

80 Карамзин. III. С. 616.

81 Там же. С. 399.

82 Там же. III. С. 591. (Ср.: там же. С. 580.) Цит. по: Карамзин Н.М. Избранные сочинения. Т. 2. М.; Л. 1964. С. 272–273, далее Избр. соч. – Пер.

83 Там же. С. 351.

84 Там же. С. 573–574, 350.

85 Там же. С. 573 (цит. по: Избр. соч. С. 292).

86 Там же. С. 570; I. С. 406.

87 В “Историческом похвальном слове Екатерине II” проводит четкое различение между философским теоретизированием и политической целесообразностью // Там же. I. С. 370.

88 Там же. III. С. 575 (цит. по: Избр. соч. С. 293).

89 Ср. сообщение Пушкина о разговоре с Карамзиным на эту тему и о том, как Карамзин с жаром отклонил подобное обвинение: Пушкин А.С. Полн. собр. соч. XII. 1949. С. 306.

90 В более поздней статье Карамзин говорил, что острее всего Россия нуждается в полном тщательно составленном своде гражданского права, изложенном ясным и мудрым языком. Карамзин. III. С. 592.

91 Там же. I. С. 209.

92 Скабичевский А.М. Очерки истории русской цензуры (1700–1863). СПб., 1892. С. 86.

93 “Один с улыбкою умильной / Желал дела твои воспеть / И слов пустя поток обильный / Мнил славу Томаса иметь. /К романам, к пасторальну слогу / Имея страсть – скроил эклогу / И слово милая вклеил / Твои и лавры и трофеи / И храмы все, и мавзолеи / Слезою нежной окропил” // Русская старина. XCII. СПб., 1897, ноябрь. С. 306.

94 Карамзин. I. С. 280.

95 Карамзин. I. С. 289. (Неприязнь Карамзина к Польше явствует и из “Мнения русского гражданина”.)

96 Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг., 1917. С. 236–238.

97 Он настаивал на необходимости цензуры, ибо разум способен отклоняться от истины; он с готовностью забыл цензорские эксцессы времен Екатерины и Павла.

98 Карамзин. II. С. 723.

99 Там же. I. С. 303–304.

100 Там же. С. 312.

101 Впрочем, верный теориям Монтескье и Руссо о приемлемости республики для небольшой страны, Карамзин поддерживал швейцарскую систему // Там же. I. С. 313, 320.

102 Там же. I. С. 312–313.

103 Там же. III. С. 345, 349, 357.

104 Там же. I. С. 202.

105 Там же. С. 402–403. (Ср. карамзинский перевод статьи, дающей похожий образ Людовика XVI: Вестник Европы. I. 1802, январь, № 1. С. 18–28.)

106 Там же. С. 203. (Ср. эпиграф к “Запискам о старой и новой России”.)

107 Этой эпиграммы на “Историю” Карамзина не включили в академическое издание сочинений Пушкина, но принадлежность ее Пушкину доказана Б.В.Томашевским: Пушкин. Исследования и материалы. I. М.; Л., 1956. С. 208–215.

108 Карамзин. III. С. 585–586. (Ср.: там же. II. С. 462–463.) Цит. по: Избр. соч. С. 268–269. – Пер.).

109 Там же. С. 586, 587 (цит. по: Избр. соч. С. 269–270).

112 Там же. С. 9–16.

113 Карамзин. III. С. 522.

116 Карамзин. III. С. 387.

117 Лотман Ю.М. Эволюция мировоззрения Карамзина (1789–1803) / Уч. зап. Тартуского гос. ун-та, вып. 51. Тарту, 1957. С. 150–155.

118 Карамзин. I. С. 527.

119 Там же. С. 530 (цит. по: Избр. соч. С. 262). (Карамзин также перевел речь барона Неккера о преимуществах монархии перед республикой: Вестник Европы. V. 1802, октябрь, № 20. С. 301–319.)

120 Там же. I. С. 276–277. (Ср.: “Не народ французский, а провидение поставило сего удивительного человека на степень такого величия” – Вестник Европы. III. 1802, июнь, № 11. С. 270).

121 Цит. по: Карамзин. “Чувствительный и холодный” // Там же. III. С. 620.

122 Здесь Карамзин имеет в виду план Наполеона завоевать Англию. Вестник Европы. X. 1803, август, № 15. С. 230.

123 Карамзин. I. С. 552.

125 Карамзин. I. С. 536 (цит. по: Избр. соч. С. 266).

127 Там же, октябрь, № 20. С. 319–320.

130 В частности, Архенгольц. – Карамзин. II. С. 691.

131 Вестник Европы. II. 1802, апрель, № 8. С. 386; IV, август, № 15. С. 247; VI, ноябрь, № 22. С. 165.

133 См.: Cross A.G. Karamsin and England / Slavonic and East European Rewiew. XLIII. 1964. № 100. December, p. 101–106.

136 Карамзин. III. С. 590.

139 Пономарев С. Материалы для библиографии литературы о Н.М.Карамзине. СПб., 1883. С. 46–51.

140 Вестник Европы. VII. 1803, февраль, № 3. С. 229; X, август, № 15. С. 195–198; XI, октябрь, № 20. С. 291; XII, ноябрь, № 21– 22. С. 50.

141 Кулешов В.И. Из истории русско-немецких литературных связей (“Вестник Европы” Н.М.Карамзина и “Russische Miszellen” И.Г.Рихтера) // Славянская филология. V. М., 1963. С. 436–451.

142 “Со всеми мнениями Карамзина – историческими, литературными, философическими – невозможно быть согласным” // Кюхельбекер В.К. Дневник. Л., 1929. С. 88. (Цит. по: Кюхельбекер В.К. Путешествие, дневник, статьи. Л., 1979. С. 268. – Пер.)

143 Там же. С. 60–61. Цит. по: Кюхельбекер В.К. Путешествие… С. 147–148. Цитируется запись от 20 июня 1832 г. – Пер.

144 Там же. С. 64–65. (Непосредственными преемниками Карамзина в “Вестнике” были П.Сумароков, М.Т.Каченовский и Жуковский.) Цит. по: Кюхельбекер В.К. Путешествие… С. 156. Цитируется запись от 11 июля. – Пер.

«ВЕСТНИК ЕВРОПЫ» Н.М. КАРАМЗИНА О ПОЛИТИКЕ ПЕРВОГО КОНСУЛА ФРАНЦИИ (1802-1803 ГГ.)

М. Г. Лобачкова

Наполеоновская эпоха изучалась и продолжает изучаться в самых разных ее аспектах: внутренняя и внешняя политика Бонапарта, его роль в революции, военная эпопея. Среди исследований немалое место занимают и труды, посвященные восприятию Наполеона и его политики современниками. Впервые проблема была поднята еще в XIX веке и нашла свое отражение не только в исторических работах, но и в большом количестве литературных произведений. Русская общественность также была охвачена феноменом Наполеона. Этому способствовали и его военные успехи и политика, влияние которой на ситуацию в Европе было определяющим, и общность тенденций историко-культурного пространства России и Европы - идеи эпохи Просвещения, либеральные планы Александра I, распространение «античного мифа» в культуре, фокусом которого и стал Наполеон Бонапарт.1 Кроме того, русское общество начала XIX века в значительной степени было сориентировано на традиции французской культуры.

Среди множества источников, позволяющих исследовать отношение русской общественности к деяниям Наполеона, большой интерес представляет периодическая печать. Реакция периодической печати России на изменение международной обстановки рассматривалась в ряде работ2, но, тем не менее, изучена недостаточно. Российская журналистика того периода находилась в непосредственной связи с правительственным курсом Александра I, и яркого проявления общественного мнения в ней быть не могло. Но в интересующий нас период - эпоху Консульства - произошел поворот российской политики к примирению с Францией, что позволило редакторам изданий относительно свободно высказывать свое мнение о Наполеоне, если оно не шло вразрез с настроениями правительства.

А оно в большинстве случаев и не противоречило этим настроениям. У Первого консула была репутация умеренного правителя и миротворца. Либеральная часть русского общества видела в Консульстве время положительных реформ, активной законодательной политики, стабилизации французского общества, закрепления завоеваний нового строя. Консерваторы, напротив, справедливо увидели в Бонапарте будущего диктатора, возможно, монарха. Именно в период Консульства в России появляется новый журнал, на страницах которого отчетливо прослеживается постепенное изменение отношения большей части русского общества к личности и политике Наполеона - от представления о нем как о воплощении античного героя до разочарования при усилении авторитарных тенденций его власти. «Вестник Европы» Н.М. Карамзина с января 1802 г. по декабрь 1803 г. уделял огромное внимание политике консула Бонапарта, влиявшего на судьбы миллионов людей.

Инициатива создания журнала принадлежала арендаторам московской университетской типографии и, в первую очередь, Ивану Васильевичу Попову. Он обратился к Карамзину с просьбой составить программу совершенно нового, по европейскому образцу, журнала и стать его редактором. «Вестник Европы» выходил дважды в месяц. За каждый год он насчитывал 24 номера. За два года Карамзин, таким образом, издал 48 выпусков. Журнал содержал два основных отдела: «Литература и смесь» и «Политика». Последний, в свою очередь, делился на «Всеобщее обозрение» и «Известия и замечания». Карамзин первым из отечественных публицистов поставил политический раздел в равные условия с литературным. По сути, «Вестник Европы» был первым настоящим политическим журналом России.

Практически все статьи в «Вестнике» написаны самим Карамзиным4 - это либо его собственные сочинения и политические обозрения, либо статьи из иностранных периодических изданий, также переведенные редактором. Расширение контактов русских

журналистов с зарубежными позволяло активно и более своевременно использовать публицистический материал европейских изданий. В немалой степени этому процессу способствовало широкое распространение французского языка. В «Вестнике Европы» подобные материалы стали регулярными. Информацию для публикаций Карамзин извлекал из французских официальных изданий «Le Moniteur Universal», «Gazette de France», немецкого «Minerva» (издатель Архенгольц), английских «Morning Chronicle», «Лондонского журнала», «Аргуса» (английский журнал бонапартистской ориентации, издававшийся в Париже) и др.

«Вестник Европы» чаще и рассматривался как журнал, вобравший в себя переводные статьи из европейских изданий и преследующий чисто информационную цель. На проблему пересмотра устоявшейся точки зрения на журнал Карамзина впервые указал В.В. Гиппиус в статье «Вестник Европы». 1802-1830 гг.»5, а затем к ней неоднократно обращался в своих исследованиях Ю.М. Лотман6. Действительно, все статьи издания, в том числе и посвященные Наполеону, написаны с точки зрения единой политической концепции.

Рассматривать статьи «Вестника», посвященные Наполеону, не учитывая фактор личностного развития Карамзина как публициста, историка и просто гражданина, не представляется возможным. Масонские утопические воззрения, почерпнутые Карамзиным в кружке Н.И. Новикова, в котором он провел четыре года, стали претерпевать серьезные изменения уже в его путешествии по Европе, совпавшем с началом Французской революции. Результатом мировоззренческого кризиса, который пережил Карамзин во второй половине 1790-х годов, стала его новая политическая концепция -принципат, соединяющий республиканские институты и сильную власть, держащий равновесие между тиранией и анархией. Приступив к выпуску журнала, Карамзин развил на его страницах свою политическую программу.

Публикации «Вестника» затрагивают две важные для издателя смысловые опоры его политических и гражданских убеждений: образ государственного деятеля - реалиста, который строит систему управления не на утопических теориях, а на реальном уровне нравственности людей, и образ слабого монарха, обманываемого собственными вельможами и находящегося в плену либеральных идей.8 В первом образе явно просматривается консул Франции Наполеон Бонапарт, второй отсылает нас к личности Александра I, которого Карамзин считал слабым и недальновидным политиком, не одобряя либеральных планов молодого царя.

В 48 номерах «Вестника Европы» помещено более 100 статей, по содержанию и смыслу полностью посвященных личности Наполеона, событиям во Франции и влиянию ее политики на ситуацию в Европе. 52 статьи в разделе «Политика» - откровенно апологетического характера, прославляющие деятельность Наполеона, его миротворческий гений и законодательную политику. 45 публикаций можно обозначить как нейтральные. Они включают в себя биографические сведения о Первом консуле и заметки событийного характера: упоминания о его борьбе с лондонскими журналистами, некоторые отклики парижской общественности на политику Бонапарта, краткий обзор франко-английских отношений. И всего 17 статей, в которых содержатся предупреждения (а чаще лишь намеки на них) о возможности усиления агрессивной политики Наполеона по отношению к другим странам, нестабильности политического равновесия в Европе, о недолговечности новой французской Конституции X года, о неоднозначности мнения французского общества и девальвации его нравственных ценностей. Эти заметки, как правило, перепечатаны из немецкого журнала «Минерва» и английской газеты «Morning Chronicle».

Таким образом, на каждый номер журнала приходится несколько статей, подробно освещающих политику Консула. По информативности и методу подачи материала их можно разделить на четыре группы:

Обзорные статьи, в которых издатель, перечисляя главные европейские события, оставляет за собой право собственной оценки происходящего. В них содержится наибольшее количество ассоциативных ссылок на античную историю;

Событийные заметки в разделе «Известия и замечания». Как правило, они перепечатаны из иностранных изданий;

Биографические сведения о жизни Наполеона Бонапарта в разделах «Литература и смесь» и «Известия и замечания»;

«...Теперь тридцать миллионов повинуются законам и Гению одного человека... служат одной рукой для правления, и новый Цезарь, новый Кловис не страшен для новых Галлов...» - пишет Карамзин в первом номере «Вестника Европы» в январе 1802 года.10 Образ Наполеона, рисуемый Карамзиным на страницах своего журнала - одновременно и идеал политического деятеля, пропагандируемый самим издателем, и отображение «античного мифа», тесно переплетавшегося с мифом наполеоновским в европейской и русской культуре.

К этому времени во Франции уже произошли значительные изменения в государственном устройстве. 22 фримера VIII года (13 декабря 1799 года) была утверждена новая Конституция, введенная в действие 3 нивоза VIII года (24 декабря 1799 года). Экономическая политика Бонапарта заслужила восторженные отзывы большинства современников и историков всех направлений. В 1802 году впервые за 70 лет бюджет Франции был сведен без дефицита, экономическая ситуация вполне стала подходить под определение процветания и благополучия.

Преобразования Бонапарта, воспринимавшиеся тогда внутри Франции еще как продолжение революционных лет, позволили общественности других стран Европы прийти к выводу о появлении новой монархии ненаследственного характера. «Усмирение революции» вскоре позволило Наполеону возобновить дипломатические отношения с монархической Россией: политика «свободы рук», обеспечивающая нейтралитет Российского государства в англо-французских отношениях, привела к заключению первого после революционных событий договора между двумя странами в октябре 1801 года. Русское правительство фактически признало Консулат законной властью Франции.

Курс правительства, а также настроения русской общественности отразились и на страницах «Вестника Европы»: Франция, «несмотря на имя и некоторые республиканские формы своего правления, есть теперь, в самом деле, ничто иное, как истинная мо-11 12 нархия». Уничтожив «вредную для Франции демократию» , Первый консул примирил Францию с Европой: «Война не могла уже иметь прежней цели своей: опасные и безрассудные якобинские правила, которые вооружили против Республики всю Европу, исчезли в своем отечестве...»13 Карамзин идет в своих рассуждениях и дальше: для него не имеет значения происхождение политика, если он способен вывести страну из разрухи и укрепить ее на прочном основании закона и общественного согласия.14 Образ не легитимного, но мудрого правителя противопоставляется образу законного монарха, не способного к управлению государством.

Еще одним шагом к объединению французской нации стал возврат общества к католицизму. Как и в других странах, религия во Франции являлась нравственным стержнем для большинства населения. Десять революционных лет смогли поставить католическую церковь в отверженное положение, но искоренить посредством правительственных указов в сердцах людей веру в Бога было невозможно. Восстановление культа католической церкви давало Бонапарту широкую поддержку среди крестьянства, прежде всего. С другой стороны, заключив «мирный договор» с папой, он имел воз-

можность поставить церковь на службу государству. Религия и государственная власть в его представлении были тесно связаны друг с другом.

26 мессидора 1Х года (15 июля 1801 года) уполномоченные папы и французского правительства подписали в Париже конкордат, определивший положение и права католической церкви во Франции. Католическая религия объявлялась «религией огромного большинства французских граждан». Полностью восстанавливалось свободное отправление католического культа, отменялось отделение церкви от государства.

«Вестник» помещает свой отклик на примирение католической церкви и Франции в майском номере 1802 года. Статья перепечатана из подконтрольной консулу Бонапарту «Gazette de France» и, разумеется, полна апологетики: «Религия сияла во всей своей пышности, во всем великолепии, в первый день Пасхи, во храме Богоматери. Никогда радость не была искреннее, и восторг живее; никогда Первый Консул не казался величественнее...»15

Необходимо отметить, что Наполеону посвящены заметки не только политического свойства. Большое количество публикаций, описывающих внешность консула, его распорядок дня, воинские парады и даже состояние здоровья Бонапарта, говорят сами за себя: Карамзин, как и многие русские дворяне, очарован молодым французским политиком.

«Вестник Европы» весьма лоялен и по отношению к внешней политике Бонапарта. Наполеон предстает миротворцем, главная задача которого - вернуть спокойствие и стабильность народам, истощенным войной. Глава государства, ищущий дружбы других держав, не может осмелиться нарушить с трудом обретенный Европой мир, - вот основная мысль статей Карамзина, посвященных обзору международной ситуации и роли в ней Франции.

После капитуляции Австрии 9 февраля 1801 года между ней и Францией был подписан Люневильский мирный договор. Франция получила все владения Священной Римской империи на левом берегу Рейна, Бельгию и Люксембург. Австрия была вынуждена признать вассальные по отношению к Франции республики - Батавскую, Гельветическую, Цизальпинскую и Лигурийскую.

В январе 1802 года одна из этих республик - Цизальпинская - была преобразована в Итальянскую, в ней вводилась конституция, которая повторяла большинство положений Французской Конституции. Наполеон Бонапарт объявил себя президентом Итальянской республики. Событие было неоднозначно воспринято европейской общественностью, некоторые периодические издания высказали сомнения в безопасности расширения влияния Франции. «Минерва» во втором томе за 1802 год помещает статью «О Республике Итальянской и политическом равновесии Европы»16. В статье, наряду с указанием на тот факт, что Лионская Консульта ни произвела в Италии решительных перемен, так как и до нее, Республика находилась под влиянием Франции, помещено рассуждение о нарушении равновесия политической системы в Европе.

Напечатав на своих страницах перевод немецкой статьи, русский «Вестник Европы» все же оказался менее проницателен в отношении внешнеполитических намерений Первого консула Франции. Лионская Консульта и политика Бонапарта в Итальянской Республике удостоились в «Вестнике» 8 хвалебных статей в 1802 году. Это не просто обзорные статьи политического характера - они наполнены восторженной сентиментальностью. Не расчетливый завоеватель, использующий все средства и военного, и дипломатического характера для усиления своего влияния, а все тот же кумир, талантливый политик, трудящийся на благо европейских народов, предстал перед русским читателем. «Он уже так славен, что ему мало думать только о славе своей, которая перелилась из одного века в другой: сир и благоденствие человечества должны быть все-

го прелестнее для истинно великой души...» Действительно, как верно подметил

Н.Ф. Дубровин, «... своеволие первого Консула вызвало протест всей Европы, но на защиту его явилась русская печать».18

Международная обстановка принесла вскоре очередные лавры Бонапарту: истощенная длительной войной Англия пошла на мирные переговоры с Францией. 27 марта 1802 года был подписан знаменитый Амьенский договор между Францией и ее союзниками Испанией и Батавской республикой, с одной стороны, и Англией - с другой. Вторая антифранцузская коалиция распалась. «Вестник Европы» следил за развитием событий Амьенского конгресса и в апреле опубликовал отзывы об очередном успехе французского правительства.19 Однако мир оказался недолговечным. Продолжающаяся французская экспансия и нежелание Англии оставить Мальту привели к новым осложнениям международной ситуации. В решение вопроса о Мальте оказалась втянутой и Россия. Русская общественность выразила поддержку Франции, - агрессия со стороны Англии казалась более реальной: «Можно полагать, что Англия, а не Франция начнет войну и даст ответ человечеству за новые бедствия людей». 20

Новую войну в мае 1803 года действительно начала Англия: в лучших пиратских традициях она захватила 1200 французских и голландских торговых кораблей, стоявших в разных портах мира. Действия Наполеона были ответными (он наложил эмбарго на английские суда и товары в портах Франции и ее вассальных республик), но тесная взаимосвязь российской и английской экономики стала перевешивать в русской дипломатии. Еще до изменения курса правительства переменилось и настроение общественности. Ряд мер Первого консула, направленных на укрепление собственной власти, рассеяли туман над его романтическим образом.

Первые нотки нарождающегося разочарования промелькнули в «Вестнике» еще в 1802 году. Недоумение у общественности вызвало учреждение Почетного Легиона -это был шаг человека, стремящегося к неограниченной власти и осознающего ее близость, создающего свою собственную элиту, пусть и на республиканских началах.21

После заключения мира в Амьене президент Трибуната предложил своим коллегам выразить желание, чтобы генералу Бонапарту был дан «блестящий залог национальной благодарности».22 В результате недолгих споров и тонкой политической игры Первого консула было предложено обратиться к народу с вопросом: не должен ли Бонапарт быть утвержден в своем звании пожизненно? Наполеон Бонапарт от имени французского народа был провозглашен пожизненным Первым консулом. В тот момент Карамзин нашел еще возможность оправдать действия Наполеона: «Бонапарте имеет право быть властолюбивым, а мы не имеем права укорять его властолюбием. Не народ французский, а Провидение поставило сего удивительного человека на степень такого

величия...»

Приняв из рук народа новую власть, Наполеон выразил пожелание, чтобы соответственно с этой переменой были произведены необходимые изменения в конституции. 16 термидора Х года (4 августа 1802 года) был принят Органический сенатус-консульт, известный как конституция Х года. По этой конституции власть Бонапарта делалась не только пожизненной, но и наследственной: он получал право представить Сенату своего преемника.

Но сильная консульская власть не противоречит политической доктрине Карамзина, и в январе 1803 года он еще находится под властью обаяния Бонапарта: «... Он, умертвив чудовище Революции, заслужил вечную благодарность Франции и даже Европы. В сем отношении будем всегда хвалить его, как великого Медика, излечившего

головы от опасного кружения... »

Активная дипломатия Наполеона вскоре усилила угрозу изменения положения на Балканах и в Германии, что вызвало среди окружения Александра I активизацию сторонников заключения союза с Англией. Тем не менее, окончательного поворота в курсе русского правительства в 1803 году еще не произошло. Александр выбрал тактику, ко-

торая на тот момент позволяла уклоняться от вступления в войну, вмешиваясь в европейские дела лишь тогда, когда они затрагивали непосредственные интересы России. Но тон публикаций в прессе сменился - даже в «Вестнике Европы». Связано это с политикой самого Бонапарта, все более расширяющего экспансию за пределами Франции и авторитарную власть - внутри страны.

Уже в октябрьском номере 1803 года появляются отзвуки правительственных сомнений: «Страшные приготовления французов уверили Европу, что Консул действительно и непременно хочет завоевать Великобританию...»25. «Мы, частные люди, не

знаем тайн кабинетов, но холодность между одной сильной Державой и Францией об-

наруживается весьма явно и должна иметь важные следствия».

В «Вестнике Европы» 1802-1803 гг., сквозь последовательное изложение позиции по отношению к Наполеону Бонапарту, проступает политический идеал государственного устройства, каким его видел Н.М. Карамзин. Во главе Франции стоит политик, умело использующий внутреннюю ситуацию в стране для обеспечения ее процветания и упрочения собственной власти. Наполеон использует дарования и деловые качества членов правительства для достижения всеобщей цели, играет на личных недостатках министров, сталкивает их интересы, и в конечном итоге - возрождает экономику, примиряет различные слои общества и добивается признания Консульской Франции другими державами. Первый консул имеет неограниченную власть и решает фактически все государственные вопросы. Демократия уничтожается как недопустимая для общественного блага. Вырисовывается система президентского правления с неограниченными прерогативами президента в исполнительной и законодательной сфере.

Карамзин издавал «Вестник Европы» в период весьма благожелательных политических отношений между Россией и Францией. Хотя Александру не приходилось контролировать отечественную печать так, как это делал Наполеон, считавший типографии своего рода оружейным арсеналом, все же анализ периодических изданий России начала XIX века показывает, что тон публикаций о Наполеоне всегда зависел от того, в каких отношениях находились Франция и Россия. В этом отношении «Вестник Европы» Карамзина - интереснейшая веха в развитии отечественной журналистики: он наглядно демонстрирует случай удачного совпадения правительственного курса и мнения издателя. Кроме того, Карамзин не только анализирует происходящее в Европе (оправдывая название журнала), он словно использует личность и политику Наполеона как показательный пример для Александра I. Пропаганде консульского режима русский издатель уделяет гораздо больше внимания, чем поддержке курса либеральных намерений собственного государя.

Статьи Карамзина иллюстрируют изменение взглядов на Наполеона значительной части образованного дворянства. Вскоре после принятия Наполеоном титула императора Карамзин сообщит брату Василию Михайловичу в письме: «Политические новости вам известны по газетам. Наполеон Бонапарте променял титул великого человека на

титул императора: власть показалась ему лучше славы». Но политика Консульства, отраженная на страницах «Вестника», удостоилась высокой оценки издателя, более того - она отражала его идеал государственного управления.

Источники и литература

1 Подробнее о наполеоновском мифе см.: Матюшенко Е.Г. Наполеоновский миф в России. / Наполеон. Легенда и реальность: Материалы научных конференций и наполеоновских чтений. 1996-1998. М., 2003. С. 174-194.

2 Дубровин Н.Ф. Наполеон в современном обществе и в русской литературе. // Русский Вестник. 1895. № 2-6; Дубровин Н.Ф. Попытки борьбы с Наполеоном при помощи периодической печати. // Русская старина. 1903. Т. 113. № 3; Сироткин В.Г. Русская пресса первой четверти XIX века на иностранных языках как исторический источник. // История СССР. 1976. № 4. С. 77-97; Наринский М.М. Наполеон в современной ему российской публицистике и литературе. // История СССР. 1990. № 1. С. 126-138.

3 Неустроев А.Н. Исторические разыскания о русских повременных изданиях и сборниках за 1703-1802 гг. СПб, 1875. С. 855.

4 Карамзин Н.М. К читателям Вестника. // Вестник Европы. 1803. Часть XII. № 23-24. С. 281.

5 Гиппиус В.В. Вестник Европы. 1802-1830 гг. // Ученые записки ЛГУ. 1939. № 43. Вып. 3. Серия филологических наук. С. 210-229.

6 Подробнее см.: Лотман Ю.М. Эволюция мировоззрения Карамзина (1789-1803). // Ученые записки Тартутского университета. 1957. Выпуск 51. С. 122-162; Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987.

7 Лотман Ю.М. Колумб русской истории. // Н.М. Карамзин. История государства Российского. М., 1988. Книга IV. С. 9.

8 Лотман Ю.М. Эволюция мировоззрения Карамзина (1789-1803). // Ученые записки Тартутского университета...; Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. С. 281-287.

9 Жоффруа Ж. Л. Новая политика: насмешка над французской политикой. // Вестник Европы, 1802. Часть I. № 3.С. 17; Жордан К. Истинный смысл народного согласия на вечное Консульство Наполеона Бонапарте. // Вестник Европы, 1802. .№ 22, 23.

10 Вестник Европы, 1802. Часть I. № 1. С. 77

11 Вестник Европы, 1802. Часть I. № 1. С. 77.

12 Там же. С. 77.

13 Там же. С.72.

14 Вестник Европы, 1803. Часть XI. № 17.С. 79.

15 Вестник Европы, 1802. Часть III. № 10. С. 155-159.

16 Вестник Европы, 1802, Часть III. № 11. С. 245-253.

17 Вестник Европы, 1802. Часть I. № 3. С. 98.

18 Дубровин Н.Ф. Наполеон в современном обществе и в русской литературе. // Русский Вестник, 1895. № 2. С. 201.

19 Вестник Европы, 1802. Часть II. № 8. С. 371-378.

20 Вестник Европы, 1803. Часть VIII. № 8. С. 344.

21 Вестник Европы, 1802. ЧастьГУ. № 15. С. 242-243.

22 Кареев Н.И. История Западной Европы в новое время: в 7 т. СПб, 1894. Т. IV: Консульство, Империя и Реставрация. С. 95.

23 Вестник Европы, 1802. Часть III. № 11. С. 270.

24 Вестник Европы, 1803. Часть VII. № 1. С. 78.

25 Вестник Европы, 1803. Часть XI. № 19. С. 254.

26 Вестник Европы, 1803. Часть XI. № 20. С. 318.

27 Из писем к В.М. Карамзину. 1795-1826 гг. // Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. М., 1982. С. 223.

XIX век стал для Персии эпохой сражений и правителей-реформаторов, формирования обновленных, не всегда простых, отношений с европейскими державами.

Начался он для Персии с затяжной русско-персидской войны 1804-1813 годов. Инициатором конфликта, как ни странно, выступила сама Персия.

Отношения России и Ирана осложнились присоединением Грузии к территориям Российской империи. Провинции Грузии платили со времени Шах-Абасса дань Персидским монархам. Но в 1801 году последний Царь Георгий Ираклиевич, желая положить конец нападениям персов, попросил российского императора о принятии своего государства в подданство. И Александр I своим манифестом «Об учреждении нового правления в Грузии» от 12 сентября 1801 года причислил жителей Грузии к российским подданным, а их провинции - к владениям российского императора.

Очевидно, что Иран не хотел отдавать Закавказье России. Регулярные нападения на Закавказские ханства на протяжении не одного десятка лет обеспечивали высшим слоям иранской армии стабильные и весьма существенные поступления от разорения этих территорий, а также от похищения десятков тысяч человек с целью последующей продажи. Ни Турция, ни Иран не были готовы согласиться и принять достижения России, закреплённые в соответствующих международных договорах и соглашениях, о присоединении кавказских народов и областей к Российской империи.

Персидский владыка Фетх Али-шах рассмотрел присоединение Грузии к России как прямую угрозу интересам и безопасности своей страны. Дальнейшие действия. России по присоединению отдельных территорий в Закавказье спровоцировал Фетх Али-шаха, 10 июня 1804 г. объявив России войну. Владыка небезосновательно рассчитывал на тот факт, что российская армия ещё не успела закрепиться на перешедших к ней территориях.

Война проходила с переменным успехом обеих сторон. И даже с заключением зимой 1806-1807 г.г. Узун-Килисского перемирия, а по окончании войны - Гюлистанского мирного договора, напряжённость во внешней политике двух стран сохранялась на протяжении длительного времени.

Каким же образом русско-персидские военные действия и противостояние повлияли на англо-российское соперничество, которому посвящена работа?

Выводы из русско-иранского военного противостояния в начале XIX века, повлиявшие на развитие англо-российского соперничества, следующие:

· вхождение Закавказья в состав России оградило край от вторжения ирано-турецких грабителей в Грузию. Таким образом, Российская империя становится опасным противником на азиатском континенте для Англии. Этим определяется ее политика в отношении России;

· после присоединения к России Закавказья её границы расширились до территории современного Азербайджана. Для России это было жизненно необходимо, чтобы обеспечить безопасность своих южных границ от агрессивных намерений Великобритании.

В то же время, помимо открытых и обострённых отношений с Россией, Ирану в начале XIX века пришлось столкнуться с дипломатиями двух ведущих на тот момент стран - Великобритании и Франции. Для Великобритании и Франции слабый, терзаемый междоусобицами феодальный Иран с восточным менталитетом и предельно устаревшим военным оснащением казался легкой добычей. Конечно, с одной стороны, из противоборства между Англией и Францией за персидскую карту руководство этой страны могло извлечь так необходимые ей дивиденды. Но с другой стороны, Иран фактически в это время превратился в крепко затянутый узел противоречий и военно-дипломатическую цель трёх крупнейших мировых держав: Великобритании, Франции и Российской империи. Посему в такой ситуации было гораздо легче потерять суверенитет или принять неверные, внешне- или внутреннеполитические решения, чем извлечь из упомянутого столкновения интересов ощутимую выгоду. Таким образом, внутреннее и внешнеполитическое положение Ирана на начало XIX века можно охарактеризовать как неспокойное. Страна жила в ожидании грандиозного столкновения сильнейших иностранных государств, плацдармом для которого ей предстояло стать.

Публицистика не могла остаться в стороне от обсуждения столь острых международных вопросов как столкновение интересов Ирана и России, а также англо-русского соперничества этой стране.

Так, журнал «Вестник Европы» пристальное внимание уделял рассмотрению взглядов России в отношении Персии. Например, Е.П. Ковалевский в статье «Восточные дела в двадцатых годах» отмечает: «К несчастию, для нас «восточный вопрос» не ограничивается одною Турецкой империей, но простирается на Персию, переходит в Среднюю Азию и некогда разразится на Крайнем Востоке. Он и теперь разъедает, как ржавчина, самостоятельность двух сильных государств, с тем, чтоб сделать их предметом европейского соперничества, и нам, может быть, придется выдерживать и там сильную борьбу общей к нам зависти и недоброжелательства».

Е.П. Ковалевский указывает на неоспоримый факт, что влияние на Персию тесно связано с российскими интересами. «Не материальная сила ее имеет для нас значение, ни даже ее частые предательства, и не те, наконец, религиозные и племенные отношения, которые мы призваны защищать в Турции. В Персии только армянское население связано с нами религиозными узами… но их не более 100 тыс., и они пользуются от правительства совершенной свободой исповедания; если их нужно защищать, то разве от миссий - католических и реформаторских». В наших интересах защищать Иран от влияния на него европейских держав.

Автор проводит анализ потенциальной угрозы для Персии и приходит к следующему выводу, что государство имеет десятимиллионное население, оно рассеяно на огромном пространстве, но связано единством религии. Однако утверждает Е.П. Ковалевский, несмотря на свою постоянную армию, часть которой, подобно турецкой, усилиями Франции и Англии, устроена по европейскому образцу, а также несмотря на субсидии, которые выдавались британскими властями при каждом случае военных конфликтов, - Иран, сам по себе, представляет соседство еще менее опасное, чем Турция.

По мнению автора, «между османами сохранился религиозный фанатизм, который разжигает дикие страсти; еще осталась суеверная привязанность к династии и вера в ее сверхъестественное происхождение. У персиян и того нет: мечем приобретается право на престол, и слабостью утрачивается оно. Если бы Иран не имел своих страниц истории, своих остатков цивилизации, его можно было бы причислить к тем среднеазиатским ханствам, которые подобно движущимся пескам переносятся с места на место, изменяя свою форму. Персия, то расширялась до пределов Индии, внося в нее разрешения, подчиняя себе Бухару, Хиву,

Белуджистан и др. (при Надир-шахе), то, терзаемая на клочки соседними ханствами, сжималась и едва держалась в своих внутренних провинциях».

Обращая внимание в своих статьях, на нестабильность государственных устоев Персии, ее территориальной целостности и отсутствие какой-либо стратегии развития страны, Е.П. Ковалевский аргументировано убеждает нас в незначительности военной угрозы непосредственно от самой Персии. Однако, несмотря на это, автор раскрывает значимость Ирана в контексте взаимоотношений различных сил и влияний в регионе. Проведенный таким образом анализ, дает нам возможность, основываясь на исторических фактах и материалах «Вестника Европы», обобщить наиболее значимые для России факторы риска во взаимоотношениях с Персией:

· Опасность укрепления влияния Ирана в союзе с иностранными государствами на судоходство в Каспийском море и установления контроля в данной сфере;

· Риск дестабилизации Персией региональной устойчивости России в Закавказье;

· Угроза формирования при попустительстве Персии мощного религиозного противовеса преимущественно православной России и другим христианским странам.

В подтверждение высказанных тезисов в «Вестнике Европы» мы находим следующие аналитические обобщения: «…опираясь на южное прибрежье Каспийского моря, на судоходство по которому с завистью засматриваются англичане, она [Персия] может соблазниться иностранными предложениями…. По географическому положению своему, она [Персия] не может не иметь влияния на наши закавказские владения, еще не окрепшие в своих границах, особенно через посредство туркменских орд, подданных обоих государств, но в сущности, признающих то, которое считают для себя в данную минуту более выгодным, или не признающих никакого…. Персия служит препятствием к слитию воедино огромного магометанского населения сунни, которое бы без того простиралось сплошною массою до внутренних провинций Индии, где нашло бы до 15 млн. своих единоверцев, и в Китае, где по последним известиям, число магометан достигает той же цифры. Христианскому миру уже грозила опасность такого слития. Надир- Шах питал мысль соединить мусульман в одно целое, и для этого присоединился к большинству вероисповеданий, оставив религию предков».

Таким образом, становится очевидно, что серьезность исходящих от позиции Персии угроз, от ее опасных предпочтений и нестабильности решений требовали от России не просто внимания к этому региону, а вмешательства в полной мере в сложившуюся ситуацию столкновения интересов.

Важно отметить, что сформулированные здесь и подтверждаемые публикациями «Вестника Европы» потенциальные угрозы, не ограничиваются позициями только двух стран, т.е. Персии и России. Необходимо также учитывать те негативные ожидания других государств в отношении восточного вопроса и позиции России в совокупности с принимаемыми ими мерами противодействия. Речь идёт об Англии и Франции.

Теперь рассмотрим более подробно, в чём же состояли геополитические интересы Англии и Франции в Персии в начале XIX века.

Авторы вестника уделяют внимание тому, что в этот период интересы России на Востоке столкнулись с интересами Англии, это и стало началом «Большой игры». Но, не только Российская империя, а также и Франция, которая наводнила Иран своими посланцами, беспокоили Британию.

Придя к власти, новое французское правительство решило укрепить свои связи с Ираном, который приобретал все более важное значение в ее восточной политике. В страны Востока были посланы эмиссары Ламарк-Оливье и Брюгьер, в задачу которых входило укрепление торгово-политических отношений Франции со странами Востока, хотя официально были объявлены «учеными-натуралистами».

И журнал «Вестник Европы» сразу реагирует на столь острое положение дел на Востоке. И в своих публикациях пристально наблюдал за событиями в Иране. Так, были опубликованы статьи «О нынешней Персии (Извлечение из Путешествия г-Оливье)». На основании которых, мы можем получить представление об уровне развития различных сторон жизни общества в Персии. Оливье подчеркивал, что несмотря на всю свою отсталость, Иран был одной из крупнейших держав Востока. Он сообщает, что шелк и шерсть - важнейшие произведения Персии. Их меняли на сукно, кошениль, индиго, краски и мелочные железные вещи. «Землевладение находится в цветущем состоянии… здесь более всего заботятся о наводнении полей посредством каналов». Авторы вестника отмечали, что Оливье восхищался умениями персидских ремесленников: «в механических искусствах Персы успели гораздо более, нежели Турки; а в искусстве красить материи превосходят самих Европейцев. Фарфор их может равняться с Китайским; золотые и серебряные изделия прекрасны. Они приготовляют очень хорошую бумагу». Говоря об иранском военном флоте, вестник обращает внимание на то, что Оливье допускал возможность создания флота на Каспийском море. Он сообщает, что Ост-Индия становится для Персии важнейшим торговым партнером. Так как Иран не обладает некоторыми ресурсами «За недостатком леса в южных провинциях Персии, было бы невозможно иметь флота в Персидском заливе» - пишет автор, ее флот ничтожно мал, если бы Ост-Индия не восполняла этот недостаток. Но в тоже время перевозка требует высоких затрат и по мнению автора «легче бы было завести флот у берегов Каспийского Моря: провинции Гилян и Мазандеран, обильные лесом, доставляли бы все нужные для содержания его припасы».

Изучив военную мощь Ирана, Оливье пишет, что армии состояла в основном из иррегулярных частей и немногочисленной в мирное время: «в мирное время не существует в Персии никакой собственно так называемой армии; в военное, большая часть войска бывает, при наступлении зимы, распускаема». Но в тоже время, войска всегда были готовы выступить в поле, в военное время они собирались из племенного и городского ополчения: «все те, которым назначено служить в военной службе, должны в самое короткое время по установленному особому порядку, являться каждый на сборном своем месте». Из слов Оливье, по мнению авторов вестника, можно сделать вывод, что европейская тактика им абсолютно неизвестна, а армия Ирана требовала реорганизации.

О миссии Оливье знал и русский посол в Константинополе Кочубей, который в письме В. Зубову от 1 декабря 1796 года сообщал: «Ага-Могаммет хан имеет при себе двух французов, Оливье и Брюгьера, людей немалых дарований… Они были здесь в прошлом году, слывя ботаниками… в самом деле суть они эмиссары Директории мнимой республики французской. Особая записка, при сем прилагаемая, известит Ваше сиятельство до какой степени Оливье, знающий языки ориентальные может быть опасный эмиссар. Легко статься может, что таланты свои употребит он к руководству армий Персидских».

Деятельность французских эмиссаров сильно беспокоила также и англичан. Английские агенты сообщали из Парижа о том, что Директория подталкивает Персию против них, наводняет Индию своими эмиссарами.

Авторы «Вестника Европы» замечают, что в описании своей миссии Оливье указывал на достижение поставленной цели. Но, тем не менее, из всего было видно, что шахский двор принял их с известной осторожностью, так как не были возобновлены франко-персидские договоры 1708-1709 гг., а также не были заключены новые соглашения.

Наполеон упорно добивался выполнения главной задачи - сокрушения могущества Англии. Редактор «Вестника Европы» придерживался мнения, что все военные операции и дипломатические интриги были подчинены этой цели. Первые месяцы 1800 г. ознаменовались новым поворотом в международных отношениях. Наполеон и Павел I идут на сближение, которое означало крах антифранцузской коалиции и изоляцию Англии. Наполеон даже выдвинул проект совместного русско-французского похода на Индию. Но после убийства Павла I новый русский император пошел на сближение с Англией. Наполеоновский проект провалился. Однако, Франция не оставляла плана захвата Индии. Деятельность Наполеона по сколачиванию антианглийского союза на Ближнем и Среднем Востоке (Турция, Иран, Афганистан, Египет и др.) делала в глазах Англии поход на Индию реальным.

Желая помешать Наполеону Бонапарту использовать территорию Ирана в его планах нападения на британские владения в Индии33, Англия еще в 1801 году, при помощи капитана Джона Малькольма представителя английских властей в Индии, навязала иранскому правительству с помощью подкупов и взяток два договора: политический и торговый. Первая статья политического договора обязывала стороны поддерживать дружественный союз, оказывать взаимную помощь и поддержку, ликвидировать все причины, порождающие ненависть и вражду. Далее шах обязывался в случае афганского вторжения в пределы Английской Индии напасть на Афганистан и опустошить его (ст.2). Непременным условием будущего мира между Ираном и Афганистаном должен был быть отказ последнего от всех своих претензий в отношении Английской Индии (ст.3). В случае нападения Афганистана или какой-либо европейской нации на Иран, Англия должна была предоставить в распоряжение шаха в требуемом количестве военное снаряжение с необходимым количеством обслуживающего персонала (ст.4). Англичане получали право свободно выбирать города и порты для постройки домов и особняков, которые затем можно было сдавать в аренду или продавать по собственному усмотрению (ст.5).

«Шах также обязался разорвать все переговоры с французами, выслать их представителей из страны и впредь не допускать в Иран. Англия взяла на себя обязательства снабжать шаха военным снаряжением и припасами, если он подвергнется нападению со стороны Франции или Афганистана» - как отмечал М.С. Иванов.

Но, начав войну против России, Шах обратился за помощью к Англии, ссылаясь на договор 1801 года. Однако, Англия считала себя свободной от своих союзнических обязательств. Как отмечает известный историк Кей, «англичане не приняли во внимание интересы шаха, что привело его в объятия Франции».

Вестник считал, что соперничество Англии с другими европейскими державами требовало изменения ее колониальной политики. Развитие капитализма в странах Европы в первой половине XIX в. вело к усилению их колониальной экспансии в Азии, а также в примыкающих к Средиземному морю районах Африки. Главные европейские страны того времени (Англия, Франция, Россия) стремились овладеть транзитными путями, обеспечить себе базы для дальнейшей экспансии.

Эти ожидания и противодействия были весьма очевидны, и в публикациях «Вестника Европы» авторы неоднократно высказывали мнения относительно британских оценок российских намерений в отношении Персии.

Так, по мнению Е.П. Ковалевского, с точки зрения англичан Персия представляла наибольшую важность для России, как единственный путь в Индию. Автор считает, что в основе этих убеждений лежит сложившийся в 1800 г. союз консула Франции Наполеона Бонапарта с российским императором Павлом I, объединенных идеей совместного военного похода в Индию.

Экспедиция генерала М.Ф. Орлова должна была стать первым этапом в завоевании Индии Россией и Францией, 22.5 тысячи казаков по задумке Павла создали бы первый плацдарм в Центральной Азии (Бухара и Хива) для дальнейшего покорения союзниками Индии и выдворения оттуда англичан.

И главное - серьезность потери Индии была настолько велика, что не только прямые угрозы, а даже возможность угроз Британской колониальной империи не могли быть ею проигнорированы. «Павел понимал, что ключи к владенью миром спрятаны где-то в центре евразийского пространства… там, где сходятся границы России, Индии и Китая».

К тому же постепенное освоение территорий Центральной Азии и распространение на них цивилизации ликвидируют раздельность границ владений России и английской Индии прежними безводными пустынями. Исследовательские экспедиции в горные районы Кашгарии, предпринятые великим ученым-путешественником Ч.Ч. Велихановым и описанные им впоследствии в научных трудах положили начало открытиям русских путешественников, подтвердившим проходимость этих гор.

Таким образом, авторы «Вестника Европы» придерживаются мнения, что прежняя политика петербургского и лондонского кабинетов, обусловленная наличием между азиатскими владениями обоих государств огромных, по сути, нейтральных пространств с полукочевыми дикими обитателями, постепенно разрушалась. Сближение владений подогревало опасения и обостряло политическое соперничество двух стран.

В статьях «Вестника Европы» перспективы англо-русских отношений оценивались с осторожным оптимизмом: «Обе великие державы, против воли, как бы по закону притяжения, идут на встречу друг другу. Какие будут политические последствия такого географического сближения - неизвестно; но во всяком случае, человечество и образование от этого много выиграет».

Исходя из вышесказанного, можем отметить следующие политические изменения в русско-английских отношениях в начале XIX века:

1) для реализации задач российской политики в отношении Персии сопутствовала потенциальная угроза российским интересам не столько от Персии, сколько от иностранного влияния на нее, и в первую очередь, исходящего от Англии.

2) в свою очередь, Англия понимала заинтересованность России в Индии и, исходя из задач защиты своих интересов в данном регионе, всячески усиливала влияние на Тегеран, видя в Персии основное препятствие осуществлению российским захватническим планам.

3) пересечение интересов в Персии обусловило англо-российское политическое противостояние, углублению которого способствовало торгово-экономическое сближение границ азиатских владений двух стран.

В тоже время, осенью 1804 г., когда шахские войска потерпели поражение в войне с Россией, а сам Фетх Али-шах разочаровался в своем союзнике - англичанах, католикос Эчмиадзина Давид рассказал шаху о Франции и намерениях Наполеона заключить союз с Ираном в войне против России.

Тем временем Наполеон пытался создать для своих противников новые осложнения на Востоке - путем объединения Турции, Ирана и Афганистана беспокоить Россию в Закавказье и Англию в ее колонии - Индии. С этой целью французскому послу в Константинополе в сентябре 1803 г. было дано указание вступить в переговоры с шахским двором о принятии Французской миссии.

Наполеон рисует Шаху будущность Ирана в самых ярких красках. Иран - это непобедимое государство; шах - владелец обширных территорий на Востоке. И в письме Наполеон пишет: «Я хочу установить с тобой выгодные отношения. Я хочу, чтобы ты принял моего посланца с достоинством. Я хочу видеть твое государство могущественным»39.

Наполеон подчеркивал, что интересы шаха совпадают с интересами Франции и Турции. Он писал: «Англия и Россия - вот эти два государства наши истинные враги, мы должны объединить наши силы перед действительной угрозой, и наши мнимые разногласия должны уступить место перед действительной угрозой»40. Наполеон ставил условие, чтобы шах порвал все связи с Англией. Авторы вестника придерживались мнения, что только в этом случае он может заключить союз с Ираном и гарантировать шаху возвращение Кавказа, помочь войсками в Кавказской войне.

Прежде чем решиться на разрыв отношений с Англией, поясняет автор, Фетх Али -шах решил еще раз напомнить ей об ее союзнических обязательствах по договору 1801 г. Ост-индийская компания предъявила шаху новые условия, как например: разрешить Англии построить укрепления на персидском берегу Каспийского моря, разрешить английским войскам оккупировать Армуз и Бушир в Персидском заливе.

Но, в это же время, считают авторы вестника, Англия понимала, что, идя на сближение с Россией, против наполеоновской Франции, она не может открыто поддерживать Иран в его войне против России, что означало бы потерю последней в антифранцузской коалиции. Однако, это не мешало Ост- Индийской компании оказывать шаху помощь вооружением и боеприпасами в Кавказской войне.

М.С. Иванов в своем труде «История Ирана» отмечает: «…Англия, которая в 1805 г. стала союзником России в антифранцузской коалиции, не обращала внимания на просьбы Шаха. Влияние англичан вновь катастрофически падало. Чем и воспользовался Наполеон, приславший в 1806 г. в Тегеран свою миссию в составе которой были Жобер, Ромье и других. Жобер предложил шаху заключить военный союз с Францией против Англии и России, пообещав помощь наполеоновской Франции в захвате Грузии, а также в снабжении шахской армии боеприпасами, оружием и снаряжением. За что шах должен был порвать союз с Англией и вместе с французами осуществить вторжение в Индию. Жоберу не удалось добиться подписания договоров с шахом на этих условиях».

По мнению авторов вестника, Шах, обратив внимание на сближение Англии с Россией, решил заключить союз с Францией. Обещав помочь Наполеону в Индийском походе, он просил его помочь Ирану в Кавказкой войне. 12 июля 1806 г. шах принял Жобера в своем летнем дворце Султание и заявил о своем решении установить тесные связи с Францией. Так, в статье «Выписка из Лондонских новостей», опубликованной в «Вестнике Европы», в которой говорится о силе наполеоновской армии, и о том, что Англия не хочет воевать на суше с таким сильном противником, так как благодаря постоянным завоеваниям, у него есть возможность пополнять свои войска новыми солдатами, было отмечено: «… многочисленность Французского войска, дает ему возможность, удобность дополнять его свежими людьми, робость и уныние притесненных его неприятелей, разделение земель, которые Бонапарте раздал своим вассалам - все благоприятствует похитителю, все дает ему верные средства выставить на твердой земле против Англии и союзников ее такую силу, которую победить трудно. Мы не думаем, чтобы Министры захотели начать войну на суше против столь сильного неприятеля»42. Далее автор пишет, что: «Однако ж мы не оставим своих союзников будем верными друзьями России»43, это дает нам понять настрой английского общества во взаимоотношениях Англии и России.

Тем временем, в конце 1806 г. военные действия между Россией и Ираном были фактически приостановлены. Обе стороны ждали благоприятной возможности: Россия - заключить долговременное перемирие с Ираном, а Иран, путем заключения военного союза с Наполеоном, - продолжить войну. Переговоры, которые начались в конце 1806 г., Иран вел, рассчитывая на выигрыш времени.

Одновременно в результате подстрекательств французского посла в Константинополе Шампаньи Высокая Порта объявила России войну (18 декабря 1806 г.). В крупном сражении при Арпачае (18 июня 1807 г.) русские войска разбили турецкую армию. Таким образом, русско-иранская война 1804 - 1813 гг. сливалась с русско-турецкой, и эти войны были, в свою очередь, звеньями в общей цепи наполеоновских войн. Вестник считает, что очень короткое время русско-иранская война оставалась «инцидентом» в отношениях только этих двух стран. Привлекая к себе внимание Англии и Франции, она все более и более приобретала международный характер.

4 мая 1807 года был заключен Финкенштейнский договор, подписанный Наполеоном и персидскими послами, представлявшими владыку Персии Фетх Али-шаха. Этот союзный договор был де-факто инициирован императором Франции и направлен против Российской и Британской империй. Договор провозглашал «мир, дружбу и союз» между шахом и Наполеоном, который не только гарантировал Персии неприкосновенность ее тогдашней территории, но и признавал Грузию, уже входившую в состав Российской империи, законно принадлежащей шаху. По договору Фетх Али-шах брал на себя обязательства порвать с Британской империей все политические и торговые отношения, и, объявив ей войну, отозвать персидского посла из английских владений в Индии, не допускать на персидскую землю Британских представителей и агентов. Помимо этого, согласно статье № 12 договора, шах обязался обеспечить свободный проход через Персию французской армии, если повелитель Франции отправит ее в Индию.

Договор, по мнению вестника, имел целью не только подготовить поход Наполеона против британской Индии, но и не допустить присоединения к Российской империи Закавказья. За несколько дней до заключения договора, Наполеон подписал декрет о миссии, которая должна была быть отправлена в Персию. С приездом в Иран французской миссии наступает полоса новых осложнений между Россией и Ираном. Авторы вестника поясняют нам, что наметившиеся признаки перемирия и сближения сторон окончательно исчезли.

В публицистике живо обсуждался вопрос о предстоящем походе Франции на Восток, и «Вестник Европы» сразу же отреагировал на это статьей. В 1808 г. вышла публикация Архенгольца «О походе Французов в Ост-Индию». Статья была посвящена изучению потенциала французской внешней политики, а конкретнее - рассуждениям о возможностях французской армии совершить завоевательный поход в Индию. В статье содержится небольшой экскурс в историю завоевания Индии. Архенгольц описывает успешный завоевательный поход 1736-1738 годов персов в Индию. Расстояние между странами относительно небольшое, напоминают авторы, другие соседние народы не оказывают большого влияния на военное противостояние между крупными армиями. В географическом и климатическом плане также потенциальный поход не предоставляет видимых сложностей. Территория в основном равнинная. Климат по большому счёту аналогичный и постоянный. Единственное препятствие в географическом смысле - горы Ост-Индии. Эти горы считаются Альпами Ост-Индии. Однако Арнхенгольц, согласен вестник уже располагал данными, свидетельствующими о неоднократных переходах английской армией этих гор. Отсюда автор делал вывод о том, что, учитывая не самую мощную сухопутную силу английских войск, и тот факт, что они не встретили большого сопротивления или осложнений, переходя неоднократно горы The Gouts, более опытная сухопутная французская армия потенциально справилась бы с такой задачей не менее успешно. Подводя итог, и оценивая возможность похода французов против Ост-Индии, автор указывает, что армия императора Наполеона вряд ли бы встретила сколько-нибудь серьёзные препятствия. Наоборот, успешное завершение такой военной компании сулило французам лишение возможности англичанам пользоваться богатствами колонии, а также единственным крупным морским портом Бомбей. А Дели предоставляло бы для французов отличный военный и экономический плацдарм, удачное расположение для размещения крупной армии и выгодное географическое положение столицы.

Следом в журнале «Вестник Европы» выходит статья-комментарий на рассуждение Архенгольца под названием «О предполагаемом походе Французских войск в Ост-Индию». Рецензент подвергает серьезному критическому анализу статью Архенгольца.

Статья «О предполагаемом походе Французских войск в Ост-Индию» приводится в «Вестнике Европы» в переводе с немецкого. Ее автор в первую очередь отдаёт должное авторитету Архенгольца, его знаниям и опыту в древней и современной политике, статистике и истории. С уважением относится как к нему самому, так и к высказанному мнению. Поэтому старается внимательно и объективно подходить к его предположениям и аргументам.

Тем не менее, в своей статье «О предполагаемом походе французских войск в Ост-Индию» аппонент Архенгольца, в подтверждение своих сомнений о возможности его осуществления, приводит большое количество разумных контраргументов.

Во-первых, французская армия на момент написания статьи находится в Польше и Пруссии. Сконцентрирована, в основном, на границах России. Сложно предположить, что в таких геополитических условиях, поясняет автор, французы смогут собрать сколько-нибудь укреплённое войско, которое преодолеет огромные азиатские расстояния и после этого начнёт войну в Индии.

Во-вторых, даже если предположить, что такой поход возможен, с позиции автора очевидно, что он может произойти ещё очень нескоро. Что освобождение крупнейших городов, ещё не будет означать окончательного освобождения земель от англичан, с которыми по-прежнему будет сохраняться военное противоборство. Просто оно ещё расширит и без того большие границы противостояния. А это чревато, по мнению вестника, чрезмерному распылению военного потенциала по увеличенным границам страны.

В-третьих, автор задается вопросом, а стоит ли результат огромных усилий? «Какое влияние могли бы иметь успехи французов в Индии на настоящее положение Европы?»45. «Какую особенную пользу приобретает от того Франция?»46. Кроме того, владения такой огромной колонии само по себе означает огромные траты, постоянные усилия и непрерывную борьбу «с климатом, с жителями, с сильными и воинственными соседями».

В-четвертых, рассуждает автор, даже если предположить, что французам удастся всё намеченное, каким образом будет организована перевозка товаров из Индии в Европу? По воде такое предположить невозможно в силу подавляющего господства английского флота. По суше же необходимо, чтобы на всём пути следования на протяжении всех последующих времён владения Индией, французы бы сохраняли контроль над всеми смежными территориями, то есть над Персией, Турцией и прочими странами-транзитами.

В-пятых, автор обращает внимание на то, что для англо-французского противостояния завоевание Ост-Индии не имеет принципиального значения. Англия, имеющая сильный флот и колонии по всему миру, с точки зрения автора статьи, без большого труда может компенсировать потерянные индийские владения, завоевав новые территории в Азии, Африке или Южной Америке, получив, при этом, поддержку населения и определённые ресурсы.

На основании приведённых аргументов автор делает справедливый вывод о том, что поход Французских войск в Индостан «не столько ещё определён, по крайней мере не так скоро совершится, как многие журналисты предвещают с энтузиазмом». Кроме того, другие державы - сама Персия, Россия - могут иметь свои интересы на Ост-Индию и могут быть не только помощниками в таком походе, но и также соперниками.

Таким образом, авторы утверждают, что «чтобы не желать похода в Азию, особливо в богатую Индию; чтобы он не мог быть произведён некогда в действо, - о том после всего случившегося в Европе говорить не нужно». Конечно, Ост-Индия - чрезвычайно привлекательная территория, но нужно объективно смотреть на обстоятельства и на возможности французской армии. Создание французской империи на такой огромной территории Евразии при наличии такого большого числа сильных соперников, конкурентов и просто недоброжелательных стран, практически и фактически представляется невозможным. Совершенно справедливо делать французские завоевания «прочными и продолжительными»49, чтобы всегда имелся возвратный путь с завоёванных территорий. Следовательно, поход в Индию предпринят быть не может и даже само обсуждение данного вопроса происходить не должно.

Тем временем в Европе произошли существенные изменения. Россия и Франция из врагов превратились в союзников. Александр I выразил свое неудовольствие англичанами и готовность поддержать Наполеона во всех его мероприятиях против Англии. Россия вошла в состав «континентальных держав». В Тильзите Наполеон не настаивал на удовлетворении интересов Турции и Ирана. Во II секретной статье Тильзитского договора было записано, что Франция отказывается от своего посредничества в делах Турции и Ирана. Тильзитский мир делал франко-иранский союз бесперспективным. Ведь Иран и Турция шли на союз с Наполеоном лишь для того, чтобы с помощью Франции успешно вести войну против России. Наполеон же интересовался Ираном и Турцией как объектами, через которые можно было проникнуть в Индию, нанести ущерб России и Англии.

Поэтому не удивительно, что разочарования в союзнике, подтолкнули Тегеран на заключение 15 марта 1809 г. предварительного ирано-английского союзнического договора. Историками подчеркивается, что по этому договору «в случае вторжения вооруженных сил какой-либо европейской державы на территорию Персии Англия обязывалась предоставить шаху свои вооруженные силы или вместо них субсидию и оружие - пушки, ружья и т. п., а также своих офицеров в количестве, достаточном для изгнания вторгшихся сил». Не секрет, что договор подразумевал возможность вторжения русской армии.

«Вестник Европы» подчеркивал двустороннюю силу договора, поскольку указывалось, что «в случае нападения афганцев или другой державы на английские владения в Индии шах Персии должен направить свои войска для защиты этих владений».

Вопрос материальной поддержки был определяющим в союзе Персии и Великобритании. Англичане обязались выплачивать шахскому правительству ежегодную субсидию в размере 100 тыс. ф. ст., пока Персия продолжает войну с европейской державой, т.е. с Россией. Одновременно Англия обещала прислать шахской армии миссию военных инструкторов для обучения пехотной части, состоявшей из 16 тыс. сарбазов (солдат), а также снарядить указанную воинскую часть необходимым вооружением.

В 1810 г. англичане увеличили размер этой субсидии. В 1810-1812 гг. сэром Дж. Малькольмом, находившимся с дипломатическими поручениями при персидском дворе, и его приемником на посту посланника в Персии сэром Гором Узли в страну были привезены пушки, ружья, патроны и т. д. Английские военные инструкторы оказывали содействие Аббасу-Мирзе в частичной реорганизации (создании регулярных частей) иранской армии и сооружении укрепленных фортов.

В ходе русско-персидской войны 1804-1813 гг., Англия в марте 1812 г. заключила с шахом «окончательный» договор. В нем подтверждался ряд статей предварительного договора 1809 г. относительно помощи и поддержки иранских правителей. Однако автор делает вывод, что ни эта помощь, ни нападение Наполеона на Россию не спасли Персию от поражения в первой русско-персидской войне. Многие политики и историки не без основания считают, что антикаджарские выступления народов Южного Кавказа имели определенное значение в исходе этой войны.

В конце 1813 г. Персия была вынуждена подписать с Россией так называемый Гюлистанский мирный договор, по которому иранцы официально подтвердили свой отказ от власти над Грузией (включая Шурагельский округ, Имеретию, Гурию, Мингрелию и Абхазию), Дагестаном и северо-азербайджанскими ханствами - Карабахским, Гянджинским, Шекинским, Ширванским, Дербентским, Кубинским, Бакинским и, частично, Талышским (за исключением Нахичеванского и Эриванского ханств).

Понимая невозможность выполнения Персией условий «окончательного» соглашения в полном объеме в связи с подписанием Гюлистанского мирного договора, Англия, соответственно, пожелала пересмотреть и масштабы своей помощи Персии.

Проанализировав материалы «Вестника Европы», относительно соперничества Англии и Франции, и его влияния на русско-иранские отношения, можно сделать следующие выводы:

Иран, имея выгодное географическое положение, занимал одно из самых центральных мест среди государств Среднего Востока, часто объектом споров мировых держав, в частности Франции, Англии и России;

- «Вестник Европы» - был одним из первых журналов, который начал освещать события в Персии в связи с обострением ситуации на Востоке;

В материалах «Вестника Европы» проводится всесторонний анализ изменившейся ситуации в Европе в начале XIX века по отношению к странам, в том числе возросшему интересу к Ирану.

Так как в Британии раньше, чем в других странах завершился промышленный переворот, она одной из первых стала интересоваться новыми территориями, в связи с чем именно англичане стали обосновываться на новом месте.

Но в XIX веке Наполеон, стремясь изменить положение Франции на международной арене, стал покорять Восток. Британцам пришлось искать более близкие контакты с восточными странами, в том числе и с Персией. Причиной этому стала Индия - самая богатая колония Британии. Индии нужна была безопасность. Также, в связи с быстрым развитием экономики, Британия стала искать новые рынки сбыта и вести борьбу против главных своих противников России и Франции.

«Вестник Европы» об англо-русском соперничестве в Иране

Введение

. «Вестник Европы» о возникновении англо-русского соперничества в Персии

1 Иран в конце XVIII - начале XIX века. Англо-французское соперничество в Иране и его влияние на русско-иранские отношения

2 Формирование основ противостояния британской и российской империи в Иране в первой трети XIX века

. «Вестник Европы» об англо-русском соперничестве в Иране во второй половине XIX века

1 Изменение характера англо-русского соперничества в Иране во второй половине XIX века

2 Англо-русское соглашение 1907 года как итог соперничества между Великобританией и Российской империей

Заключение

Введение

Соперничество двух величайших империй XIX столетия - в какие только периоды и в каких только формах оно ни проявлялось. Это стало очевидным уже на заре XIX в. Только что, еще совсем недавно, российские военные моряки по приказу Екатерины II проходили стажировку в британском флоте, учились морскому делу в Англии, на ее кораблях ходили до Индии.

Но XIX столетие началось с того, что Павел I, разорвав отношения с Англией (7/18 октября 1799 г.), 31 декабря 1800 г. (12 января 1801 г.) распорядился подготовить поход донских казаков на британскую Индию. Правда, поход не состоялся - в марте 1801 г. Павла убили. И хоть новый император отказался от этого плана, Англия все равно не оставляла подозрений в намерении России совершить поход на Индию. Осенью 1807 г., при Александре I, - снова разрыв отношений с Англией. И лишь потом судьба соединила Россию с Великобританией в коалиции против Наполеона. Затем, вплоть до середины XIX в., отношения с Англией можно определить как спокойные: заключается ряд договоров, состоялся визит Николая I в Англию.

Однако к концу 20-х гг. XIX в. наметились серьезные противоречия в отношениях между Россией и Великобританией, причиной послужило столкновение геополитических интересов двух держав на Востоке. Англо- русское соперничество становится одним из краеугольных камней международных отношений середины XIX в.

Актуальность исследуемой темы, имеющей не только научное, но и политическое значение, обусловлена взаимосвязью политики европейских держав, в частности Англии и России, в Иране в XIX - начале XX в. с современными реалиями. Иран - геополитический центр Среднего Востока, расположенный на мировых коммуникациях, ведущих из Европы на Ближний Восток, Переднюю, Центральную и Юго-Восточную Азию, всегда игравший важную роль в международных событиях на протяжении многих веков. Образование и распад в древние времена, средневековье и в новое время на базовой территории Ирана мировых империй Кира, Ахеменидов, Сасанидов, Надир-шаха и других, включавших в свой состав обширные территории Кавказа, Прикаспийских областей, Афганистана, Северной Индии и Средней Азии - наглядное тому подтверждение.

Претенденты на гегемонию в обширном евразийском пространстве проявляли к Ирану особый интерес, заметно возросший в эпоху капитализма, который заложил начало борьбы за колониальные владения на Ближнем и Среднем Востоке и развернулся с особой интенсивностью в XIX веке. Главными претендентами в этом противоборстве за овладение Ираном и его стратегически важными владениями выступали Англия, Россия и Франция.

Приведённые аргументы не оставляют сомнения в необходимости специального изучения исследуемой проблемы. Но сказанным актуальность работы не исчерпывается. Она обусловлена еще и тем, что в условиях современной глобализации чрезвычайно возрос интерес великих держав к странам и регионам, обладающим стратегически важными позициями, сухопутными, водными и воздушными коммуникациями, богатейшими энергетическими и людскими ресурсами, каковыми, без сомнения, являются Иран и её бывшие кавказские и среднеазиатские владения, оказавшиеся в центре современной мировой политики.

Взаимоотношения двух крупных государств привлекали внимание многих политиков, историков, литераторов того времени.

На примере журнала «Вестник Европы», одного из крупнейших органов либеральной конституционно-монархической буржуазии, уделявшего большое внимание международной и внешнеполитической тематике, в работе рассмотрены вопросы эволюции англо-русских отношений на Среднем Востоке в XIX и начале XX вв.

Основной целью исследования является изучение и анализ публикаций «Вестника Европы», посвященных англо-русскому соперничеству в Иране.

Для достижения поставленной цели предусматривается решение следующих задач:

·на основе публикаций «Вестника Европы» проанализировать причины англо-русского соперничества в Иране в начале XIX века;

·осветить формирование основ противостояния Британской и Российской империй в Иране в оценке авторов «Вестника Европы»;

·изучить влияние Англии и Франции на русско-персидские взаимоотношения. Раскрыть причины возникновения русско-иранских войн и их последствия на основе публикаций альманаха;

·проанализировать изменение характера англо-русского соперничества в Иране во второй половине XIX века на страницах «Вестника Европы»;

·дать комплексную оценку завершения англо-русского противостояний на основе конвенции 1907 г.

Объектом исследования являются публикации и обозрения «Вестника Европы» в период с 1802 по 1918 гг.

Для того, чтобы приступить к анализу интересующих нас источников, следует сказать несколько слов о самом журнале и его авторах.

«Вестник Европы» является родоначальником русской журнальной прессы, основанный в 1802 г. Н.М. Карамзиным. Он был одним из первых русских литературно-политических журналов, который издавался в Москве, как двухнедельный, вплоть до 1830 г.

Журнал был рассчитан на дворянскую аудиторию как в столицах, так и в провинциях.

Впервые объявление о предстоящем издании «Вестника Европы» появилось 16 ноября 1801 года в «Московских ведомостях». Об этом сообщает Н.М. Карамзин: «С будущего января 1802 года, намерен я издавать журнал под именем «Вестника Европы», который будет извлечением из двенадцати лучших английских, французских и немецких журналов». Редактор не мог и думать без перевода с иностранных языков найти достаточно самостоятельного материала у себя».

Изначально «Вестник Европы» задумывался как литературно-политический орган, и в литературном отделе преимущественно переводным. Карамзин Н.М. считал, что большая часть альманаха должны занимать литература и политика. Большой заслугой редактора было выделение «Политики» в самостоятельную часть: Карамзин хорошо знал свою аудиторию, желавшую видеть в журнале не только периодическое литературное издание, но и общественно-политический орган, способный объяснить факты и явления современности. Ведь термин политика был совершенно новым для российского общества. В «Письме к издателю» в первом номере Карамзин закладывает фундаментальную программу своего издания: «помогать нравственному образованию такого великого и сильного народа, как российский; развивать идеи, указывать новые красоты в жизни, питать душу моральными удовольствиями и сливать ее в сладких чувствах с благом других людей... Поздравляю тебя с новым титулом Политика.

В отделе помещались статьи и заметки политического характера, касавшиеся не только Европы, но и России, политические обозрения, переведенные Карамзиным или им самим написанные, речи государственных деятелей, манифесты, отчеты, указы, письма и т. д.

Проводимая редакционным советом политика, стала основной причиной того, что выпуски альманаха первой трети XIX в. не содержат достаточно информативного и аналитического материала по вопросам англо- русских отношений на Среднем Востоке, несмотря на их растущую актуальность.

Постепенно же «Вестник Европы» становится столько же научно- политическим органом, сколько литературным и политическим, а, в последствии, стал занимать особое место в истории русской литературы как журнал исторический.

«Вестник Европы» имел успех у публики. Карамзин был самым деятельным сотрудником своего журнала: практически все сочинения первых лет принадлежат его перу. Статьи посвящены вопросам историческим, общественным, литературным.

Так же в журнале публиковались такие деятели, как В.А. Жуковский, Г.Р. Державин, И.И. Дмитриев, В.Л. Пушкин, И.С. Тургенев. П.А. Вяземский, Д.В. Давыдов, К.Ф. Калайдович, И.М. Снегирев, М.П. Погодин и др. В 1814 в «Вестнике Европы» были напечатаны первые стихи А.С. Пушкина.

Карамзин был главным редактором первые два года, получил звание историографа и оставил "Вестник Европы". В разные годы пост редактора журнала занимали: М.Т. Каченовский (1804-1807), В.А. Жуковский (1808- 1809), М.Т. Каченовский и В.А. Жуковский (1809-1810), М.Т. Каченовский (1811-1813).

И именно с 1811 г., когда Каченовский становится единоличным редактором, в «Вестнике Европы» постепенно усиливаются консервативные элементы, так что в 1816 г., к началу формирования идей дворянской революционности, он окончательно переходит в лагерь реакционной журналистики. В 1816-1830 гг. «Вестник Европы» активно защищал самодержавно-крепостнические устои, поддерживал реакционные литературно-политические объединения. Начались жестокие преследования произведений Пушкина, Грибоедова, писателей-декабристов. Передовые литераторы, прежде всего критики декабристского лагеря, Пушкин, Н. Полевой, вели последовательную, принципиальную борьбу с «Вестником Европы» Каченовского, вскрывая реакционную сущность журнала. Белинский так характеризовал это издание: «Вестник Европы», вышедши из- под редакции Карамзина, только под кратковременным заведыванием

Жуковского напоминал о своем прежнем достоинстве. Затем он становился все суше, скучнее и пустее, наконец сделался просто сборником статей, без направления, без мысли и потерял совершенно свой журнальный характер... В начале двадцатых годов «Вестник Европы» был идеалом мертвенности, сухости, скуки и какой-то старческой заплесневелости».

Совершенно растеряв читателей, «Вестник Европы» прекратил свое существование в 1830 г.

«Вестник Европы» был возрожден в 1866 г. под редакцией М.М. Стасюлевича. Теперь постоянным сотрудником журнала числился Н.К. Костомаров, именно ему принадлежала идея взять название карамзинского издания для нового либерального «профессорского» журнала. В первом номере альманаха в редакционной статье говорится: «Возобновляемый ныне «Вестник Европы» будет действовать по другой программе, которая хотя и отступает от первоначальной его же задачи, как журнала главным образом политического, но зато, может быть, ближе подойти к настоящему значению самого своего основателя, который оказав сначала России услугу, как публицист, приобрел потом бессмертие, как историк. Соответственно такому преобразованию, цель «Вестника Европы» с настоящего времени, в новой его форме специального журнала историко-политических наук, будет состоять, прежде всего, в том, чтобы служить постоянным органом для ознакомления тех, которые пожелали бы следить за успехами историко-политических наук, с каждым новым и важным явлением в их современной литературе».

Из названия на титульном листе журнала мы можем судить о его направленности: с 1868 по 1910 гг. «Вестник Европы - журнал истории, политики, литературы, а с № 2 1910 по 1918 гг. «Вестник Европы - журнал науки, политики, литературы».

М.М. Стасюлевич вел «Вестник Европы» больше полувека, до 1911 г. Возродившийся журнал пользовался большой популярностью, как и первый, он был самым последовательным и серьезным журналом русской либеральной интеллигенции. Умеренно-либеральное направление альманаха не изменилось, но программа расширялась. Более интересной стала проза, полнее освещалась политическая жизнь России. «Вестник Европы» был органом русской либеральной буржуазии и отражал ее стремления к некоторым реформам, к буржуазному прогрессу страны под властью самодержавия. Далее конституционной монархии политические идеалы редакции не шли, и совершенно естественно, что журнал резко отрицательно относился к революционным методам борьбы, отгораживался от революции.

В разное время редакторами журнала были: с 1908 по 1916 гг.- проф. М.М. Ковалевский, с 1916 по 1918 гг.- Д.Д. Гримм и Д.Н. Овсяников- Куликовский. Сотрудниками «Вестника Европы» были такие крупные писатели, ученые и политики, как Н.И. Костомаров, А.Н. Пыпин, В.Я. Стоюнин, Вл. Соловьев, К.К. Арсеньев, Н.И. Кареев, А.А. Мануйлов, П.Н. Милюков, И.И. Мечников, А.Ф. Кони, И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, А.Н. Островский, М.Е. Салтыков-Щедрин и др. Кроме того, в список авторов журнала вошли многие члены бывшего (в 40-50 гг. XIX в.) петербургского умеренно либерального кружка западнического направления, возглавляемого видным тогда либералом К.Д. Кавелиным. Программу кружка, предусматривавшую проведение буржуазных реформ, предоставление свобод, учреждение представительных органов и т.д. (по образцу передовых капиталистических держав, особенно Англии), полностью воспринял и в течение многих лет проводил на своих страницах «Вестник Европы».

В соответствии с редакционной программой построения «Вестника Европы», заявленной в первом номере журнала, мы можем выделить несколько основных отделов:

·Критические исследования важнейших вопросов исторической науки и жизни, монографии, биографии и историческая беллетристика;

·Анализы новейших исторических произведений и вновь издаваемых памятников;

·Общий обзор выходившей научной исторической литературы и деятельности ученых исторических обществ и академий;

·Педагогическая литература и преподавание исторической науки;

·Историческая хроника.

Следует отметить, что текущие вопросы англо-русских отношений рассматривались в отдельном разделе - «Иностранное обозрение».

В области внешней политики авторы альманаха придерживались позиции временного отказа от активных действий в Европе и на Ближнем Востоке и перехода к решению международных вопросов мирными средствами (возлагая большие надежды на дипломатию, активное развитие и внедрение норм международного права) с тем, чтобы направить все имеющиеся ресурсы на внутренние преобразования.

Различные аспекты политики правительства и англо-русского соперничества в Иране нашли свое отражение, кроме постоянных разделов, и в специальных статьях Л. Полонского, Е.П. Ковалевского, М. Терентьева, Д.И Романовского и др. Некоторые из перечисленных авторов являлись участниками или свидетелями тех или иных событий, развернувшихся в Персии. Так, например, М. Терентьев, был офицерам, служившим в Средней Азии. Он входил в число тех исследователей, которые изучали край по заданию правительственных органов с целью выяснения природных ресурсов, географических условий, военной топографии. Кроме того, изучение новых земель было связано с подготовкой реформы в области административного управления, налоговой системы, суда и т.д. во вновь присоединенных землях.

Основными источниками выпускной квалификационной работы являются статьи, обзоры, аналитические выкладки различных авторов XIX - начала XX веков, помещенные в журнале «Вестник Европы», а также исторические взгляды современников: офицера Генерального штаба М.В.

Грулева («Соперничество России и Англии в Средней Азии», 1909), начальника Азиатского департамента МИД России И.А. Зиновьева («Россия, Англия, Персия», 1912).

Безусловно, не только «Вестник Европы» интересовался вопросом англо-русского соперничества в Персии. Об этом писали «Англо-русский торговый журнал» (Лондон, 1884), «Азиатский вестник» (СПб, 1872), «Вестник военной иностранной литературы» (СПб, 1907), «Вестник всемирной истории» (СПб, 1899-1902), «Вестник мира» (СПб, 1912-1914), «Военно-исторический вестник» (Киев, 1909-1916), «Известия Министерства иностранных дел» (СПб, 1912-1917) и др.

А «Вестник Европы» в свою очередь публиковал статьи зарубежных авторов, которые были переведены на русский язык. Такими статьями были

«Выписка из Лондонских новостей» (1806), которая описывала настрой английского общества на взаимоотношения с Россией, а также статья Архенгольца «О походе Французов в Ост-Индию» (1808), о потенциале французской внешней политики, а конкретнее - рассуждения о возможностях французской армии совершить завоевательный поход в Индию. Но «Вестник Европы» также создавал на своих страницах полемику. Пример тому, статья - комментарий (перевод с немецкого) «О предполагаемом походе Французских войск в Ост-Индию». Автор подвергает серьезному критическому анализу статью Архенгольца.

Кроме того, многие из авторов «Вестника Европы» являлись профессиональными исследователями и их статьи в журнале освещали различные взгляды и, позже изложенные в более широком масштабе. Так, русский путешественник, дипломат, востоковед Е.П. Ковалевский в своей статье «Восточные дела в двадцатых годах» (1868) уделил достаточное внимание ключевым моментам противостояния Англии и России в Персии в начале XIX века, а также подробно проанализировал ее роль в политике европейских держав. Он уделял пристальное внимание рассмотрению взглядов России в отношении Персии, указывал, что она тесно связана с российскими интересами. Также давал подробный анализ риска для нас во взаимоотношениях с ней. Е.П. Ковалевский отмечал географическое положение Ирана, что именно его территория является плацдармом в Индию. С 60 - х годов появляются первые работы М.А. Терентьева, военного-востоковеда и историка. Его работы были основаны на материалах учреждений туркестанского генерал-губернаторств. Они насыщены богатым фактическим материалам и в связи с этим до настоящего времени не утратили актуальности. В «Вестнике Европы» во второй половине XIX века им были опубликованы две работы: «Торговая политика Англии» (1874) и «Туркестан и туркестанцы» (1875). Первая была посвящена истории колониальной политики Англии и англо-русским противоречиям, вторая анализу деятельности царской администрации в присоединенных землях.

При всей разноплановости поднятых проблем в центре внимания указанных работ, а также обозрений «Вестника Европы» был анализируемый под тем или иным углом зрения вопрос о мотивах продвижения России вглубь Средней Азии, а также ее противостояние с Англией. Что нельзя не рассмотреть при изучении англо-русского соперничества в Иране.

Журнал неоднократно подчеркивал, что Россия - европейская страна, тесно связанная с европейскими государствами, однако имеющая свои интересы и активно отстаивающая их, в том числе перед Англией.

Активное обсуждение на страницах журнала острых вопросов о внешнеполитических задачах и роли России в международных отношениях обуславливают актуальность изучения публикаций в период сложнейшего противостояния Британской и Российской империй на Востоке. Взгляды, изложенные в «Вестнике Европы», заслуживают целенаправленного изучения, так как авторами с различными точками зрения делается не просто попытка понять причины соперничества между Великобританией и Российской империей, а проводится детальный многосторонний анализ англо-русских отношений, и на сегодняшний день, имеющий большую историческую ценность для адекватного построения будущих отношений между двумя государствами в первую очередь через укрепление торгово-экономического, внешнеполитического партнерства, доказывающего важное место России на современной геополитической карте мира.

Историография проблемы англо-русского соперничества в Персии не будет правильным рассматривать отдельно от Среднего Востока. И в целом эта тема достаточно разработана. В различное время историками и публицистами были рассмотрены вопросы о специфике процесса присоединения Средней Азии и разделения сфер влияния на части азиатского континента, его мотивах, раскрытых на фоне международных отношений9; изучен вопрос последствий для среднеазиатских народов их присоединения к России10; доказана несостоятельность тезиса английской пропаганды о стремлении России захватить Индию, выдвинутого ею с намерением оправдать свою экспансию на Среднем Востоке11; почему именно Персия являлась одной из ключевых территорий противостояния; как это соперничество сказалось на самом Иране.

В советской историографии вопрос англо-русского соперничества также занимал значительное место в процессе изучения истории стран Среднего Востока, но на протяжении ХХ века характер изложения и оценки исторических материалов менялся.

Так, работы 1920 - начала 1950-х гг. можно охарактеризовать как идеологизированные по методологическим принципам исследования и обобщенные в отношении круга рассматриваемых вопросов. Внимание советских историков к вопросам развития региона в большей части определялось задачей показать прогрессивную роль русского пролетариата в формировании основ революционного движения в крае или обличить агрессивную политику царизма и британского империализма в отношении азиатских народов. Наиболее характерными трудами того периода можно назвать работы М.Н. Покровского «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии» (1924), «Русская история в самом сжатом очерке» (1930), «О задачах марксистской исторической науки в реконструктивный период» (1931)12. Наиболее нейтральным в этом отношении можно считать обзор трудов по изучению стран Востока, сделанный историком В.В. Бартольдом. В его работе «История изучения Востока в Европе и России» (1925) по результатам проведенного автором анализа подчеркивалось, что в России XIX в. в изучении Востока были достигнуты более значительные успехи, чем в Западной Европе. Основное внимание В.В. Бартольд уделил истории географического и этнографического исследования края, при этом мало затрагивая международные отношения.

К известным и заслуживающим внимания трудам с точки зрения оценки внешней политики России можно отнести работы А.Л. Попова, В.И. Мендельсона, Е.Л. Штейнберга, А.Ф. Якунина и других.

Позднее, исследования середины 1950-х гг. - 1980-х гг. стали носить характер работ классической советской исторической школы. Советские историки начали проявлять повышенный интерес к изучению международных отношений на Среднем Востоке в XIX в. Исследователей занимали мотивы политического курса России и Англии в Средней Азии и характер англо-русского соперничества в этом регионе. Многие историки, характеризуя этот период развития отечественной историографии, писали о вреде, который нанес исторической науке сталинизм. К рассматриваемому периоду относится работа С.З. Мартиросова «Англо-русские противоречия в Средней Азии в дореволюционной и советской исторической литературе» (1962), которая остается единственным специальным исследованием по историографии англо-русского соперничества в Средней Азии.

С конца XX - начале XXI в. появляются работы, не ограниченные, как в предшествовавшие периоды истории, идеологическими рамками. В их основу легли письма путешественников, отчеты военных о совершенных ими поездках, докладные записки о пребывании иностранцев в России, т.е. реальные исторические документы и взгляды современников, которые в процессе авторского анализа преимущественно деполитизировались и не осложнялись идеологическими пояснениями.

Стоит отметить монографию под редакцией Киняпиной Н.С. «Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII - начало XX вв.». В ней автор затрагивает вопросы внешней политики России на Ближнем Востоке, большое внимание уделяя анализу противоречий европейских государств в этом регионе в период борьбы за колониальный раздел и империалистический передел мира.

Также необходимо обратить внимание и на монографию Иванова М.С. «Антифеодальные восстания в Иране в середине XIX в.», которая посвящена изучению антифеодальных народных восстаний в Иране.

В монографии Алиева С.М. «История Ирана. XX век» проводится исследование истории Ирана XX века, используются архивные и документальные материалы России, Ирана, некоторых европейских и арабских государств.

К сожалению, современные историки почти совсем не занимались изучением альманаха «Вестник Европы». А ведь именно из этого источника можно почерпнуть так много полезной и нужной информации. Как например, в одной из статей журнала, раздела «Иностранное обозрение»19 - авторы альманаха провели подробный анализ заключения и содержания англо-русской конвенции и ее последствий для каждой из держав - Англии и России.

Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка используемых источников и литературы.

1. «Вестник Европы» о возникновении англо-русского соперничества в Персии

1 Иран в конце XVIII - начале XIX века. Англо-французское соперничество в Иране и его влияние на русско-иранские отношения

XIX век стал для Персии эпохой сражений и правителей-реформаторов, формирования обновленных, не всегда простых, отношений с европейскими державами.

Начался он для Персии с затяжной русско-персидской войны 1804-1813 годов. Инициатором конфликта, как ни странно, выступила сама Персия.

Отношения России и Ирана осложнились присоединением Грузии к территориям Российской империи. Провинции Грузии платили со времени Шах-Абасса дань Персидским монархам. Но в 1801 году последний Царь Георгий Ираклиевич, желая положить конец нападениям персов, попросил российского императора о принятии своего государства в подданство. И Александр I своим манифестом «Об учреждении нового правления в Грузии» от 12 сентября 1801 года причислил жителей Грузии к российским подданным, а их провинции - к владениям российского императора.

Очевидно, что Иран не хотел отдавать Закавказье России. Регулярные нападения на Закавказские ханства на протяжении не одного десятка лет обеспечивали высшим слоям иранской армии стабильные и весьма существенные поступления от разорения этих территорий, а также от похищения десятков тысяч человек с целью последующей продажи. Ни Турция, ни Иран не были готовы согласиться и принять достижения России, закреплённые в соответствующих международных договорах и соглашениях, о присоединении кавказских народов и областей к Российской империи.

Персидский владыка Фетх Али-шах рассмотрел присоединение Грузии к России как прямую угрозу интересам и безопасности своей страны. Дальнейшие действия. России по присоединению отдельных территорий в Закавказье спровоцировал Фетх Али-шаха, 10 июня 1804 г. объявив России войну. Владыка небезосновательно рассчитывал на тот факт, что российская армия ещё не успела закрепиться на перешедших к ней территориях.

Война проходила с переменным успехом обеих сторон. И даже с заключением зимой 1806-1807 г.г. Узун-Килисского перемирия, а по окончании войны - Гюлистанского мирного договора, напряжённость во внешней политике двух стран сохранялась на протяжении длительного времени.

Каким же образом русско-персидские военные действия и противостояние повлияли на англо-российское соперничество, которому посвящена работа?

Выводы из русско-иранского военного противостояния в начале XIX века, повлиявшие на развитие англо-российского соперничества, следующие:

·вхождение Закавказья в состав России оградило край от вторжения ирано-турецких грабителей в Грузию. Таким образом, Российская империя становится опасным противником на азиатском континенте для Англии. Этим определяется ее политика в отношении России;

·после присоединения к России Закавказья её границы расширились до территории современного Азербайджана. Для России это было жизненно необходимо, чтобы обеспечить безопасность своих южных границ от агрессивных намерений Великобритании.

В то же время, помимо открытых и обострённых отношений с Россией, Ирану в начале XIX века пришлось столкнуться с дипломатиями двух ведущих на тот момент стран - Великобритании и Франции. Для Великобритании и Франции слабый, терзаемый междоусобицами феодальный Иран с восточным менталитетом и предельно устаревшим военным оснащением казался легкой добычей. Конечно, с одной стороны, из противоборства между Англией и Францией за персидскую карту руководство этой страны могло извлечь так необходимые ей дивиденды. Но с другой стороны, Иран фактически в это время превратился в крепко затянутый узел противоречий и военно-дипломатическую цель трёх крупнейших мировых держав: Великобритании, Франции и Российской империи. Посему в такой ситуации было гораздо легче потерять суверенитет или принять неверные, внешне- или внутреннеполитические решения, чем извлечь из упомянутого столкновения интересов ощутимую выгоду. Таким образом, внутреннее и внешнеполитическое положение Ирана на начало XIX века можно охарактеризовать как неспокойное. Страна жила в ожидании грандиозного столкновения сильнейших иностранных государств, плацдармом для которого ей предстояло стать.

Публицистика не могла остаться в стороне от обсуждения столь острых международных вопросов как столкновение интересов Ирана и России, а также англо-русского соперничества этой стране.

Так, журнал «Вестник Европы» пристальное внимание уделял рассмотрению взглядов России в отношении Персии. Например, Е.П. Ковалевский в статье «Восточные дела в двадцатых годах» отмечает: «К несчастию, для нас «восточный вопрос» не ограничивается одною Турецкой империей, но простирается на Персию, переходит в Среднюю Азию и некогда разразится на Крайнем Востоке. Он и теперь разъедает, как ржавчина, самостоятельность двух сильных государств, с тем, чтоб сделать их предметом европейского соперничества, и нам, может быть, придется выдерживать и там сильную борьбу общей к нам зависти и недоброжелательства».

Е.П. Ковалевский указывает на неоспоримый факт, что влияние на Персию тесно связано с российскими интересами. «Не материальная сила ее имеет для нас значение, ни даже ее частые предательства, и не те, наконец, религиозные и племенные отношения, которые мы призваны защищать в Турции. В Персии только армянское население связано с нами религиозными узами… но их не более 100 тыс., и они пользуются от правительства совершенной свободой исповедания; если их нужно защищать, то разве от миссий - католических и реформаторских». В наших интересах защищать Иран от влияния на него европейских держав.

Автор проводит анализ потенциальной угрозы для Персии и приходит к следующему выводу, что государство имеет десятимиллионное население, оно рассеяно на огромном пространстве, но связано единством религии. Однако утверждает Е.П. Ковалевский, несмотря на свою постоянную армию, часть которой, подобно турецкой, усилиями Франции и Англии, устроена по европейскому образцу, а также несмотря на субсидии, которые выдавались британскими властями при каждом случае военных конфликтов, - Иран, сам по себе, представляет соседство еще менее опасное, чем Турция.

По мнению автора, «между османами сохранился религиозный фанатизм, который разжигает дикие страсти; еще осталась суеверная привязанность к династии и вера в ее сверхъестественное происхождение. У персиян и того нет: мечем приобретается право на престол, и слабостью утрачивается оно. Если бы Иран не имел своих страниц истории, своих остатков цивилизации, его можно было бы причислить к тем среднеазиатским ханствам, которые подобно движущимся пескам переносятся с места на место, изменяя свою форму. Персия, то расширялась до пределов Индии, внося в нее разрешения, подчиняя себе Бухару, Хиву,

Белуджистан и др. (при Надир-шахе), то, терзаемая на клочки соседними ханствами, сжималась и едва держалась в своих внутренних провинциях».

Обращая внимание в своих статьях, на нестабильность государственных устоев Персии, ее территориальной целостности и отсутствие какой-либо стратегии развития страны, Е.П. Ковалевский аргументировано убеждает нас в незначительности военной угрозы непосредственно от самой Персии. Однако, несмотря на это, автор раскрывает значимость Ирана в контексте взаимоотношений различных сил и влияний в регионе. Проведенный таким образом анализ, дает нам возможность, основываясь на исторических фактах и материалах «Вестника Европы», обобщить наиболее значимые для России факторы риска во взаимоотношениях с Персией:

·Опасность укрепления влияния Ирана в союзе с иностранными государствами на судоходство в Каспийском море и установления контроля в данной сфере;

·Риск дестабилизации Персией региональной устойчивости России в Закавказье;

·Угроза формирования при попустительстве Персии мощного религиозного противовеса преимущественно православной России и другим христианским странам.

В подтверждение высказанных тезисов в «Вестнике Европы» мы находим следующие аналитические обобщения: «…опираясь на южное прибрежье Каспийского моря, на судоходство по которому с завистью засматриваются англичане, она [Персия] может соблазниться иностранными предложениями…. По географическому положению своему, она [Персия] не может не иметь влияния на наши закавказские владения, еще не окрепшие в своих границах, особенно через посредство туркменских орд, подданных обоих государств, но в сущности, признающих то, которое считают для себя в данную минуту более выгодным, или не признающих никакого…. Персия служит препятствием к слитию воедино огромного магометанского населения сунни, которое бы без того простиралось сплошною массою до внутренних провинций Индии, где нашло бы до 15 млн. своих единоверцев, и в Китае, где по последним известиям, число магометан достигает той же цифры. Христианскому миру уже грозила опасность такого слития. Надир- Шах питал мысль соединить мусульман в одно целое, и для этого присоединился к большинству вероисповеданий, оставив религию предков».

Таким образом, становится очевидно, что серьезность исходящих от позиции Персии угроз, от ее опасных предпочтений и нестабильности решений требовали от России не просто внимания к этому региону, а вмешательства в полной мере в сложившуюся ситуацию столкновения интересов.

Важно отметить, что сформулированные здесь и подтверждаемые публикациями «Вестника Европы» потенциальные угрозы, не ограничиваются позициями только двух стран, т.е. Персии и России. Необходимо также учитывать те негативные ожидания других государств в отношении восточного вопроса и позиции России в совокупности с принимаемыми ими мерами противодействия. Речь идёт об Англии и Франции.

Теперь рассмотрим более подробно, в чём же состояли геополитические интересы Англии и Франции в Персии в начале XIX века.

Авторы вестника уделяют внимание тому, что в этот период интересы России на Востоке столкнулись с интересами Англии, это и стало началом «Большой игры». Но, не только Российская империя, а также и Франция, которая наводнила Иран своими посланцами, беспокоили Британию.

Придя к власти, новое французское правительство решило укрепить свои связи с Ираном, который приобретал все более важное значение в ее восточной политике. В страны Востока были посланы эмиссары Ламарк-Оливье и Брюгьер, в задачу которых входило укрепление торгово-политических отношений Франции со странами Востока, хотя официально были объявлены «учеными-натуралистами».

И журнал «Вестник Европы» сразу реагирует на столь острое положение дел на Востоке. И в своих публикациях пристально наблюдал за событиями в Иране. Так, были опубликованы статьи «О нынешней Персии (Извлечение из Путешествия г-Оливье)». На основании которых, мы можем получить представление об уровне развития различных сторон жизни общества в Персии. Оливье подчеркивал, что несмотря на всю свою отсталость, Иран был одной из крупнейших держав Востока. Он сообщает, что шелк и шерсть - важнейшие произведения Персии. Их меняли на сукно, кошениль, индиго, краски и мелочные железные вещи. «Землевладение находится в цветущем состоянии… здесь более всего заботятся о наводнении полей посредством каналов». Авторы вестника отмечали, что Оливье восхищался умениями персидских ремесленников: «в механических искусствах Персы успели гораздо более, нежели Турки; а в искусстве красить материи превосходят самих Европейцев. Фарфор их может равняться с Китайским; золотые и серебряные изделия прекрасны. Они приготовляют очень хорошую бумагу». Говоря об иранском военном флоте, вестник обращает внимание на то, что Оливье допускал возможность создания флота на Каспийском море. Он сообщает, что Ост-Индия становится для Персии важнейшим торговым партнером. Так как Иран не обладает некоторыми ресурсами «За недостатком леса в южных провинциях Персии, было бы невозможно иметь флота в Персидском заливе» - пишет автор, ее флот ничтожно мал, если бы Ост-Индия не восполняла этот недостаток. Но в тоже время перевозка требует высоких затрат и по мнению автора «легче бы было завести флот у берегов Каспийского Моря: провинции Гилян и Мазандеран, обильные лесом, доставляли бы все нужные для содержания его припасы».

Изучив военную мощь Ирана, Оливье пишет, что армии состояла в основном из иррегулярных частей и немногочисленной в мирное время: «в мирное время не существует в Персии никакой собственно так называемой армии; в военное, большая часть войска бывает, при наступлении зимы, распускаема». Но в тоже время, войска всегда были готовы выступить в поле, в военное время они собирались из племенного и городского ополчения: «все те, которым назначено служить в военной службе, должны в самое короткое время по установленному особому порядку, являться каждый на сборном своем месте». Из слов Оливье, по мнению авторов вестника, можно сделать вывод, что европейская тактика им абсолютно неизвестна, а армия Ирана требовала реорганизации.

О миссии Оливье знал и русский посол в Константинополе Кочубей, который в письме В. Зубову от 1 декабря 1796 года сообщал: «Ага-Могаммет хан имеет при себе двух французов, Оливье и Брюгьера, людей немалых дарований… Они были здесь в прошлом году, слывя ботаниками… в самом деле суть они эмиссары Директории мнимой республики французской. Особая записка, при сем прилагаемая, известит Ваше сиятельство до какой степени Оливье, знающий языки ориентальные может быть опасный эмиссар. Легко статься может, что таланты свои употребит он к руководству армий Персидских».

Деятельность французских эмиссаров сильно беспокоила также и англичан. Английские агенты сообщали из Парижа о том, что Директория подталкивает Персию против них, наводняет Индию своими эмиссарами.

Авторы «Вестника Европы» замечают, что в описании своей миссии Оливье указывал на достижение поставленной цели. Но, тем не менее, из всего было видно, что шахский двор принял их с известной осторожностью, так как не были возобновлены франко-персидские договоры 1708-1709 гг., а также не были заключены новые соглашения.

Наполеон упорно добивался выполнения главной задачи - сокрушения могущества Англии. Редактор «Вестника Европы» придерживался мнения, что все военные операции и дипломатические интриги были подчинены этой цели. Первые месяцы 1800 г. ознаменовались новым поворотом в международных отношениях. Наполеон и Павел I идут на сближение, которое означало крах антифранцузской коалиции и изоляцию Англии. Наполеон даже выдвинул проект совместного русско-французского похода на Индию. Но после убийства Павла I новый русский император пошел на сближение с Англией. Наполеоновский проект провалился. Однако, Франция не оставляла плана захвата Индии. Деятельность Наполеона по сколачиванию антианглийского союза на Ближнем и Среднем Востоке (Турция, Иран, Афганистан, Египет и др.) делала в глазах Англии поход на Индию реальным.

Желая помешать Наполеону Бонапарту использовать территорию Ирана в его планах нападения на британские владения в Индии33, Англия еще в 1801 году, при помощи капитана Джона Малькольма представителя английских властей в Индии, навязала иранскому правительству с помощью подкупов и взяток два договора: политический и торговый. Первая статья политического договора обязывала стороны поддерживать дружественный союз, оказывать взаимную помощь и поддержку, ликвидировать все причины, порождающие ненависть и вражду. Далее шах обязывался в случае афганского вторжения в пределы Английской Индии напасть на Афганистан и опустошить его (ст.2). Непременным условием будущего мира между Ираном и Афганистаном должен был быть отказ последнего от всех своих претензий в отношении Английской Индии (ст.3). В случае нападения Афганистана или какой-либо европейской нации на Иран, Англия должна была предоставить в распоряжение шаха в требуемом количестве военное снаряжение с необходимым количеством обслуживающего персонала (ст.4). Англичане получали право свободно выбирать города и порты для постройки домов и особняков, которые затем можно было сдавать в аренду или продавать по собственному усмотрению (ст.5).

«Шах также обязался разорвать все переговоры с французами, выслать их представителей из страны и впредь не допускать в Иран. Англия взяла на себя обязательства снабжать шаха военным снаряжением и припасами, если он подвергнется нападению со стороны Франции или Афганистана» - как отмечал М.С. Иванов.

Но, начав войну против России, Шах обратился за помощью к Англии, ссылаясь на договор 1801 года. Однако, Англия считала себя свободной от своих союзнических обязательств. Как отмечает известный историк Кей, «англичане не приняли во внимание интересы шаха, что привело его в объятия Франции».

Вестник считал, что соперничество Англии с другими европейскими державами требовало изменения ее колониальной политики. Развитие капитализма в странах Европы в первой половине XIX в. вело к усилению их колониальной экспансии в Азии, а также в примыкающих к Средиземному морю районах Африки. Главные европейские страны того времени (Англия, Франция, Россия) стремились овладеть транзитными путями, обеспечить себе базы для дальнейшей экспансии.

Эти ожидания и противодействия были весьма очевидны, и в публикациях «Вестника Европы» авторы неоднократно высказывали мнения относительно британских оценок российских намерений в отношении Персии.

Так, по мнению Е.П. Ковалевского, с точки зрения англичан Персия представляла наибольшую важность для России, как единственный путь в Индию. Автор считает, что в основе этих убеждений лежит сложившийся в 1800 г. союз консула Франции Наполеона Бонапарта с российским императором Павлом I, объединенных идеей совместного военного похода в Индию.

Экспедиция генерала М.Ф. Орлова должна была стать первым этапом в завоевании Индии Россией и Францией, 22.5 тысячи казаков по задумке Павла создали бы первый плацдарм в Центральной Азии (Бухара и Хива) для дальнейшего покорения союзниками Индии и выдворения оттуда англичан.

И главное - серьезность потери Индии была настолько велика, что не только прямые угрозы, а даже возможность угроз Британской колониальной империи не могли быть ею проигнорированы. «Павел понимал, что ключи к владенью миром спрятаны где-то в центре евразийского пространства… там, где сходятся границы России, Индии и Китая».

К тому же постепенное освоение территорий Центральной Азии и распространение на них цивилизации ликвидируют раздельность границ владений России и английской Индии прежними безводными пустынями. Исследовательские экспедиции в горные районы Кашгарии, предпринятые великим ученым-путешественником Ч.Ч. Велихановым и описанные им впоследствии в научных трудах положили начало открытиям русских путешественников, подтвердившим проходимость этих гор.

Таким образом, авторы «Вестника Европы» придерживаются мнения, что прежняя политика петербургского и лондонского кабинетов, обусловленная наличием между азиатскими владениями обоих государств огромных, по сути, нейтральных пространств с полукочевыми дикими обитателями, постепенно разрушалась. Сближение владений подогревало опасения и обостряло политическое соперничество двух стран.

В статьях «Вестника Европы» перспективы англо-русских отношений оценивались с осторожным оптимизмом: «Обе великие державы, против воли, как бы по закону притяжения, идут на встречу друг другу. Какие будут политические последствия такого географического сближения - неизвестно; но во всяком случае, человечество и образование от этого много выиграет».

Исходя из вышесказанного, можем отметить следующие политические изменения в русско-английских отношениях в начале XIX века:

1)для реализации задач российской политики в отношении Персии сопутствовала потенциальная угроза российским интересам не столько от Персии, сколько от иностранного влияния на нее, и в первую очередь, исходящего от Англии.

2)в свою очередь, Англия понимала заинтересованность России в Индии и, исходя из задач защиты своих интересов в данном регионе, всячески усиливала влияние на Тегеран, видя в Персии основное препятствие осуществлению российским захватническим планам.

3)пересечение интересов в Персии обусловило англо-российское политическое противостояние, углублению которого способствовало торгово-экономическое сближение границ азиатских владений двух стран.

В тоже время, осенью 1804 г., когда шахские войска потерпели поражение в войне с Россией, а сам Фетх Али-шах разочаровался в своем союзнике - англичанах, католикос Эчмиадзина Давид рассказал шаху о Франции и намерениях Наполеона заключить союз с Ираном в войне против России.

Тем временем Наполеон пытался создать для своих противников новые осложнения на Востоке - путем объединения Турции, Ирана и Афганистана беспокоить Россию в Закавказье и Англию в ее колонии - Индии. С этой целью французскому послу в Константинополе в сентябре 1803 г. было дано указание вступить в переговоры с шахским двором о принятии Французской миссии.

Наполеон рисует Шаху будущность Ирана в самых ярких красках. Иран - это непобедимое государство; шах - владелец обширных территорий на Востоке. И в письме Наполеон пишет: «Я хочу установить с тобой выгодные отношения. Я хочу, чтобы ты принял моего посланца с достоинством. Я хочу видеть твое государство могущественным»39.

Наполеон подчеркивал, что интересы шаха совпадают с интересами Франции и Турции. Он писал: «Англия и Россия - вот эти два государства наши истинные враги, мы должны объединить наши силы перед действительной угрозой, и наши мнимые разногласия должны уступить место перед действительной угрозой»40. Наполеон ставил условие, чтобы шах порвал все связи с Англией. Авторы вестника придерживались мнения, что только в этом случае он может заключить союз с Ираном и гарантировать шаху возвращение Кавказа, помочь войсками в Кавказской войне.

Прежде чем решиться на разрыв отношений с Англией, поясняет автор, Фетх Али -шах решил еще раз напомнить ей об ее союзнических обязательствах по договору 1801 г. Ост-индийская компания предъявила шаху новые условия, как например: разрешить Англии построить укрепления на персидском берегу Каспийского моря, разрешить английским войскам оккупировать Армуз и Бушир в Персидском заливе.

Но, в это же время, считают авторы вестника, Англия понимала, что, идя на сближение с Россией, против наполеоновской Франции, она не может открыто поддерживать Иран в его войне против России, что означало бы потерю последней в антифранцузской коалиции. Однако, это не мешало Ост- Индийской компании оказывать шаху помощь вооружением и боеприпасами в Кавказской войне.

М.С. Иванов в своем труде «История Ирана» отмечает: «…Англия, которая в 1805 г. стала союзником России в антифранцузской коалиции, не обращала внимания на просьбы Шаха. Влияние англичан вновь катастрофически падало. Чем и воспользовался Наполеон, приславший в 1806 г. в Тегеран свою миссию в составе которой были Жобер, Ромье и других. Жобер предложил шаху заключить военный союз с Францией против Англии и России, пообещав помощь наполеоновской Франции в захвате Грузии, а также в снабжении шахской армии боеприпасами, оружием и снаряжением. За что шах должен был порвать союз с Англией и вместе с французами осуществить вторжение в Индию. Жоберу не удалось добиться подписания договоров с шахом на этих условиях».

По мнению авторов вестника, Шах, обратив внимание на сближение Англии с Россией, решил заключить союз с Францией. Обещав помочь Наполеону в Индийском походе, он просил его помочь Ирану в Кавказкой войне. 12 июля 1806 г. шах принял Жобера в своем летнем дворце Султание и заявил о своем решении установить тесные связи с Францией. Так, в статье «Выписка из Лондонских новостей», опубликованной в «Вестнике Европы», в которой говорится о силе наполеоновской армии, и о том, что Англия не хочет воевать на суше с таким сильном противником, так как благодаря постоянным завоеваниям, у него есть возможность пополнять свои войска новыми солдатами, было отмечено: «… многочисленность Французского войска, дает ему возможность, удобность дополнять его свежими людьми, робость и уныние притесненных его неприятелей, разделение земель, которые Бонапарте раздал своим вассалам - все благоприятствует похитителю, все дает ему верные средства выставить на твердой земле против Англии и союзников ее такую силу, которую победить трудно. Мы не думаем, чтобы Министры захотели начать войну на суше против столь сильного неприятеля»42. Далее автор пишет, что: «Однако ж мы не оставим своих союзников будем верными друзьями России»43, это дает нам понять настрой английского общества во взаимоотношениях Англии и России.

Тем временем, в конце 1806 г. военные действия между Россией и Ираном были фактически приостановлены. Обе стороны ждали благоприятной возможности: Россия - заключить долговременное перемирие с Ираном, а Иран, путем заключения военного союза с Наполеоном, - продолжить войну. Переговоры, которые начались в конце 1806 г., Иран вел, рассчитывая на выигрыш времени.

Одновременно в результате подстрекательств французского посла в Константинополе Шампаньи Высокая Порта объявила России войну (18 декабря 1806 г.). В крупном сражении при Арпачае (18 июня 1807 г.) русские войска разбили турецкую армию. Таким образом, русско-иранская война 1804 - 1813 гг. сливалась с русско-турецкой, и эти войны были, в свою очередь, звеньями в общей цепи наполеоновских войн. Вестник считает, что очень короткое время русско-иранская война оставалась «инцидентом» в отношениях только этих двух стран. Привлекая к себе внимание Англии и Франции, она все более и более приобретала международный характер.

мая 1807 года был заключен Финкенштейнский договор, подписанный Наполеоном и персидскими послами, представлявшими владыку Персии Фетх Али-шаха. Этот союзный договор был де-факто инициирован императором Франции и направлен против Российской и Британской империй. Договор провозглашал «мир, дружбу и союз» между шахом и Наполеоном, который не только гарантировал Персии неприкосновенность ее тогдашней территории, но и признавал Грузию, уже входившую в состав Российской империи, законно принадлежащей шаху. По договору Фетх Али-шах брал на себя обязательства порвать с Британской империей все политические и торговые отношения, и, объявив ей войну, отозвать персидского посла из английских владений в Индии, не допускать на персидскую землю Британских представителей и агентов. Помимо этого, согласно статье № 12 договора, шах обязался обеспечить свободный проход через Персию французской армии, если повелитель Франции отправит ее в Индию.

В публицистике живо обсуждался вопрос о предстоящем походе Франции на Восток, и «Вестник Европы» сразу же отреагировал на это статьей. В 1808 г. вышла публикация Архенгольца «О походе Французов в Ост-Индию». Статья была посвящена изучению потенциала французской внешней политики, а конкретнее - рассуждениям о возможностях французской армии совершить завоевательный поход в Индию. В статье содержится небольшой экскурс в историю завоевания Индии. Архенгольц описывает успешный завоевательный поход 1736-1738 годов персов в Индию. Расстояние между странами относительно небольшое, напоминают авторы, другие соседние народы не оказывают большого влияния на военное противостояние между крупными армиями. В географическом и климатическом плане также потенциальный поход не предоставляет видимых сложностей. Территория в основном равнинная. Климат по большому счёту аналогичный и постоянный. Единственное препятствие в географическом смысле - горы Ост-Индии. Эти горы считаются Альпами Ост-Индии. Однако Арнхенгольц, согласен вестник уже располагал данными, свидетельствующими о неоднократных переходах английской армией этих гор. Отсюда автор делал вывод о том, что, учитывая не самую мощную сухопутную силу английских войск, и тот факт, что они не встретили большого сопротивления или осложнений, переходя неоднократно горы The Gouts, более опытная сухопутная французская армия потенциально справилась бы с такой задачей не менее успешно. Подводя итог, и оценивая возможность похода французов против Ост-Индии, автор указывает, что армия императора Наполеона вряд ли бы встретила сколько-нибудь серьёзные препятствия. Наоборот, успешное завершение такой военной компании сулило французам лишение возможности англичанам пользоваться богатствами колонии, а также единственным крупным морским портом Бомбей. А Дели предоставляло бы для французов отличный военный и экономический плацдарм, удачное расположение для размещения крупной армии и выгодное географическое положение столицы.

Следом в журнале «Вестник Европы» выходит статья-комментарий на рассуждение Архенгольца под названием «О предполагаемом походе Французских войск в Ост-Индию». Рецензент подвергает серьезному критическому анализу статью Архенгольца.

Статья «О предполагаемом походе Французских войск в Ост-Индию» приводится в «Вестнике Европы» в переводе с немецкого. Ее автор в первую очередь отдаёт должное авторитету Архенгольца, его знаниям и опыту в древней и современной политике, статистике и истории. С уважением относится как к нему самому, так и к высказанному мнению. Поэтому старается внимательно и объективно подходить к его предположениям и аргументам.

Тем не менее, в своей статье «О предполагаемом походе французских войск в Ост-Индию» аппонент Архенгольца, в подтверждение своих сомнений о возможности его осуществления, приводит большое количество разумных контраргументов.

Во-первых, французская армия на момент написания статьи находится в Польше и Пруссии. Сконцентрирована, в основном, на границах России. Сложно предположить, что в таких геополитических условиях, поясняет автор, французы смогут собрать сколько-нибудь укреплённое войско, которое преодолеет огромные азиатские расстояния и после этого начнёт войну в Индии.

Во-вторых, даже если предположить, что такой поход возможен, с позиции автора очевидно, что он может произойти ещё очень нескоро. Что освобождение крупнейших городов, ещё не будет означать окончательного освобождения земель от англичан, с которыми по-прежнему будет сохраняться военное противоборство. Просто оно ещё расширит и без того большие границы противостояния. А это чревато, по мнению вестника, чрезмерному распылению военного потенциала по увеличенным границам страны.

В-третьих, автор задается вопросом, а стоит ли результат огромных усилий? «Какое влияние могли бы иметь успехи французов в Индии на настоящее положение Европы?»45. «Какую особенную пользу приобретает от того Франция?»46. Кроме того, владения такой огромной колонии само по себе означает огромные траты, постоянные усилия и непрерывную борьбу «с климатом, с жителями, с сильными и воинственными соседями».

В-четвертых, рассуждает автор, даже если предположить, что французам удастся всё намеченное, каким образом будет организована перевозка товаров из Индии в Европу? По воде такое предположить невозможно в силу подавляющего господства английского флота. По суше же необходимо, чтобы на всём пути следования на протяжении всех последующих времён владения Индией, французы бы сохраняли контроль над всеми смежными территориями, то есть над Персией, Турцией и прочими странами-транзитами.

В-пятых, автор обращает внимание на то, что для англо-французского противостояния завоевание Ост-Индии не имеет принципиального значения. Англия, имеющая сильный флот и колонии по всему миру, с точки зрения автора статьи, без большого труда может компенсировать потерянные индийские владения, завоевав новые территории в Азии, Африке или Южной Америке, получив, при этом, поддержку населения и определённые ресурсы.

На основании приведённых аргументов автор делает справедливый вывод о том, что поход Французских войск в Индостан «не столько ещё определён, по крайней мере не так скоро совершится, как многие журналисты предвещают с энтузиазмом». Кроме того, другие державы - сама Персия, Россия - могут иметь свои интересы на Ост-Индию и могут быть не только помощниками в таком походе, но и также соперниками.

Таким образом, авторы утверждают, что «чтобы не желать похода в Азию, особливо в богатую Индию; чтобы он не мог быть произведён некогда в действо, - о том после всего случившегося в Европе говорить не нужно». Конечно, Ост-Индия - чрезвычайно привлекательная территория, но нужно объективно смотреть на обстоятельства и на возможности французской армии. Создание французской империи на такой огромной территории Евразии при наличии такого большого числа сильных соперников, конкурентов и просто недоброжелательных стран, практически и фактически представляется невозможным. Совершенно справедливо делать французские завоевания «прочными и продолжительными»49, чтобы всегда имелся возвратный путь с завоёванных территорий. Следовательно, поход в Индию предпринят быть не может и даже само обсуждение данного вопроса происходить не должно.

Тем временем в Европе произошли существенные изменения. Россия и Франция из врагов превратились в союзников. Александр I выразил свое неудовольствие англичанами и готовность поддержать Наполеона во всех его мероприятиях против Англии. Россия вошла в состав «континентальных держав». В Тильзите Наполеон не настаивал на удовлетворении интересов Турции и Ирана. Во II секретной статье Тильзитского договора было записано, что Франция отказывается от своего посредничества в делах Турции и Ирана. Тильзитский мир делал франко-иранский союз бесперспективным. Ведь Иран и Турция шли на союз с Наполеоном лишь для того, чтобы с помощью Франции успешно вести войну против России. Наполеон же интересовался Ираном и Турцией как объектами, через которые можно было проникнуть в Индию, нанести ущерб России и Англии.

Поэтому не удивительно, что разочарования в союзнике, подтолкнули Тегеран на заключение 15 марта 1809 г. предварительного ирано-английского союзнического договора. Историками подчеркивается, что по этому договору «в случае вторжения вооруженных сил какой-либо европейской державы на территорию Персии Англия обязывалась предоставить шаху свои вооруженные силы или вместо них субсидию и оружие - пушки, ружья и т. п., а также своих офицеров в количестве, достаточном для изгнания вторгшихся сил». Не секрет, что договор подразумевал возможность вторжения русской армии.

«Вестник Европы» подчеркивал двустороннюю силу договора, поскольку указывалось, что «в случае нападения афганцев или другой державы на английские владения в Индии шах Персии должен направить свои войска для защиты этих владений».

Вопрос материальной поддержки был определяющим в союзе Персии и Великобритании. Англичане обязались выплачивать шахскому правительству ежегодную субсидию в размере 100 тыс. ф. ст., пока Персия продолжает войну с европейской державой, т.е. с Россией. Одновременно Англия обещала прислать шахской армии миссию военных инструкторов для обучения пехотной части, состоявшей из 16 тыс. сарбазов (солдат), а также снарядить указанную воинскую часть необходимым вооружением.

В 1810 г. англичане увеличили размер этой субсидии. В 1810-1812 гг. сэром Дж. Малькольмом, находившимся с дипломатическими поручениями при персидском дворе, и его приемником на посту посланника в Персии сэром Гором Узли в страну были привезены пушки, ружья, патроны и т. д. Английские военные инструкторы оказывали содействие Аббасу-Мирзе в частичной реорганизации (создании регулярных частей) иранской армии и сооружении укрепленных фортов.

В ходе русско-персидской войны 1804-1813 гг., Англия в марте 1812 г. заключила с шахом «окончательный» договор. В нем подтверждался ряд статей предварительного договора 1809 г. относительно помощи и поддержки иранских правителей. Однако автор делает вывод, что ни эта помощь, ни нападение Наполеона на Россию не спасли Персию от поражения в первой русско-персидской войне. Многие политики и историки не без основания считают, что антикаджарские выступления народов Южного Кавказа имели определенное значение в исходе этой войны.

В конце 1813 г. Персия была вынуждена подписать с Россией так называемый Гюлистанский мирный договор, по которому иранцы официально подтвердили свой отказ от власти над Грузией (включая Шурагельский округ, Имеретию, Гурию, Мингрелию и Абхазию), Дагестаном и северо-азербайджанскими ханствами - Карабахским, Гянджинским, Шекинским, Ширванским, Дербентским, Кубинским, Бакинским и, частично, Талышским (за исключением Нахичеванского и Эриванского ханств).

Понимая невозможность выполнения Персией условий «окончательного» соглашения в полном объеме в связи с подписанием Гюлистанского мирного договора, Англия, соответственно, пожелала пересмотреть и масштабы своей помощи Персии.

Проанализировав материалы «Вестника Европы», относительно соперничества Англии и Франции, и его влияния на русско-иранские отношения, можно сделать следующие выводы:

-Иран, имея выгодное географическое положение, занимал одно из самых центральных мест среди государств Среднего Востока, часто объектом споров мировых держав, в частности Франции, Англии и России;

-«Вестник Европы» - был одним из первых журналов, который начал освещать события в Персии в связи с обострением ситуации на Востоке;

-В материалах «Вестника Европы» проводится всесторонний анализ изменившейся ситуации в Европе в начале XIX века по отношению к странам, в том числе возросшему интересу к Ирану.

Так как в Британии раньше, чем в других странах завершился промышленный переворот, она одной из первых стала интересоваться новыми территориями, в связи с чем именно англичане стали обосновываться на новом месте.

Но в XIX веке Наполеон, стремясь изменить положение Франции на международной арене, стал покорять Восток. Британцам пришлось искать более близкие контакты с восточными странами, в том числе и с Персией. Причиной этому стала Индия - самая богатая колония Британии. Индии нужна была безопасность. Также, в связи с быстрым развитием экономики, Британия стала искать новые рынки сбыта и вести борьбу против главных своих противников России и Франции.

1.2 Формирование основ противостояния Британской и Российской империи в Иране в первой трети XIX века

В результате десятилетней войны с Россией Иран значительно ослаб. Жизнь населения особенно северных регионов, была расстроена. Голод и неурожаи приводили к крестьянским восстаниям. Государственная казна была опустошена. Отдельные ханы, например, хорасанский, противились повиновению шаху.

Положение же России в Закавказье к 1813 году значительно укрепилось - в мае 1812 г. был заключен мир с Турцией. Исход событий в Закавказье в конечном счете был предрешен историческими победами русского народа над наполеоновскими завоевателями, что не устраивало Англию.

Гюлистанский договор, который был заключен между Россией и Ираном, открывал для Персии новый этап в истории двусторонних отношений. Война была прекращена, казалось бы, отпадала необходимость содержать большую армию, сокращались военные расходы, налаживалась торговля с соседними странами, жизнь входила в нормальное русло. Однако это не устраивало Англию, которая стремилась подчинить Иран себе. М.С. Иванов отмечал: «Гулистанский мирный договор был сильным ударом по агрессивным планам Англии, стремившейся подчинить Иран и установить свой контроль над южной частью бассейна Каспийского моря. Опасаясь, что усиление влияния России в Иране может в будущем воспрепятствовать использованию Ирана в качестве орудия английской политики, англичане начали переговоры с шахом, который, подписывая Гулистанский договор, готовился к новой войне с Россией и хотел заручиться помощью Англии».

Англия начала подготовку нового договора с Ираном, который должен был приостановить русско-иранское сближение, и укрепить позиции Англии в Персии и готовить его к новым войнам. Для заключения договора в Иран был послан новый британский посол Генри Эллис. Гор Узли был отозван в Лондон. Ему, как автору договора 1812 г., не рекомендовалось просить шаха о его изменении и дополнении. британский российский иран

В Тегеране Эллис был принят шахом и его министрами. Он настаивал на создании мощного военного флота на Каспийском море, конкретизации статей договора 1812 г., где не было сказано о количестве английских инструкторов, офицеров и прочих специалистов, которые могли бы служить в шахской армии. Элис указал, что Иран может вернуть все потерянное, если создаст мощную армию. Он изъявил готовность своего правительства помочь шаху в создании хорошо обученного и вооруженного 50 тысячного корпуса.

ноября 1814 г. в Тегеране был подписан договор, который «определял условия окончательного договора 1812 года».

В статьях журнала «уточнялись» обязанности шахского двора по защите британской Индии от лиц, «вынашивающих планы вторжения в Индию или враждебно настроенных по отношению к Англии», также Англия обязывалась не поддерживать явно и тайно противников шаха, не пользоваться их услугами. Обе стороны обязывались поддерживать друг друга в случае агрессии. Авторы вестника отмечали, что граница между Ираном и Россией будет определена с согласия трех держав - Англии, Ирана и России. Англия и Иран по этому договору открыто отказывались признавать границу, установленную Гюлистанским договором.

Так «Вестник Европы» подводит к выводу, что, подписывая соглашение с Ираном, Англия стремилась осуществить свои экспансионистские планы проникновения в Закавказье и Закаспий. Договор 1814 года был направлен против России, политика которой была главным препятствием на пути экспансионистских устремлений Англии на Среднем Востоке, который имел целью подтолкнуть Иран к новой войне с Россией.

Он считался самым невыгодным для Ирана за всю его историю, так как ставил внешнюю политику государства под контроль Англии, и, подписав его, правительство Ирана по существу теряло свою политическую независимость. Вследствие чего с 1813 по 1826 гг. шах находился под влиянием английского посла, который фактически сделался его советником, и определял политику Персии.

В этот период «Вестником Европы» подробно освещались военные победы России в первой русско-персидской войне, при этом не упускались из виду и взаимоотношения Англии и Персии. В частности, в обозрениях «Вестника Европы» подробно анализировались условия нового ирано-английского соглашения. В публикациях подчеркивалась возросшая обеспокоенность Англии по самому болезненному вопросу - Индии. Также раскрывались подробности англо-иранского договора и, в частности, обязательства Тегерана перед Англией в случае вторжения какой-либо европейской армии в пределы Индии в обмен на солидную помощь Ирану.

«Поведение Персии в этом случае было до такой степени возмутительно, что представитель Англии Виллок, находившийся в это время в Султание, объявил шаху, что Англия не только откажет в субсидии, но и отзовет своих офицеров из персидской армии, если дело дойдет до войны».

Альманах указывал, что в случае вторжения какого-либо европейского государства в пределы Персии генерал-губернатор Индии от имени Великобритании должен был оказать иранцам необходимую военную помощь, или вместо этого английское правительство должно было предоставлять Персии ежегодно 200 тыс. туманов (150 тыс. ф. ст.). А в случае военного столкновения Афганистана с Англией шах обещал направить против Афганистана свои войска. Расходы на их содержание брала на себя Великобритания. Договор предусматривал военное сотрудничество между двумя сторонами также в зоне Персидского залива.

«Вестником Европы» отмечено, что в новой редакции из текста была исключена статья договора 1812 г. о помощи Англии Персии в строительстве военных кораблей. Это было связано с условием Гюлистанского договора, запрещавшего Персии иметь на Каспии военную флотилию. Также была исключена статья о признании английским правительством в качестве законного преемника Фатх Али-Шаха правителя Азербайджана Аббаса-Мирзы и т.д..

Помятуя об отказе Наполеона от своих обещаний Ирану после Тильзита, шах потребовал, чтобы Британия помогала ему и в том случае, если Иран будет вести войну с европейским государством, «которое имеет мирные отношения с Англией».

Британия всячески стремилась огородить себя от выдуманной ею же «русской опасности» для Индии. Усиление военной мощи Персии в этот период отвечало колониальным интересам Англии.

Тем не менее, неблагоприятная для Великобритании ситуация в регионе не ослабила активность англичан, а лишь несколько ограничила. Авторы журнала отмечают, что под влиянием Англии иранская сторона вскоре стала выражать недовольство условиями Гюлистанского договора. Аббас-Мирза, правитель Южного Азербайджана и наследник престола, приступил к активным дипломатическим переговорам, добиваясь возвращения некоторых отошедших к России провинций Южного Кавказа. Прежде всего, речь шла о Карабахе, где позиции царствующего рода Каджаров усилились еще со второй половины XVIII века.

Зимой в 1814 года в Москву прибыл шахский посланник Мирза Абдуль Хасан-хан, который до 1816 года находился в царском селе. Он живо интересовался судьбой Наполеона, ходом работы Венского конгресса. Главным консультантом посланника был Гор Узли. Мирза Абдуль Хасан-хан старался поддерживать связь с английским посольством в тайне от царских чиновников, поэтому приезжал туда поздно ночью.

Желая склонить императора к возвращению земель в Закавказье, шах через посланника предлагает России «денежное пособие по случаю вновь возгоревшейся войны против Наполеона».

Требования посла не были удовлетворены. Авторы увидели, что все попытки как английского, так и иранского правительств заставить Россию уступить свои позиций оставались тщетными. Английская дипломатия потерпела поражение, но английские агенты уверяли шаха, что Гюлистанский мирный договор является не окончательным. Гор Узли отправил Аббас-Мирзе письмо, успокаивая принца, он писал о поражении Наполеона и советовал ему окончательно расстаться с планами военного союза с Францией. Так как шах часто угрожал этим Англии.

Указом от 29 июля 1816 г. был утвержден состав русского посольства в Иране в количестве 203 человека. Послом был назначен А.П. Ермолов. Перед ним была поставлена задача заключить с шахом договор о союзе против Турции, добиться ослабления, а если окажется возможным, и устранения английского влияния в Иране. Но шах был настроен против России. В связи с этим его миссия оказалась неудачной.

Прочтение публикаций и информационных материалов в «Вестнике Европы» приводит к пониманию, что реакция российской стороны от снисходительной очень быстро сменилась на решительную и бескомпромиссную, что было очень важно ввиду серьезности объединенных усилий Персии и Великобритании.

«Гюлистанский трактат, подобно букаресткому [бухарестскому], заключен был наскоро в 1813 году; хотя он последовал за славной войной с Фатх Али-Шахом, и мы могли вполне удовлетворить свои требования, но то время было для нас исполнено иных, более существенных забот и тревог… В 1816 году, персидское посольство прибыло в Петербург, желая уладить по- своему пограничный вопрос и, силою разных толкований Гюлистанского трактата, добыть себе хоть часть земель со стороны карабахской области. Александр решительно готов был отдать им клочок земли, о котором шла речь, но никто не понимал хорошенько, какое значение может иметь земля, Бог - знает где лежащая. Отправляя нового военного губернатора астраханской, кавказской и грузинской губерний и командира отдельного кавказского корпуса генерала-от инфантерии Алексея Петровича Ермолова, его уполномочили рассмотреть дело на месте, т.е. ехать чрезвычайным посланником в Тегеран и решить этот вопрос. Он (Ермолов) устрашил шаха, но не ублажал его. Он не уступил ни пяди земли, не сдался ни по одному вопросу, - шах рад был только избавиться от него».

«Вестником Европы» объективно оценен вклад генерала А.П. Ермолова в деле дипломатии и защиты российских интересов. Его решительный отказ от каких-либо территориальных уступок Персии и твердость принятой позиции в течение всего шестимесячного пребывания в Тегеране, вопреки усилиям иранской дипломатии не позволили сторонам прийти к желаемому для Персии соглашению. Усиленная английской поддержкой настойчивость иранцев не дала ему возможности выполнить

порученную миссию «проведения... разграничения земель между Ираном и Россией согласно Гюлистанскому договору 1813 года».

Так «Вестник Европы» справедливо замечает, что благодаря активному вмешательству англичан во внутренние и внешнеполитические дела Ирана миссия Ермолова не достигла цели. Шахский двор открыто шел на разрыв с Россией.

Неудачи в дипломатических переговорах, по мнению авторов альманаха, убедили иранские власти активнее использовать предлагаемую англичанами помощь. При поддержке последних успешно проходила реорганизация иранской армии. Одновременно создавались регулярные части по европейскому образцу. Аббас - мирза за 7 лет (1814-1821) добился некоторого успеха. В начале XIX века вооруженные силы Ирана состояли в основном из иррегулярных частей, в Иране не было регулярной армии. Мобилизация производилась во время войны и распускалась по окончанию военных действий. В армии не было военного устава и дисциплины. В Иране не было госпиталей. Иран не имел ни военного, ни торгового флота. Отсутствовали запасы продовольствия для войск и лошадей. Поэтому в годы русско-иранских войн столкновения войск происходили почти исключительно в летнее время. Шахская иррегулярная армия не успевала проходить английскую выучку.

Шахский двор готовился к войне с Россией. В осуществлении политики реванша шах всецело рассчитывал на военную помощь и финансовую поддержку Англии.

По совету Английского посла, в Стамбул к турецкому султану Махмуду был послан Али-хан с подробной информацией о переговорах с Ермоловым, о планах России в отношении Турции. Этим самым шах стремился показать свою верность идее ирано-турецкого военного союза в борьбе против России.

Али хан предложил султану от имени своего двора «оборонительный и наступательный» союз против России. Шах отправил большое посольство в Европу. Однако шахский посол путешествовал 2 года по Европе и не смог заручится серьезной поддержкой правителей Запада в предстоящей войне с Россией.

Россия не оставляла надежд на мирное урегулирование пограничных споров. И в 1823 году начала переговоры с Ираном, но безрезультатно. Переговоры показали, что Иран отказывается от Гюлистанского договора и готовится к новой войне с Россией. Иран закупал у Англии вооружение и боеприпасы. Усиливался гарнизон пограничных крепостей.

В 1826 году в Иран было снаряжено русское посольство, которое должно было сделать последнюю попытку мирного разрешения споров. Глава посольства А.С. Меншиков добился укрепления мирных отношений, пойдя для этого даже на некоторые территориальные уступки.

марта 1826 г. Г. Виллок писал в Лондон Каннингу о том, что благодаря большим усилиям членов английской миссии Аббас Мирза послал в Тегеран своего доверенного человека, чтобы склонить шаха объявить войну России. Виллок пишет, что приезд Меншикова во дворец Аббас Мирзы создал очень сложную обстановку.

Одновременно с этим Аббас Мирза усилил свою подготовку к войне. Английские военные специалисты по-своему информировали наследника о внутреннем положении России, указывая, что настал удобный момент, чтобы отвоевать Закавказье.

Инициировав новую русско-иранскую войну, англичане возлагали на нее большие надежды. Англия, как считают авторы альманаха, рассчитывала укрепить свои позиции в восточном вопросе, отвлечь силы России от Европы.

Англия придавала большое значение Ирану как важному военно- стратегическому плацдарму в борьбе против России на Среднем Востоке. Влияние англичан при шахском дворе усиливалось с каждым днем. Виллоку удалось примирить Иран и Турцию и создать почву для подготовки новой войны этих двух восточных держав против России в Закавказье.

Боясь обострить отношения с Англией, правительство Николая I проводило в Закавказье политику обороны своих границ.

июля 1826 г. многочисленные войска Аббас Мирзы вероломно, без объявления войны, вторглись в русские пределы. Началась новая русско- иранская война, вызванная колониальными интересами англичан. Однако, вскоре наступление шахских войск было приостановлено. На войну с шахскими грабителями поднялись жители городов и деревень. Политика реванша потерпела крах, Шахский двор был вынужден запросить мира. Но переговоры с шахской стороны были рассчитаны на выигрыш времени. Только победы русских войск и добровольных народных ополченцев над шахскими полчищами вынудили тегеранское правительство подписать мир 10 февраля 1828 г. в деревне Турксанчай.

Туркманчайский договор, которым завершилась русско-иранская война 1826-1828 гг., имел большое значение в жизни народов Закавказья. Он, согласен вестник, положил конец экспансионистским стремлениям шахского Ирана. Народы Закавказья впервые за многие столетия обрели гарантию от грабительских походов шахских войск. Без вооруженной помощи России против Ирана и Турции народы Закавказья не могли решить эту проблему общенационального значения.

В период восточного кризиса 20-х гг. XIX века, когда страны Европы, главным образом Англия, боролись за приобретение новых колоний, Кавказ не мог продолжать самостоятельное существование и непременно стал бы жертвой британских колонизаторов.

Туркменчайский договор содействовал укреплению позиций России в Закавказье и районе Каспийского моря усилению ее политического влияния на Среднем Востоке. Русско-иранская война 1826-1828 гг. способствовала также разрешению восточного кризиса 20-х годов XIX века в пользу России.

Между Россией и Ираном, считали авторы альманаха, устанавливаются добрососедские отношения, отвечающие интересам обеих стран. Однако в Иране имелись силы, враждебно настроенные к России. Вскоре (не без ведома английского посла) в Тегеране разразилась трагедия - убийство А.С. Грибоедова и всей русской миссии. Во время русско-персидской войны 1826- 1828 гг. Грибоедов принимал участие в военных действия, он внес значительный вклад в разработку условий Туркманчайского договора, не только завершившего конфликт, но и сделавшего Россию и Персию добрыми соседями. Но, успехи русской дипломатии в лице Грибоедова были не слишком приятны Британии, желавшей взять Персию и прилегающие страны под свой контроль. У англичан нашлись, общие интересы с некоторыми представителями высшей персидской аристократии - теми, кто желал скомпрометировать путем новой войны с Россией, а потом и отстранить от власти наследника престола Аббас-Мирзу, который со своей стороны вел переговоры о Туркманчайском мире.

То есть можно сделать вывод, что ситуация, когда на фоне начавшейся русско-турецкой войны возникли проблемы с выполнением условий Туркманчайского мирного договора, была спровоцирована не только британскими агентами, но и соперниками Аббаса-Мирзы в будущей войне за власть. Эти рассуждения находят свои подтверждения в работе Сергея Дмитриева «Последний год Грибоедова. Триумф. Любовь. Гибель». В своем труде он отмечает: «Горестное событие было «обдуманным последствием самого вероломного коварства», то есть заговора. Целью этого заговора было вовлечь Персию в новую войну с Россией и сместить с места наследника престола Аббас-Мирзу, заменив его одним из сыновей шаха».

Но, несмотря на тегеранскую трагедию 1829 года, мирный договор нарушен не был.

Неудачные войны с Россией оказали сильное воздействие на политическую обстановку в Персии. Правящие круги были вынуждены считаться с фактом превращения Персии в страну, ставшую объектом соперничества между колониальными державами. Тем не менее, иранский двор предпринял еще один шаг в направлении восстановления своей власти в утерянных странах, на этот раз на востоке.

В 1837 г. персидский шах Мохаммед шах Каджар (1834-1848) решил восстановить свою власть в Сеистане и Герате. Русский посланник в Тегеране, граф И.О. Симонич явно поощрял предприятие персиян. Все это не могло не встревожить англичан, когда в 1837 г. Персия, наконец, потребовала от Камрана Гератского подчинения и, после его отказа, двинула войска к Герату.

Англия считала решительно невозможным отдать Герат России или Персии. Отозвание графа И.О. Орлова в результате направленной англичанами ноты в Петербург привело к перемене русской политики. Тем не менее, для спасения Герата Англии пришлось выступить самой, добиваясь удержания Герата и Сеистана за Афганистаном.

Предпринятый в конце 1851 - начале 1852 гг. новый поход иранских войск в направлении Герата вызвал грубое вмешательство Англии, которая, захватив остров Харк в Персидском заливе, потребовала отхода иранских войск. Английским дипломатам удалось заставить иранцев подписать договор, по которому шахское правительство давало обязательство не вмешиваться впредь во внутренние дела Гератского ханства, если этого не сделает английское правительство.

«Вестник Европы» отмечал: «Может быть приятно англичанам, как никому не может быть приятно такое расширение чужой власти, которое даст ей возможность переносить, на невыгодное для него поле, расчеты с того поля, где он недосягаем. Относительно собственно Афганистана, политика Англии изменилась в том смысле, что она уже стремится предупредить Россию покорением его. Но она заботливо охраняет его от покорения Персией, опасаясь какой-нибудь невыгодной для себя комбинации между Персией и Россией. Так она сколько могла охраняла от Персии Герат, а в Кабуле, после смерти Дост-Магомеда, воцарила одного из его сыновей, родственника бухарского эмира Мозаффера, нашего врага. И теперь в Англии, а особенно в английской Индии слышатся голоса, требующие покорения Кандахара и занятия Герата».

Таким образом, «Вестник Европы» показал, как и по каким причинам попытки разрешения острых вопросов дипломатическими методами вновь сменились открытой агрессией сторон. Относительно новым механизмом англо-русского противостояния стала активная антирусская пропаганда со стороны Великобритании в широких общественных кругах.

Авторами «Вестника Европы» неоднократно и обоснованно подчеркивалось, что в первую очередь английский интерес и поддержка Персии и, сменившая их активность в Афганистане, были продиктованы главной задачей восточной политики Англии - сохранением господства в Индии. Политические намерения Великобритании подтвердились в начале 1856 г. Насер ад-Дин шах (1848-1896), узнав о притязаниях поддерживаемого в тот период англичанами афганского эмира Дост-Мохаммед хана в отношении Герата, решил отправить свои войска в Герат под видом помощи независимому правителю Мохаммеду Юсифу. Это событие было использовано английским правительством для нового вмешательства. Как отмечалось в «Вестнике Европы»: «Один был только вопрос в европейской политике, к которому Англия никогда не относилась равнодушно - мы говорим о том влиянии, какое Англия имела всегда в восточных делах».

ноября 1856 г. генерал-губернатор Британской Индии объявил войну Персии. Английский экспедиционный корпус оккупировал о. Харк, города Бушир, Мохаммера, Ахваз и другие пункты. Иранские войска потерпели поражение. 4 марта 1857 г. в Париже иранский посланник Фаррох хан подписал с представителем Англии мирный договор, по которому Персия отказывалась от всех притязаний на суверенитет Герата и некоторых других афганских провинций. Иранский шах официально признавал независимость Герата и всего Афганистана.

«Вестник Европы» не замедлил отметить утрату Россией былого влияния в Персии и усиление там позиций Англии. Многие авторы, например, генерал-майор, участник Самаркандской экспедиции М.А. Терентьев, офицер генштаба Л.Л. Мейер и др. были обеспокоены открывшейся возможностью для Англии овладеть важнейшими стратегическими и торговыми путями, проходящими через северный Иран, Каспийское море, Астрабад, Мешхед, Мерв и среднее течение Аму-Дарьи в Бухару. В связи с этим и политики, и военные высказывали на страницах

«Вестника Европы» мысль о необходимости для России своевременно позаботиться о возвращении прежнего влияния в Персии, считая последнюю своей «естественной союзницей».

Проведенное исследование позволяет сформулировать выводы о полноте и глубине анализа в материалах «Вестника Европы» событий и противоречий между Англией и Россией на протяжении XIX в.:

·Персия (Иран) попала в сферу интересов европейских держав еще в начале XIX в. В «Вестнике Европы» обосновываются причины стремления Англии и России к политическому и экономическому преобладанию на Ближнем и Среднем Востоке;

·в материалах «Вестника Европы» приводится всесторонняя оценка факторов, обусловивших происходившие на протяжении XIX в. сдвиги в степени и объектах противостояния, изменения механизмов реализации восточной политики;

·рассматривая соперничество двух стран в возможности оказывать влияние на Персию, «Вестник Европы» в своих публикациях не обходит вниманием и собственные интересы Персии, справедливо отмечая влияние проводимой этой страной политики на ситуацию в регионе и взаимоотношения России и Англии;

·практика глубокого и всестороннего анализа исторических фактов, возможностей и мнений, характерная для «Вестника Европы», позволяла приводить на страницах журнала не только информационный и аналитический материал, но также и прогнозы развития событий, перспективные оценки их последствий.

2. «Вестник Европы» об англо-русском соперничестве в Иране во второй половине XIX -начала XX века

.1 Изменение характера англо-русского соперничества в Иране во второй половине XIX века

Вторая половина XIX была наполнена международными событиями мирового масштаба. «Большая игра» в Центральной Азии двух крупнейших империй того времени - Британской и Российской набирала обороты. Персия неизменно находилась в центре этих событий и часто принимала в них активное участие.

Обе державы имели свои виды на этот регион и при этом находились в разных категориях: по многим параметрам Англия превосходила Россию. Тем не менее, активизация действий российского правительства в Средней Азии во второй половине XIX века была прямым следствием поражения в Крымской войне (1853-1856 гг.), а также процесса развития России в пореформенные годы. Основной целью Российской империи было стремление укрепить свои международные позиции, подорванные войной, но к этому примешивалась еще одна - необходимость противостоять укреплению позиции Англии на Востоке. Противоречия обеих держав приобретали все большую остроту по мере продвижения их армий в глубь материка.

Во второй половине XIX века, Россия остро нуждалась в присоединении Средней Азии, так как она встала на капиталистический путь развития, и ей были необходимы рынки сбыта. Что и отличает политику Российской империи во второй половине XIX века от ее же политики в первой половине XIX в. Также продвижение России в Средней Азии и выход ее к реке Аму-Дарье, за которой лежал Афганистан, имело важное значение для всей политической обстановки на Среднем Востоке и в Индии. И как следствие, в странах Востока, находящихся под гнетом британских колонизаторов, стали появляться надежды на получение со стороны севера поддержки в их освободительной борьбе. Эти настроения проявлялись очень активно. Особенно в Индии. Что не могло не беспокоить англичан.

Рассуждая о причинах завоевания Россией Средней Азии, современники тех событий придерживались мнения, что продвижение России на юг было связано, главным образом, с обороной границ империи от постоянных набегов «диких» кочевых племен, а также от «фанатических» мусульманских государственных образований (Коканда, Бухары, и Хивы). Авторы «Вестника Европы» утверждали, что эти племена и государства не являются субъектами международного права и в их отношении следует руководствоваться только нормами естественного права. Один из авторов журнала даже называет их «гнездами разбойничества и фанатизма». Помимо этого, в некоторых публикациях подчеркивалась особая цивилизаторская миссия России в этом регионе. Так, М.А. Терентьев, являясь сторонником христианизации Средней Азии как одного из средств подчинения завоеванных народов, отмечает, что Россия вводит здесь гражданские законы, которые тождественны христианским законам, так как отменяют смертную казнь, телесные наказания. Политика России также, по его словам, проповедует равноправие, которые тождественны христианскому космополизму.

Политика же Англии на Среднем Востоке в 60-70-е годы XIX века характеризуется огромными усилиями по захвату новых колоний, что было связано, по мнению многих современников, с переходом на империалистический путь развития. Объектом агрессии являлись, в первую очередь, народы Востока, поскольку британское правительство имело здесь материальную базу и военно-стратегический плацдарм - Индию, полностью захваченную ими уже к середине XIX века.

«Вестник Европы» тут же реагирует на этот вопрос. В журнале была опубликована статья М.А. Терентьева, который выдвигал в качестве основных причин продвижения России в Азию стратегические и политические мотивы. Он подчеркивал тесное переплетение их с экономическими факторами: «Нигде не чувствуется так отчетливо и так осязательно связь между торговым и политическим влиянием, как в Азии». Относительно целей проникновения в Среднюю Азию Англии Терентьев предполагал, что здесь берут перевес политические цели, что среднеазиатский рынок слишком мал и неинтересен Англии, располагавшей такими рынками, как Индия, Персия, Афганистан, которая насчитывала около 250 млн. потребителей.

Но, как раз Средняя Азия являлась для Англии одним из наиболее привлекательных с точки зрения торговли объектов. Что касается Индии, то ее рынки страдали низкой покупательной способностью вследствие разорения экономики страны и обнищания населения.

«Вестник Европы» также уделил внимание англо-русскому соперничеству на Востоке, немалую роль в котором сыграло стремление Англии к захвату всей его территории, в том числе и Средней Азии. В 60-х годах вновь возродилась версия о завоевательных планах России и о якобы готовящемся нападении на Индию. Об этом писал в своем обозрении «Европа и ее силы в 1869 году» Л.А. Полонский. Он указывал на работы Гектора и Тренча, написанные в этом ключе. Необходимо отметить, что «Вестник Европы» категорически отверг домыслы о вынашивании русским правительством таких планов. М.А. Терентьев, явный сторонник наступательных действий в Средней Азии, писал, например: «При всех своих завоеваниях мы никогда не помышляли об Индии».

Важным стратегическим и политическим объектом выступал Иран. Продолжая беспокоиться относительно русских действий в Средней Азии, Великобритания стремилась использовать его для осложнения позиций России в регионе. Обращая внимание на эту сторону англо-русских взаимоотношений в Центральной Азии, нельзя не отметить тот факт, что геополитическое расположение Ирана не могло оставить равнодушными ни Великобританию, ни Россию. Но объектом экономического и политического проникновения он стал намного позднее, чем все остальные территории Центральной Азии. Во многом это объяснялось и более устойчивым политическим режимом по сравнению с тем же Афганистаном, и более удаленным и защищенным положением как по отношению к России, так и по отношению к Британской Индии. К тому же не в интересах могущественных держав было нарушать экономическую систему и состояние рынков Персии. Поэтому, только начиная с 1860-х гг., когда Великобритания получила здесь свои первые концессии, был фактически задан новый тон общения с этим государством и его правительством. Но активная стадия борьбы за Иран наступает в конце 1880-х гг. в связи с некоторым ослаблением пограничного русско-афганского вопроса. С этого времени Иран все больше становился объектом торговой экспансии Великобритании и России. При помощи подкупов и других средств европейским дипломатам временами удавалось превратить многих представителей феодальной верхушки, видных авторитетов из числа мусульманского духовенства Персии в орудие своей политики. Как заметил М.С. Иванов: «Борьба финансового капитала, крупнейших капиталистических держав за раздел мира, за новые рынки, источники сырья и сферы для вывоза капитала способствовала обострению экономического и политического соперничества в Иране между Англией и царской Россией».

Многими авторами «Вестника Европы» на страницах «Иностранного обозрения» отмечалось, что в целом, поражения, которые потерпел Иран в ирано-русских и ирано-английских войнах XIX в., привели к значительному сокращению входящих в его состав земель. Эти территории, преимущественно заселенные азербайджанскими тюрками, арабами, курдами, туркменами и белуджами, оказались разделенными между Персией и соседними государствами. Во многих случаях это было вызвано тем, что во время определения пограничной линии первостепенное значение придавалось экономическим, военно-политическим и географическим факторам, а этнические особенности населения региона, как правило, во внимание не принимались.

В 70-х годах XIX века основным районом деятельности британских эмиссаров становится северо-восточный Иран, а также Туркмения, которую неправильно оставить без внимания, так как она была тесно связана c политикой Англии в Персии. Эти территории, расположенные на фланге русских позиций в Средней Азии, являлись удобной базой для военной разведки и политических интриг в Туркменском крае, а также - что не менее интересовало правящие круги Англии - в Бухарском и Хивинском ханствах.

Иранцы и туркмены английское правительство интересовали в качестве бесплатной военной силы. Именно в эти годы английские государственные деятели, как и различные органы печати, начинают особенно много писать о хороших боевых качествах иранских и туркменских воинов. Англичане намеревались при помощи своих агентов, которые, как правило, были военными людьми, создать здесь боевые отряды, защищавшие английские интересы. Все это, как обычно, оправдывали благородной целью защиты границ «жемчужины в английской короне» - Индии.

Ярым сторонником использования «дешевого пушечного мяса» был английский доктор Уильс, посетивший Иран в конце XIX века. «Персия, - писал он, - может дать нам солдат…, нуждающихся в умелом руководстве, чтобы превратиться в грозную армию». Но, ни персы, ни туркмены не изъявляли никакого желания отдавать свою жизнь за чуждые им интересы. Об этом колонизаторы думали мало.

Между тем, в результате захвата Россией туркменских земель во второй половине XIX в., в частности юго-восточного побережья Каспия, Россия стала соседкой Персии на всем протяжении ее северных рубежей. Заметно укрепив свои военно-политические позиции в регионе, царское правительство вынудило Тегеран подписать в 1881 г. Ахал-Хорасанскую пограничную конвенцию, которая окончательно определила границу между Персией и Россией по реке Атрек. Лишь в конце 1890 г. шах снова поставил вопрос о границе перед послом России в Тегеране, и последний, уведомляя об этом начальника Закаспийской области, просил его сообщить свое мнение «относительно проектированной в 1888 г. генерал-лейтенантом Комаровым граничной черты от Чаача до Теджена, а также о том, где и к какому времени он полагает назначить съезд комиссаров по разграничению». И только, в 1894 г. разграничения между Россией и Ираном было завершено и оформлено юридически.

Вместе с тем по условиям конвенции вопрос о принадлежности соседних с Ахал-Текинским оазисом туркменских территорий не был разрешен. Не были определены правовые отношения туркменского населения к России и Персии. Оставался запутанным статус Мервского оазиса и земель, расположенных между ним и Ахал-Теке. Туркменские предводители в Мерве временами проявляли склонность к воссоединению с Персией. С другой стороны, Россия настойчиво добивалась присоединения этих земель, прибегая как к мирным способам, так и к военной силе. В 80-х годах XIX в. все эти вопросы были разрешены в результате присоединения Мерва, Серахса и других туркменских земель Южного Туркестана к России.

Расширение торгово-экономических связей с европейскими государствами, а также с их колониальными владениями оказало сильное воздействие на экономическую и социальную ситуацию в Иране. Увеличение импорта из колониальных стран приводило к упадку местного производства, и как следствие ухудшение экономического положения широких масс.

Соприкосновение с колониальными державами имело для иранского общества, однако, и ряд положительных последствий. Уже само по себе вовлечение Персии в мировой рынок привело к усилению развития товарного земледелия, особенно в последние десятилетия XIX в. Под воздействием Англии и России иранское правительство пошло на запрещение работорговли в зоне Персидского залива и на юго-восточном побережье Каспийского моря.

К концу столетия экспансия и соперничество между Англией и Россией в этом регионе резко усилились. При этом изменился характер соперничества по отношению к Персии. Если в доимпериалистическую эпоху европейские государства боролись за расширение в Персии торговой экспансии и своего политического влияния, то в период становления монополистического капитализма проникновение Запада в эту страну приобрело качественно иной характер. Наряду с торговой экспансией огромное значение приобрел вывоз финансового капитала. То есть это соперничество давало Персии возможность наряду с превращением в последней четверти XIX-начале XX вв. в полуколонию сохранить свою хотя бы формальную государственную независимость.

Значительную роль в закабалении Персии и превращения ее в полуколонию сыграли иностранные концессии.

Начало такого закабаления положили английские телеграфные концессии. Изначально эти линии потребовались для оперативной связи с Индией (после антианглийского восстания 1857-1859 гг.). Британцы пытались провести телеграфные линии между Англией и Дели через территорию Ирана, с целью, как закрепить колониальное владычество над Индией, также и для усиления зависимости Персии от Великобритании. Лондону удалось добиться заключения ряда телеграфных конвенций (1862, 1865 и 1872 гг.) с Тегераном, и департамент индоевропейского телеграфа смог начать строительство за счет иранского правительства и эксплуатацию линий Ханекин-Тегеран-Бушир. Телеграфные линии управлялись англичанами и обеспечивали их связь с Индией. Во многих случаях местные иранские телеграммы не принимались для передачи. И хоть строились эти линии в значительной мере на территории Ирана и финансировались за счет иранского правительства, Персия к концу 1869 г. «задолжала» Великобритании свыше 47 тыс. ф. ст., которые выплачивались всей страной в течение 20 лет.

В борьбе между Россией и Великобританией, развернувшейся за получение концессий, наибольший успех все-таки сопутствовал британцам. Самой значительной была концессия, выданная 25 июля 1872 г. барону Юлиусу Рейтеру (1816-1899), крупному финансисту, основателю известного информационного агентства. Он получил от шаха кабальную и разорительную для Ирана концессию сроком на 70 лет - монопольное право на строительство железных дорог и трамвайных линий, на эксплуатацию нефти и других ископаемых (кроме золота, серебра и драгоценных камней), на разработку лесов, сооружение каналов и колодцев и вообще на проведение всех ирригационных работ. За 20 тыс. ф. ст. Рейтеру предоставлялось на 25 лет управление всеми иранскими таможнями; помимо этого, ему были обещаны концессии на организацию банков, строительство шоссейных дорог, телеграфных линий, фабрик, заводов и т.д.

Однако эта концессия вызвала возмущение и протесты среди придворных шаха, а также у населения. После протеста внутри страны, а также противодействия со стороны российского правительства Насер-од-Дин-шах был вынужден аннулировать в 1873 г. эту кабальную для Ирана концессию.

Но Англия не оставляла надежд захватить естественные богатства Ирана. В виде возмещения за аннулированные концессии 1873 г. Насер-од-Дин-шах предоставил Рейтеру в 1889 г. сроком на 60 лет концессию на организацию банка Персии.

Учрежденный Рейтером Шахиншахский (или Имперский) банк начал свою деятельность в Тегеране в 1889 г. Он фактически исполнял роль государственного банка Ирана. Его экономическая и финансовая политика вырабатывалась английскими управляющими при полной поддержке британского посланника. «Имперский банк Персии с 1889 г., т. е. с момента своего создания, при поддержке британского правительства, действовал как прямой проводник английской официальной политики в Тегеране».

«Вестник Европы» был обеспокоен усилением экспансии Англии в Персии. «Иностранное обозрение» за 1873 г. сообщало об упрочнении позиций Англии в Иране и о заключении ею с шахом «небывалой доселе в истории комбинации» (очевидно, что речь шла о концессии Рейтера)85. На утрату Россией былого влияния в Персии и усиление там позиций Англии указывали М.А. Терентьев, Майер и др. Они были обеспокоены открывшейся возможностью для Англии овладеть важнейшими стратегическим и торговым путем, проходящим через северный Иран, Каспийское море, Астрабад, Мешхед, Мерв и среднее течение Аму-Дарьи в Бухару. В связи с этим авторы альманаха высказали мысль о необходимости русскому правительству своевременно позаботиться о возвращении России прежнего влияния в этой стране, считая ее «естественной союзницей».

Царское правительство также стремилось к эксплуатации ресурсов Ирана и поэтому старалось не допустить монопольного господства Англии в Иране. Русский капитал стремился не отставать от англичан. В проникновении в Персию. После получения русскими капиталистами в 1879 г. концессии на постройку телеграфной линии между городами Астрабад и Чикишляр. Петербургу удалось вынудить шаха Насер ад-Дина в 1889 г. подписать соглашение об отказе от строительства в Персии железных дорог вплоть до 1900 г. Впоследствии подобное соглашение, запрещавшее строительство железных дорог на территории Персии вплоть до 1910 г., было заключено между Россией и Великобритании.

Расширяя, таким образом, свое экономическое присутствие, сочетаемое с мерами конкурентной борьбы, в период 1895-1900 гг. Россия достигла «значительных успехов в освоении персидского рынка, быстро догнала Англию в объеме торгового оборота с Персией и заняла монопольное положение на северных рынках страны. На протяжении этих лет самодержавие добилось также исключительного права финансировать персидское правительство и установило через учрежденный Учетно-ссудный банк контроль над персидскими финансами».

Одновременно с усилением экономической зависимости Ирана происходил процесс его политического закабаления капиталистическими державами, прежде всего Великобританией и Российской империей. Усиление роли России проявилось также и в создании в 1879 г. в Тегеране, по просьбе иранской стороны, полка иранских казаков под командованием русских офицеров. Позднее он превратился в казачью бригаду. Основной контингент рядового состава бригады «персидских казаков» первоначально состоял почти исключительно из жителей Южного Кавказа (Северного Азербайджана). Выполняя задачу придворной гвардии шаха, бригада «персидских казаков» одновременно являлась важным военно-политическим орудием в Иранском государстве.

Царское правительство России имело сильные позиции в Тегеране. Она стремилось проводить свое политическое влияние в Иране через центральное шахское правительство и поэтому было заинтересованно в укрепление его власти.

Английские правящие круги, соперничавшие с Российской империей, были заинтересованы в ослаблении власти центрального иранского правительства. Они поддерживали раздробленность страны и сепаратизм феодальных ханов, например, шейха Хазаля в Хузистане, а также бахтиарских, белуджистанских и др. ханов.

В конце XIX в. Британия неоднократно вводила свои войска на территорию Персии и отторгла значительные районы на восточной границе, захватив Восточный Белуджистан и часть Сеистана. Эти захваты производились под видом деятельности так называемых разграничительных комиссий (Мекранской 1870-1871 гг. и Сеистанских 1872, 1896, 1903-1905 гг.), сопровождавшиеся посылкой английских войск на Иранскую территорию.

Англичане установили свое господство и в Персидском заливе. Под предлогом «борьбы с пиратами» и «борьбы с работорговлей» персидский залив был оккупирован английскими военно-морскими силами. Местные арабские шейхи ставились в зависимое от Великобритании положение путем заключения «договоров», обязывающих шейхов соблюдать «вечный мир» с англичанами и все споры разрешать при посредстве английского резидента в Бушире, который по признанию лорда Керзона был «некоронованным королем» Персидского залива.

Описывая постепенное проникновение России и Англии в экономическое и политическое пространство Персии, авторы «Вестника Европы» выделяют главную сферу экономических интересов двух стран - разработку иранских нефтяных месторождений. Не проявив настойчивость в этом вопросе, российская сторона допустила сначала преимущество, а затем и монопольное влияние английских концернов на нефтяном рынке Персии.

Перед первой мировой войной английские капиталовложения в Иране достигли суммы 9,7 млн. ф. ст. Среди всех иностранных государств по вывозу капитала в Иран Англия была на первом месте.

«Вестник Европы» отмечает, что созданный на иранской территории промышленный центр по добыче и переработке нефти сыграл значительную роль в подготовке Британской империи к Первой мировой войне.

Таким образом, во второй половине XIX века в Персии происходило, в первую очередь, экономическое столкновение интересов России и Англии, которым нужны были новые рынки сбыта. Россия стала проникать вглубь материка. Соперничество приобрело принципиально иной характер, складывающийся из экономической составляющей. Цели стали шире и разнообразнее, и начали выходить за рамки ранее существующих - военных и политических. Туркмения, Бухарское и Хивинское ханства являлись для соперников одними из наиболее привлекательных с точки зрения торговли новых территорий. Несмотря на большую, по мнению британцев, геополитическую заинтересованность России, в овладении индийскими территориями, «Вестник Европы» категорически отверг наличие у российского правительства подобных планов.

Таким образом, проведенный анализ публикаций «Вестника Европы о характере англо-русского соперничества в Иране позволяет сделать следующие выводы:

-авторы статей «Вестника Европы» отражали стремление русского общества к преобразованиям в политике государства, при чем не только внутренней, но и внешней;

-вопреки формирующемуся в международных кругах мнению об индийских целях российской политики «Вестник Европы» отмечал тревогу

Петербурга по поводу усиления экспансии Англии в районе Афганистана, Пенджаба, Кашмира, Тибета;

-авторами альманаха высказывались следующие позиции относительно русско-английских отношений в этом регионе: с одной стороны, в части публикаций высказывались предложения о необходимости решительных действий в Средней Азии, так как Англия в это время больше интересовалась Афганистаном, и по мнению авторов журнала не могла бы активно противостоять России, а с другой стороны российская элита была уверена, что пример Англии в ее колониальной политике в восточных вопросах избавит Россию от множества проблем. Автор статьи «Наши дела в Туркестанском крае» заявляет: «Внесение европейской цивилизации в Азию - вот великая историческая задача, выпадающая на долю двух великих держав: Англии и России».

-на утрату Россией былого влияния в Персии и усиление там позиций Англии указывали М.А. Терентьев, Л.Л. Мейер и др. Достигнутое соглашение России и Англии о разграничении сфер влияния в 1873 г. «Вестником Европы» было оценено как недолговечное, что позднее и подтвердилось.

-авторы альманаха утверждали, что у России нет и быть не может стремления к завоеванию Индии, так как в первую очередь Индия не примет российского господства; во-вторых, России не получит ни политической, ни экономической выгоды от ее захвата.

«Вестник Европы» в своих публикациях обозначил вопросы практической значимости Ирана для России, касающиеся развития в этом регионе промышленности и торговли.

2.2 Англо-русское соглашение 1907 года как итог соперничества между Великобританией и Российской империей

В начале XX века в международной обстановке происходят существенные изменения: усугубляется раскол в Европе, усиливается борьба великих держав за передел мира, за сферы влияния и колонии. А на Востоке начинается подъем национально-освободительного движения угнетенных народов, как в многонациональных капиталистических государствах, так и в колониальных и полуколониальных странах, в том числе и в Иране, который уже в значительной мере утратил свою национальную независимость. И накануне революции 1906-1911 гг. становится полуколонией Великобритании и Российской империи.

К этому времени Российская империя была мощной державой, обладающей весомым международным авторитетом. Россия активизировала свою внешнюю политику на Дальнем Востоке, что привело к конфликту с Японией и, как следствие, к русско-японской войне. Боевые действия в ходе конфликта показали, что военные ресурсы России значительно слабее японских. Военно-морской флот страны количественно и качественно уступал японскому. Российскому государству катастрофически не хватало финансов из-за экономического кризиса и промышленного застоя. Все это привело к поражению России и отразилось на англо-русском соперничестве в Персии. В таких условиях Россия вынуждена была пересматривать свою внешнюю политику, в частности, в Иране. К сожалению, пересматривать не в сторону усиления, наоборот, в сторону послабления экономических и, в целом, политических амбиций в противостоянии с Англией.

«Вестник Европы» на своих страницах сравнивал положение Российской империи на мировой арене до и после войны с Японией. Если до нее Россия была «могущественным и даже руководящим фактором в международной политике», и её продвижение в Среднюю Азию и на Дальний Восток пугало Англию, создавало и поддерживало британский империализм. То после войны «Россия перестала внушать страх англичанам, и новый союзный договор с Японией вполне обеспечивает их от возможных русских посягательств на Индию». Авторы альманаха, анализируя эту ситуацию, предполагали, что «избавившись от кошмара мнимых и действительных угроз могущественного соперничества, англичане могли уже спокойно отдаться насущным вопросам внутреннего прогрессивного развития и законодательства, - вопросам, оставленным империалистами».

Все вышеуказанные причины позволили авторам «Вестника Европы» прийти к закономерным выводам: окончательное поражение России на Дальнем Востоке привело к тому, что ее позиции в Тихоокеанском регионе были практически утеряны, она отказалась от восточного направления экспансии и обратила внимание на Европу, Ближний Восток и, в частности, Персию. Улучшились отношения с Англией. Окончательно оформился англо-франко-русский союз - «Антанта». Баланс сил в Европе временно сдвинулся в пользу Центральных держав.

В то же время, на рубеже XIX-XX веков Европа переживала бурный рост развитых капиталистических отношений. Это мощное экономическое явление оказывало свое влияние не только на структурные внутриполитические процессы, но и побуждало сильнейшие европейские государства принимать участие в международной борьбе за расширение сфер влияния. Неравномерность развития капитализма в различных странах привела к тому, что в конце XIX и особенно в начале XX в. на Востоке появился новый империалистический хищник - Германия, которая прилагала все усилия, чтобы получить возможность эксплуатировать народы Востока вообще, и народы Ирана в частности. Вступила в международное противостояние за Иран и другая империалистическая страна - США, так же, как и Германия, стремившаяся принять участие в его колониальной эксплуатации.

Приведенные выше факторы оказали существенное влияние на англо- русское соперничество в Иране. Обе державы были вынуждены корректировать свою политику в персидском регионе. И постепенно англо- русское противоборство в Персии, которое существовало на протяжении всего XIX столетия, перешло к объективному процессу трансформации в сторону поиска компромисса в форме взаимовыгодного союза.

Английское правительство всеми силами старалось втянуть Россию в антигерманскую коалицию. Последняя же после поражения в русско-японской войне стала сговорчивее в спорных вопросах с Англией. Так, «Вестник Европы» отмечал, что еще в 1906 г. были предприняты первые попытки сближения Англии и России. Но «мучительная внутренняя трагедия, терзающая великую империю», а именно революция, не дала совершиться этому событию. Так, «Британское правительство нашло своевременным официально и торжественно засвидетельствовать свою готовность сблизиться с Россией, чтобы подготовить почву для прочного соглашения по всем спорным между обеими державами вопросам». Лондон изъявил желание выслать эскадру в Балтийское море. Это предложение вызвало тревогу в дипломатических кругах. Однако, Белостокский погром и вызванные ими прения в Государственной думе, и признание правительства себя бессильным, показали англичанам, что «Русский кризис» еще долек от разрешения. Хоть это происшествие и вызвало горячие споры в английском парламенте, но не отменяло готовности Великобритании выслать свою эскадру. Тогда Россия, со своей стороны, дала знать лондонскому кабинету, что «русское правительство ничего не будет иметь против отсрочки выполнения этого плана до будущего года». Как было отмечено авторами альманаха: «Первый крупный шаг к англо-русскому сближению не состоялся, благодаря запутанности нашего внутреннего положения».

Тем не менее, экспансия Германии и США в Персию, толкала Англию и Россию, ради сохранения своих преобладающих позиций в регионе, на ослабление существовавшего между ними острого соперничества. Финалом соперничества двух держав в этом регионе можно считать соглашение о разграничении сфер влияния «по делам Персии, Афганистана и Тибета» от 18 августа 1907 г.

Данное соглашение, имеющее не только локальный, межгосударственный, но и глобальный, фундаментальный характер, авторы «Вестника Европы» встретили положительно.

Оценивая период англо-русского соперничества с точки зрения интересов России, исследователи «Вестника Европы» высказали убеждённость в том, что это противостояние обходится «нам чрезвычайно дорого». Заключенное соглашение, по их мнению, «вносит важный элемент мира в общее международное положение». Кроме того, авторы альманаха характеризовали период англо-русского противостояния опасным, разорительным и бесцельным. Его составители обратили внимание на тот факт, что финансирование неопределенных честолюбивых планов, которые тянули Россию то к Индии и Персидскому заливу, то к Манчжурии и Порт- Артуру, обходилось в сотни миллионов рублей. Эти огромные деньги извлекались из «нищенской, периодически голодающей массы коренного русского населения». Они предполагали, что те средства и усилия, которые с семидесятых годов ХIХ в. тратились на среднеазиатские дела, вполне окупили бы введение в России всеобщего образования и улучшения быта крестьян.

«Правительства России и Великобритании, - говорится в этом документе, - взаимно обязавшись уважать целостность и независимость Персии и, желая искренне сохранения порядка на всем протяжении этой страны и ее мирного развития, равно как и постоянного установления одинаковых преимуществ для торговли и промышленности …договорились о нижеследующих положениях…».

Далее составителями «Вестника Европы» были подробно проанализированы положения Конвенции. Авторы альманаха пришли к выводу о взаимовыгодности статей соглашения, которое учитывало общие интересы России и Англии в персидских провинциях:

1)Великобритания приняла обязательства по ограничению формирования концессий политического и торгового характера на территориях, расположенных от Каср-и-Ширина до пересечения границ русской и афганской.

2)Россия со своей стороны приняла аналогичные обязательства на территории от Афганской границы до Бендер-Аббаса.

3)Страны также договорились о согласовании формирования концессий в областях Персии, не упомянутых в предыдущих обязательствах.

Таким образом, согласно этому договору, территория Персии была разграничена на российскую, британскую и нейтральную сферы влияния.

Охарактеризовав сущность принятой Конвенции, «Вестник Европы» привел различные точки зрения по данному вопросу. Конечно, необходимо отметить, что оценка англо-российского соглашения варьировалась от восторженного принятия документа до резкого неприятия и осуждения неравноправной сделки.

С одной стороны, указывалось на неуместность заключения договора относительно Персии, которая является самостоятельным государством и не может рассматриваться как объект соглашений между посторонними державами. «Персия пробуждается теперь к новой сознательно- национальной жизни; она добилась конституции и правильного народного представительства».

В то же время, исследователями альманаха отмечен высокий уровень зависимости Персии от иностранного участия. «В действительности, Персия находится в таком положении, что она не может обойтись без иностранного участия и влияния в ее экономических и народно-хозяйственных делах; она уже подчинена чужому финансовому контролю, благодаря необходимости регулярно выплачивать проценты по крупным государственным займам. Персия не имеет ни капиталов, ни предпринимателей, ни научно- подготовленных специалистов, необходимых для сооружения железных дорог, проведения телеграфных линий, устройства банков, транспортных, страховых и тому подобных учреждений; она вынуждена поэтому пользоваться содействием других государств и их подданных для того, чтобы дать надлежащее развитие своим производительным силам и превратиться в культурную страну современного промышленного типа». Таким образом, в обзоре «Вестника Европы» подчеркивается, что конвенция преследует не только политические, но во многом и экономические цели.

Несколько примиряющим эти две позиции выводом редакторы «Вестника Европы» сочли факт о неспособности Персии защитить свои границы собственными средствами. Поэтому Россия и Англия как заинтересованные государства имеют право и должны заботиться о поддержании мира и порядка в пограничных персидских землях. Также авторы альманаха обращали внимание на политическую составляющую в этом регионе. Считали, что эти «опекунские заботы» отпадут сами собой, когда в Персии установится новое государственное устройство. Ведь Конституция открывает путь к новому будущему, а не избавляет государство от последствий вековых беззаконий и неурядиц. Как отмечали авторы, «пройдет еще не одно десятилетие, пока исчезнут в ней печальные плоды старого режима».

Но на этом «Вестник Европы» не заканчивает свой анализ соглашения 1907 г. Авторы обращают внимание читателей на мнения британской прессы, которые представляли собой целый спектр мнений и публикаций, характеризующийся отсутствием единообразия в оценке соглашения. Авторы британских изданий часто обращали внимание на совершенно разные аспекты договора с Россией, отчего его оценки в итоге получались нередко противоположными. К примеру, некоторые английские газеты относились к Конвекции «неодобрительно по мотивам международного либерализма», говоря, что британскому кабинету не следовало сближаться и заключать политическое соглашение с реакционным правительством «поглощенным борьбой с собственным народом». Также английские газеты восприняли проявление дружбы и доверия к России, как оказание поддержки «врагам русской конституции» и сводили к минимуму вероятность установления конституционного строя в Российской империи.

Авторы альманаха отрицательно отнеслись к указанным мнениям британских публицистов. Данные рассуждения на страницах английских изданий исследователи «Вестника Европы» нашли «неправильными по существу и совершенно неприменимыми к настоящему случаю».

С точки зрения авторов российского журнала при анализе англо- русского соглашения 1907 г. в первую очередь необходимо обращать внимание на его международное значение как соглашение, послужившее установлению нового миропорядка и прекращению политической и экономической борьбы между сторонами Договора. Внутренние же противоборства и политические установки государств-участников конвенции необходимо рассматривать далеко не в первую очередь. Правильным является не придавать сколько-нибудь ощутимого значения взаимосвязи содержания настоящего заключённого договора с политическими ситуациями внутри Англии и России. Данное соглашение не продиктовано и не зависит от положения русского правительства, и его внутренней борьбы.

Авторы «Вестника Европы» убеждены, что конвенция основывается исключительно на дипломатии, потому как она составляет особую область, весьма отдаленную от «партийных и узко-полицейских соображений». Конвенция предполагает собой длительное и взаимовыгодное сотрудничество двух стран взамен соперничества, несмотря на сложные внутригосударственные порядки и политические течения в данных державах. Это объясняется тем что министерства иностранных дел - это государственные учреждения, которые с одной стороны представляют интересы страны на международной арене, и в тоже время занимают обособленную, отстранённую позицию относительно от других министерств и ведомств.

И тем не менее, заключает «Вестник Европы», «в Англии вообще очень трезво оценивают реальное значение конвенции». И самое распространенное мнение - это чувство удовлетворения и спокойствия, «соединенное с перспективой сокращения военных расходов на внешнею охрану Индии». Поэтому Великобритании можно было очень легко согласиться на некоторые уступки в пользу России.

Вместе с тем авторы альманаха были солидарны с приведённым мнением английской прессы. Они пришли к выводу, что конвенция хотя и была представлена в интересах «общего мира», но была выгодна в большей степени для Англии, нежели для России. Потому как Россия ничего не приобретает, а, наоборот, сдает некоторые свои позиции: отказывается от самостоятельного сотрудничества с Тибетом и Афганистаном, от дальнейшего наступательного продвижения в Среднюю Азию, а также каких- либо «мечтаний» в отношении Индии. И это вовсе не ошибки российского правительства или дипломатии. Скорее отголоски тяжелого удара, настигшие Россию на Дальнем Востоке. Для Англии же конвенция - гарантия безопасности и спокойствия на границах её индийской колонии. В финансовом и военном плане, Лондон только выигрывает, поскольку на протяжении всего англо-русского соперничества в ХIХ в. он тратил огромные состояния на охрану британских интересов на азиатском континенте.

В российском обществе также неоднозначно было воспринято англо-русское соглашение.

В правящих кругах России не было единого мнения по вопросу англо-русского соглашения. Если дипломаты в основном были сторонниками альянса с Англией, то военные круги колебались либо выступали против. Они очень сдержанно относились к соглашению с Британией. Считалось, что Россия ничего не выиграла в результате его заключения, наоборот существенно ограничила свои права и возможности в Персии. Военных очень беспокоил вопрос о черноморских Проливах (Босфор и Дарданеллы). Так, военный атташе в Лондоне генерал-майор Н. С. Ермолов считал, что с Англией можно договориться об открытии Проливов для военных судов России. Но все же соглашение по Персии было самым трудным для России. Разделение на сферы влияния в этой стране ограничивало Россию в продвижении на юг, к Персидскому заливу. Именно в Персии политическое влияние России было особенно велико и ей было что терять, идя на соглашение с Англией. Персия являлась соседом России, в то время как для Англии - звеном на пути в Индию. Не случайно, поэтому в России курс А.П. Извольского подвергался наибольшей критике именно в персидском вопросе.

Влиятельная московская буржуазия, имевшая весьма значительные торговые интересы в Персии, выражала открытое недовольство соглашением, считая его тяжелой уступкой в пользу Англии. Причиной тому послужил тот факт, что на протяжении всей второй половины XIX века неуклонно наблюдалось увеличение торгового оборота между Россией и Персией. Российские купцы сильно преуспели в развитии торговли в ХIХ - начале ХХ века. Причём, если увеличение объемов ввоза товаров из Персии в Россию происходило достаточно равномерно, то развитие экспорта товаров из России в Персию происходило с нарастающей динамикой.

Представляется важным обратить внимание на то, что все исследуемые вопросы комплексно взаимосвязаны между собой. Как только российские купцы активизировали свою деятельность по восточному направлению - сразу наблюдалось увеличение объемов ввозимой в Персию российской продукции. В итоге - повышение остроты в русско-английских отношениях, что было вызвано также и активной политикой России в Средней Азии в целом, поскольку британские купцы начинают чувствовать сильное давление на персидском рынке со стороны купцов российских. Низкое качество британских товаров, которым ранее не приходилось отличаться особым качеством ввиду фактического отсутствия их аналогов, предлагаемых другими государствами дало существенный плюс к укреплению России на персидском рынке. Концессионная борьба между Россией и Англией, чем характеризуется второй этап экономического противостояния в Персии между этими двумя государствами не привела к значительному усилению ни одной из сторон, между тем, как персидский рынок по важнейшим отраслям продукции практически полностью, был занят российскими товарами. И это наглядно подтверждается тем, что именно на апогеи концессионной борьбы приходятся максимальные объемы вывозимых в Россию из Персии и ввозимых в Персию из России товаров. В итоге экономического взаимодействия между Россией и Персией во второй половине XIX века к концу столетия и началу ХХ Россия в непростой борьбе с Великобританией на персидских рынках и промышленном секторе, повернула на путь капиталистического развития и активировав собственное производство, вернула себе утраченное к середине века положение ведущего экономического партнера Персии во внешнеторговых связях.

Таким образом, для буржуазии англо-русское соглашение 1907 г. представляло собой потерю значительных территорий для экспорта и импорта между российским и персидским купечеством. Соответственно, соглашение сулило для буржуазии только лишь сокращение товарооборота и объёма доходов. Что, в свою очередь, не могло быть встречено с её стороны положительно.

Интересно и мнение в отношении англо-русской конвенции 1907 г. другой социально-экономической группы российского общества - «Русского Общества пароходства и торговли» (далее по тексту - РОПиТ). Его точка зрения по отношению к соглашению являлась резко отрицательной. Неудивительно, если принять во внимание историю работы Общества за последние годы.

Пароходы РОПиТ совершали рейсы в Персидский залив. В Басре было учреждено русское консульство. В Бушире (порт на берегу Персидского залива) стоял русский крейсер и казачий отряд. На момент заключения англо-персидского соглашения 1907 г. на регулярной основе функционировали срочные рейсы Общества в Персидский залив. Данные рейсы получали установленные государством субсидии в размере 200 000 рублей в год. Учитывая тот факт, что по англо-русскому соглашению 1907 года южные территории Ирана, включая и Персидский залив, отходили к Англии, реакция «Русского Общества пароходства и торговли» была предсказуема. Она была негативна и была обусловлена большими убытками в регионе, которые понесло РОПиТ после заключения Конвенции.

Подводя короткий итог по вопросу заключения англо-русского соглашения 1907 г. представляется важным отметить, что англо-русское соперничество в Иране в начале XX века плавно трансформировалось через взаимные поиски компромиссов во взаимовыгодное партнёрство и союз. Последние, в свою очередь нашли закрепление в англо-русской конвенции 1907 г.

Противостояние держав завершилось под влиянием многих обстоятельств, в том числе таких объективных причин, как поражение России в русско-японской войне и растущей мощью и агрессивной колониальной политикой Германии.

«Вестник Европы» провёл глубокий и всесторонний анализ данного соглашения, позволил прийти к следующим выводам:

1)Персия представляет собой самостоятельное суверенное государство, которое встало на путь правового и капиталистического развития Посторонние страны не в праве заключать в отношении ее каких- либо соглашений в отношении неё.

2)альманахом был отмечен высокий уровень зависимости Ирана от иностранного участия, и как следствие «она вынуждена поэтому пользоваться содействием других государств и их подданных для того, чтобы дать надлежащее развитие своим производительным силам и превратиться в культурную страну современного промышленного типа». Другими словами, «Вестник Европы» счел факт о неспособности Персии защитить свои границы собственными средствами, и поэтому Россия и Англия как заинтересованные государства имеют право и должны заботиться о поддержании мира и порядка в пограничных персидских землях.

Заключение

Основываясь на публикациях журнала «Вестник Европы», в выпускной квалификационной работе была сделана попытка рассмотреть вопросы англо-российского соперничества в Персии в XIX и начале XX века.

Цель и задачи, поставленные работой, выполнены.

«Вестник Европы» на своих страницах подробно проанализировал причины англо-русского соперничества в Иране в начале XIX века. Центральной точкой противостояния интересов Англии и России в этот период становится Персия. Авторы «Вестника Европы» объясняли это её устойчивым политическим режимом по сравнению с соседними странами региона, выгодным геополитическим положением - более удаленным и защищенным как по отношению к России, так и по отношению к Британской Индии. Развитая экономическая система, состояние рынков Персии, а также их большой потенциал служили одними из главных причин возникновения англо-русского соперничества в этой стране.

Причины соперничества держав в Иране также содержались в наличии между ними существенных противоречий в регионе. «Вестник Европы» подробно раскрыл их сущность. Для России Иран - это соседнее пограничное государство, постоянный торговый партнёр, объект для политического влияния на его правительство и территория для возможного расширения империи на юг, вплоть до Персидского залива и на юго-запад - в направлении Индии. Великобритания видела в Иране большой экономический потенциал. Торгово-экономическое сближение границ азиатских владений двух стран также вело к обострению противоборства между империями.

В работе изучено влияние Англии и Франции на русско-персидские взаимоотношения. На протяжении всего ХIХ в., особенно первой его половины, Россия активно продвигалась на юг, в сторону Персии, присоединяя и захватывая новые территории в Средней Азии и Закавказье. Помимо самой Персии, это беспокоило и Англию. Великобритания понимала заинтересованность России в Персии и в Индии. Для защиты своих интересов в данном регионе Англия всячески усиливала влияние на Тегеран, видя в Персии основное препятствие российским захватническим планам. Пересечение интересов в Персии обусловило англо-российское политическое противостояние.

Франция также не оставалась в стороне от «Большой игры». Следует выделить Финкенштейнский договор, заключённый 4 мая 1807 года, подписанный Наполеоном и персидскими послами, представлявшими владыку Персии Фетх Али-шаха. Этот союзный договор был де-факто инициирован императором Франции и направлен против Российской империи. Он, по мнению Вестника, имел целью не только подготовить поход Наполеона против британской Индии, но и не допустить присоединения к Российской империи Закавказья.

Раскрыты причины возникновения русско-иранских войн и их последствия на основе публикаций альманаха. После присоединения Грузии к России среди закавказских ханств усилилось тяготение к России, чем воспользовалось царское правительство для расширения своих границ. Успехи России в Закавказье привели к первой русско-иранской войне 1804 - 1813 г. Вторую русско-иранскую войну фактически спровоцировала Англия. Она обязалась финансировать персидские действия против России, осуществила вооружение армии Ирана. Английские военные инструкторы оказали помощь в создании регулярных частей персидской армии.

Освещено формирование основ противостояния британской и российской империй в Иране. Как отмечал в своих публикациях «Вестник Европы», Россия значительно укрепила свои позиции в Закавказье к 1813 г. А также шла на сближение с Ираном. Эти обстоятельства не устраивали Англию, которая стремилась подчинить Иран себе, и не могла допустить дальнейшего проникновения России в Среднюю Азию, а затем и в Индию.

Потому англичане склоняют Шаха к подписанию в 1814 г. договора, который был направлен против России. Он считался самым невыгодным для Ирана за всю его историю, так как ставил внешнюю политику государства под контроль Англии, и, подписав его, правительство Персии по существу теряло свою политическую независимость. Шах, не без помощи Англии, начинает подготовку ко второй войне с Россией. Авторы альманаха обращали внимание, что Россия пыталась уладить конфликт переговорами, высылая дипломатические миссии, но они были обречены на провал, так как Шах только тянул время. Англия, как считают авторы альманаха, рассчитывала укрепить свои позиции в восточном вопросе, отвлечь силы России от Европы.

Проанализировано изменение характера англо-русского соперничества в Иране во второй половине XIX века. «Вестник Европы» обращает особое внимание на экономический аспект противостояния, который наиболее активно проявил себя в конце ХIХ - начале ХХ вв. при активизации «концессионных войн». Иран становится объектом торговой экспансии Великобритании и России. Если в доимпериалистическую эпоху европейские государства боролись за расширение в Иране своих торговых направлений, то в период монополистического капитализма решающую роль играют иностранные концессии. Основываясь на публикациях «Вестника Европы», во второй половине XIX века в Персии происходило экономическое столкновение интересов России и Англии, которым нужны были новые рынки сбыта.

Дана комплексная оценка завершения англо-русского противостояния в форме конвенции 1907 г. «Вестник Европы» указал, что после многих лет соперничества, Россия и Великобритания в первое десятилетие XX в., в силу объективных причин, начали процесс сближения и согласования сфер влияния, который оформился в виде англо-русского соглашения 1907 года. Составители альманаха детально рассмотрели содержание данной Конвенции. Согласно этому договору территория Персии была разграничена на российскую, британскую и нейтральную. Было отмечено, что Персия - самостоятельное суверенное государство. Посторонние страны не вправе заключать в отношении нее каких-либо соглашений. В то же время «Вестник Европы» обращал внимание на высокий уровень зависимости Персии от иностранного участия. Поэтому Россия и Англия как заинтересованные государства имеют право и должны заботиться о поддержании в Иране мира и порядка.

Таким образом, практика глубокого и всестороннего анализа исторических фактов, возможностей и мнений, характерная для «Вестника Европы», позволяла приводить на страницах журнала не только информационный и аналитический материал, но и прогнозировать развитие событий, перспективные оценки их последствий.

В заключении необходимо отметить, что изучение исторических событий по материалам «Вестника Европы» дает новое, многоаспектное понимание проблем и противоречий, а также принимаемых решений по вопросам, имеющим для развития России важнейшее значение.

Список источников и литературы

Источники

5.Вестник Европы. 1866, Т.1

6.Вестник Европы. 1868, Т.2.

7.Вестник Европы. 1868, Т.3

10.Вестник Европы. 1870, июнь, раздел «Иностранное обозрение». 11.Вестник Европы. 1873, июль, раздел «Иностранное обозрение». 12.Вестник Европы. 1874, сентябрь.

14Вестник Европы. 1895, Т.3., раздел «Внутреннее обозрение». 15.Вестник Европы. 1906, Т.1., раздел «Иностранное обозрение».

16.Вестник Европы. 1906, Т.4., раздел «Иностранное обозрение».

20Ковалевский Е. Восточные дела в двадцатых годах. // Вестник Европы.

1868. т.2, ч.3.

21Новая история Ирана. Хрестоматия. - М.: Наука, 2002.

22Плотникова Н.И. «Вестник Европы» о среднеазиатской политике России (60-70 гг. XIX века) // Внешняя политика России и общественное мнение. М., 1988. С.96.

23Романовский Д.И. Наши дела в Туркестанском крае. // Вестник Европы. 1868. Т.3.

26Хрестоматия по истории международных отношений. Выпуск II, Африка и Передняя Азия. - М: Высшая школа, 1972.

Литература

28Александренко В. Император Павел I и англичане. (Извлечение из донесений Витворта). // Русская старина. 1898. Т. 96. - № 10.

29Алиев С.М. История Ирана. XX век. Монография - М.: Крафт+, 2004. 30. Атаев Х.А. Торгово-экономические связи Ирана с Россией в XVIII-XIX

вв. - М.: Слово, 1991.

31Балаян Б.П. Международные отношения Ирана в 1813-1828 гг. - Ереван, 1967.

32Большая Игра: персидская партия URL: http://www.redstar.ru/index.php/newspaper/item/13426-bolshaya-igra- persidskaya-partiya (Дата обращения: 25.04.2017).

33Бушев П.П. Герат и англо-иранская война 1856-1857 гг. - М.: Изд.вост.лит., 1959.

34Валиханов Ч.Ч. О состоянии Алтышара, или шести восточных городов Китайской провинции Нан Лу (Малой Бухарии) (1858-1859) //

Собрание сочинений в пяти томах. - 2-е изд. Доп. и переработанное. - Алматы: Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985.

35Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII - начало XX вв. (коллективная монография) / Под ред. Н.С. Киняпиной. - М., 1978.

36Громов А.Б., Табаи С.Н. Персия: история неоткрытой страны / ред. О. Шатохина. ООО «Садра», 2017.

37Дмитриев С.Н. «Последний год Грибоедова. Триумф. Любовь.

Гибель». М.: Вече, 2016

38Записки А. П. Ермолова. 1798-1826 гг. / Сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент. В. А. Федорова. - М.: Высшая школа, 1991.

39Иванов М.С. Антифеодальные восстания в Иране. - М.: Наука, 1982. 40.Игамбердыев М.А. «Иран в международных отношениях первой трети

XIX века». / издат. Самаркандского государственного университета им. А. Навой. - Самарканд 1961. (монография)

41Игамбердыев М.А. «Иран в международных отношениях первой трети XIX века». / Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. Баку - 1967

42Искенова С. Англо-русские противоречия в Средней Азии в конце XIX века в период вхождения Киргизии в состав России. - Фрунзе, 1966.

43История Ирана. /Под ред. М.С.Иванова. - М.: Изд-во МГУ,1977. 44.Лунева Ю.В. Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне

Первой мировой войны (1907 - 1914). URL: http://www.ereading.by/bookreader.php/1017233/Luneva Bosfor_i_Darda nelly._Taynye_provokacii_nakanune_Pervoy_mirovoy_voyny_(1908- 1914).html (Дата обращения: 05.05.2017)

45Маннанов Б. Из истории русско-иранских отношений в конце XIX - начале ХХ века / Б. Маннанов. - Ташкент: Наука УзССР, 1964.

46Петров A.M. Российская империя и внешняя торговля зарубежной Азии// Зарубежный Восток: Вопросы истории торговли с Россией. М., 2000

47Попов Л.А. Борьба за среднеазиатский плацдарм. //Исторические записки. 1940. №7.

48Проект русско-французской экспедиции в Индию. 1800 г. // Русская старина. 1872. Т. 7. - № 9.

49Ремнев A.B. Имперское управление азиатскими регионами России в XIX начале XX вв.: Некоторые итоги и перспективы изучения // Пути познания истории: Новые подходы и интерпретации. М., 2001.

2. Годы войны с Наполеоном
3. «Вестник Европы» при Каченовском
4. Последние годы журнала

1. «Вестник Европы» при Карамзине

«Вестник Европы» прожил долгий век и испытал сложную судьбу. За двадцать девять лет его существования произошли значительнейшие сдвиги в политической и культурной истории России; памятником этих сдвигов и стал самый долголетний из всех русских журналов первой четверти XIX века Он возник в тот исторический момент, когда большинство русского культурного дворянства было окрылено надеждами (как оказалось, преждевременными) - после расправы со «вторым тираном за девять веков» - Павлом: «в домах, на улицах люди плакали от радости, обнимая друг друга как в день светлого воскресения».
Эти же выражения встречаются немного позже у Н. М. Карамзина, первого «издателя» (на современном языке - редактора) «Вестника Европы». Фактическая инициатива издания журнала принадлежала арендаторам Московской университетской типографии и в первую очередь И. В. Попову, образованному купцу и книгопродавцу, который «упросил Карамзина, жившего в то время в Москве, составить программу совершенно нового, по европейскому образцу, журнала и принять на себя редакцию его» (А. Н. Неустроев). Карамзин согласился и руководил журналом в течение двух лет (4, С. 93). Уже с 1801 года, т. е. через полгода после дворцового переворота, начали появляться объявления, обещавшие, что новый журнал, «состоящий из 24 годовых номеров, будет извлечением из двенадцати лучших английских, французских и немецких журналов. Литература и политика составят две главные части его».
В этом выдвижении политики на равноправное с литературой место в журнале заключалось своеобразие «Вестника» и ответ на потребности дня. Журнал уже к половине января имел 580 подписчиков («пренумерантов»): Карамзин находил, что это «немало» (письмо к И. И. Дмитриеву от 14 января 1802 г.). И действительно, это было вдвое больше, чем в конце первого года издания «Московского журнала». Вскоре число подписчиков превзошло 1200; понадобилось второе издание первой книжки.
Редакционная статья, открывающая «Вестник Европы», написана Карамзиным в форме письма к издателю. Основная мысль его: просвещение для «всех состояний». «Уже прошли те блаженные и вечной памяти достойные времена, когда чтение книг было исключительным правом некоторых людей; уже деятельный разум во всех состояниях, во всех землях чувствует нужду в познаниях и требует новых лучших идей». Правда, перечисляя отдельные социальные категории своих будущих читателей, Карамзин ограничивается дворянством: придворный, судья, молодой светский человек, «красавицы», «матери» (т. е. читательницы-дворянки) и, наконец, «семейство провинциального дворянина», которое «сокращает для себя осенние вечера чтением какого-нибудь романа». К культурным запросам «сельских наших дворян» Карамзин обращается и еще раз вслед за этим (4, С. 94).
Вопросам внешней политики посвящены сравнительно большие самостоятельные статьи. Позиция карамзинского «Вестника» здесь весьма осторожна; не имея возможности прямо возражать против союза с буржуазной Францией, он очень сдержанно относится к личности Наполеона и ставит ему в заслугу, главным образом, подавление революции и фактическое восстановление монархии (1803, № 1). Но Карамзин не скрывает и другой стороны: Франция стала страной «банкиров и подрядчиков», а автор резко враждебен новой послереволюционной знати. Буржуазия поощряется им лишь постольку, поскольку она является союзником помещика-дворянина.
Информационный материал извлекается из разнообразных, в том числе и либеральных органов («Декада», «Минерва»); тенденции проявляются не столько в подборе фактов, сколько в руководящих статьях.
Собственно «литература» в позднейшем значении слова, т. е. литература художественная, занимала в карамзинском «Вестнике» довольно скромное место. Привлечены были, правда, к сотрудничеству Державин, Херасков, Нелединский-Мелецкий, И. И. Дмитриев, из молодежи - Жуковский. Но вклады их в журнал были незначительны, и главным вкладчиком оставался Карамзин. Русская проза была представлена повестями Карамзина («Моя исповедь», «Рыцарь нашего времени», «Анекдот», «Марфа посадница») и его последователей - Вл. Измайлова («Молодой философ») и Жуковского («Вадим новгородский»); в иностранном отделе занимает видное место Жанлис.
«Критического отдела» в «Вестнике Европы» этих лет не было. Карамзин не считает критику «истинною потребностью нашей литературы»; только смерть Богдановича вызвала большой некролог (написан Карамзиным), да на «Путешествие в Малороссию» Шаликова Жуковский отозвался несколькими, скорее лирическими, чем критическими, страницами. Актив литературы сосредоточен в самом «Вестнике»: критика переходит в «самокритику», в редакционные оговорки и рекомендации. Единственной полемической статьей была статья В. В. «О русской комедии» - против расширения социального диапазона в комедиях Соколова и покойного Веревкина, в защиту дворянского «хорошего тона» и с апелляцией к запросам зрительного зала, в котором, наряду с «боярами», отмечены «первостатейные откупщики и заводчики». Но полемика и на этой почве никем не была поддержана. Немногочисленны и образцы иностранной (переводной) критики: из новинок отмечена - в очень сдержанном отзыве - «Дельфина» Сталь.
Белинский видел главную заслугу Карамзина в том, что он «размножил читателей во всех классах общества, создал русскую публику». Это верно, главным образом, по отношению к «Вестнику Европы» и именно карамзинской редакции. Следующий, переходный, период истории «Вестника» (годы 1804 - 1806) характеризуются отступлением от этих позиций.

2. Годы войн с Наполеоном

Дальнейшая история «Вестника Европы» связана с именем Михаила Трофимовича Каченовского, который, начав сотрудничать в 1804 г., со следующего, 1805 года становится «издателем» и с перерывами доводит журнал до конца - до 1830 г.
Карамзин, назначенный историографом, совершенно отошел в 1804 г. от «Вестника Европы», и первый год без него журнал имел переходный и несколько своеобразный характер. Карамзину приходилось вести борьбу на два фронта: основная и явная велась против буржуазного радикализма на Западе (и тем самым против его зачатков в России). Одновременно ему же пришлось бороться с литературной реакцией. Идеологом этой «оппозиции застоя» был Шишков. «Рассуждение о старом и новом слоге» Шишкова, вышедшее в 1803 г., было не только направлено против группы Карамзина, но и ближайшим образом возражало именно на карамзинскую статью в «Вестнике Европы» 1802 г. - «Отчего в России мало авторских талантов».
Против «Рассуждения» Шишкова выступили два журнала: «Московский Меркурий» П. И. Макарова и «Северный вестник» И. И. Мартынова. Макаров прямо обвинил Шишкова в несправедливом отношении к Карамзину, сделавшему «эпоху в истории русского языка». И здесь Шишков не вступил в прямую полемику, похвалил Карамзина в несколько неопределенных выражениях, но заговорил и о «некоторой особливой шайке писателей, вооружившихся против славянского языка» (3, С. 35).
Карамзин дипломатично уклонился от участия в споре, а после насмешек Шишкова даже изменил некоторые выражения своей статьи. Он не мог не видеть в Шишкове союзника в своей борьбе с буржуазным радикализмом; идеи национализма и патриархализма могли сыграть в этой борьбе немалую роль; сам Карамзин их отстаивал, избегая только крайностей. В самый разгар полемики он отошел вообще от журнальной деятельности.
В 1804 г. журнал попадает в руки ближайших последователей Карамзина. Редактором становится Панкратий Платонович Сумароков, которому принадлежат восторженные стихотворные строки о Карамзине (вместе, впрочем, с пародиями на его ультрачувствительных подражателей). Библиографы предположительно называют соредактором уже упомянутого П. И. Макарова; во всяком случае, в «Вестнике Европы» этого года печаталась его проза, переводная и оригинальная («Россиянин в Лондоне»). В октябре 1804 г. Макаров умер; Шаликов определяет ему место «без всякого промежутка подле г-на Карамзина» и тут же отчасти нарушает продолжавшийся и после Карамзина заговор молчания о Шишкове: «Издатель „Московского Меркурия" знал, как должно писать рецензию и в критике на книгу „О старом и новом слоге" доказал, что он знал многое» (1804, № 24). Именно к Шаликову, малоталантливому эпигону Карамзина, перешла на короткое время главная литературная роль в «Вестнике Европы» (много стихов и отрывки из «Нового путешествия в Малороссию»); в переводах царит та же Жанлис вместе с Дюкре-Дюменилем и А. Лафонтеном. Вместе с литературной частью ослабляется и политическая; актуальность и острота утрачиваются; карамзинский политический фельетон исчезает вместе с Карамзиным, и отдел «политики» сводится к перечню фактических известий.
В следующее трехлетие (1805 - 1807 гг.) «Вестник Европы» возглавляется М. Т. Каченовским, который в эти годы (с 1806) получил профессуру и помещал в журнале статьи преимущественно по русской истории. О сколько-нибудь независимом обсуждении внешнеполитических вопросов в эти годы наполеоновских войн говорить не приходилось, но, конечно, нападки на «Бонапарта» и патриотические мотивы в стихах и в прозе, какими пронизан «Вестник Европы» этих лет, были искреннее тех вынужденных и сдержанных комплиментов, какие были при Карамзине и возобновлялись в периоды мира. Довольно обильна была патриотическая лирика (Жуковский, С. Глинка и др.); инициатива принадлежала Мерзлякову (в ноябре 1805 г. стихи «На победу русских над французами при Кремсе»); интересно, что среди этой лирики было и украинское стихотворение Гр. Кошица-Квитницкого «Ода, сочиненная на малороссийском наречии по случаю временного ополчения» (1807, № 9).
Состав сотрудников литературного отдела остался прежний: печатались стихи Державина, Хераскова, И. И. Дмитриева, В. Л. Пушкина; в 1807 г. особенно много -Жуковского. Появились и новые имена: с 1805 г. А. Ф. Мерзляков, с 1806 - А. Ф. Воейков, с 1807 - Батюшков и сыгравший впоследствии видную роль в журнале А. А. Писарев. Оригинальной беллетристики попрежнему не было; в переводной к уже названным именам присоединились некоторые новые: из французов - Шатобриан, из англичан - Эджеворт, из немцев - Коцебу и Энгель; смерть Шиллера отмечена была прочувствованным некрологом. С 1806 г. налажен был, наконец, отдел критики и театральных рецензий (об отсутствии которого еще в 1806 г. жалел некто Н. Щ. в «письме к издателю»). Но критика на первых порах имела по преимуществу стилистический характер (1, С. 29).
Период 1807 - 1812 гг. был новым этапом в истории «Вестника». С нового, 1808 года редакция переходит к Жуковскому: в 1809 г. он продолжает возглавлять журнал единолично, в 1810 - совместно с Каченовским; в 1811 «издателем» снова становится Каченовский, но при усиленном сотрудничестве Жуковского. В Жуковском «Вестник Европы» получил действительного заместителя Карамзина; достаточно сказать, что он лично поместил в журнале за четыре года, кроме двух повестей и двадцати стихотворений, пятнадцать оригинальных статей (не считая более мелких заметок) и свыше сорока переводных. Именно в эти годы появились такие известные вещи его, как баллады «Людмила», «Кассандра», повесть «Марьина роща», поэма «Громобой».
Отношение Жуковского к критике установилось не сразу. В редакционной статье 1808 г. он еще повторяет за Карамзиным, что критика - роскошь, а мы еще не Крезы. Но жизнь не оправдала этого тезиса: сам Жуковский втягивался в литературную борьбу и сам признал законность «благоразумной критики» в особой статье (1809, № 21). Литературно-критическая позиция его отличалась большой дипломатичностью. От полемики с Шишковым он по примеру Карамзина уклонился. Новые выступления Шишкова в 1808 г. и дальнейшая его полемика с Дашковым никак не были отражены в «Вестнике Европы». В список писателей, «близких к идеалу изящного» (статья «О критике»), он поместил Ломоносова, Державина, Дмитриева, Карамзина и –неопределенно - «еще некоторых новейших». Конечно, это был список карамзинистов, а не шишковцев.
С 1810 г. Каченовский становится официально соредактором «Вестника Европы», и с этого же года устанавливается новая программа журнала. Вместо первоначальных двух отделов, теперь их пять: 1) «Словесность», 2) «Наука и искусство», 3) «Критика», 4) «Смесь», 5) «Обозрение происшествий». С 1811 г. второму отделу было присвоено более распространенное название: «Изящные искусства, науки и литература», а пятому отделу было с 1810 г. возвращено его прежнее название «Политика».
Официально возглавляет журнал Каченовский, но личную инициативу его можно видеть только в расширении отдела «наук», главным образом исторических. Для этого отдела он умел привлекать и сотрудников из числа профессоров и кандидатов Московского университета - историков и филологов (Шлецера, Калайдовича, Мерзлякова, Снегирева, Тимковского и других), много писал по историческим вопросам и сам.
С 1811 г. Каченовский издает журнал один. Как показывает его переписка с Жуковским, он против желания Жуковского оттеснил его от соучастия, так как был недоволен им как журнальным работником и, кроме того, расходился с ним в некоторых мнениях. Каченовский ссылается на разное отношение к Карамзину. Хотя в исторических работах Каченовского скепсис по отношению к Карамзину мог выполнять прогрессивную роль, но в данном случае поворот журнала от Карамзина и Жуковского был поворотом вправо, в сторону врагов Карамзина из шишковской группы, в сторону более отсталых тенденций.
После резкого письменного объяснения отношения между Каченовским и Жуковским восстанавливаются, и в 1811 г. Жуковский сотрудничает в «Вестнике Европы» довольно активно (статья: «О поэзии древних и новых» - с компромиссным решением проблемы, рецензия на трагедию Грузинцева, ряд переводных статей). В 1812 г. Каченовский обходится без прочных сотрудников, и журнал тускнеет; с 1813 г. место Жуковского занял Вл. Измайлов, к которому на 1814 г., на время болезни Каченовского, перешло и редакторство. Это был последний заместитель Каченовского.
В. В. Измайлов взял на себя редактирование «Вестника» в год, когда наступало время политического и экономического мира. Россия начинает занимать в европейском концерте одно из руководящих мест.
В. Измайлов был одним из самых ярких выразителей сентиментального филантропизма. Темами его повестей и статей, начиная с 90-х годов XVIII в., были не только проповедь семейных добродетелей и борьба с высшим светом во имя идеалов умеренности, но и социальное неравенство и судьба крепостных. Так, например, в повести «Сироты в Малороссии» (1814, №№ 7 и 8) изображена несчастная судьба сироты из дворянок и простого солдата, равно беззащитных перед властями. Социальные конфликты, однако, снимались, и смысл подобных сопоставлений сводился к утверждению филантропии. Что касается публицистических деклараций В. Измайлова, то они имеют явно охранительный характер.