Пореформенное время. Причины ареста теоретика критического социализма

Это была эпоха обманутых надежд, связанных с крестьянской реформой. Сразу же за освобождением крестьян последовали крестьянские волнения, подавляемые военной силой. Только в 1861 г. их было 1176, но два года спустя – 386. В 1861 г. в Петербурге появляются прокламации и начинаются студенческие волнения. И как ответ, в 1862 г. наступила полоса новой реакции. Общество по-прежнему продолжает волновать главный вопрос времени – крестьянский. Все более углубляется размежевание социальных групп. В 60-е годы нельзя быть «ничьим»: необходимо четко определиться в своих общественных позициях. О том, что значит пренебречь этим требованием, свидетельствует литературная и жизненная судьба Н. С. Лескова.

В это время литература стремится воздействовать на действительность и даже стать «учебником жизни» (по сути это и произошло с романом «Что делать?» Н. Г. Чернышевского).

На 60-е годы приходится литературно-критическая деятельность талантливейшего Д. И. Писарева, публикуются романы и многие повести И. Тургенева, Л. Толстого, начинается новый этап в творчестве Ф. Достоевского, вернувшегося из ссылки. С 1863 г. Н. Некрасов приступает к работе над поэмой «Кому на Руси жить хорошо»; одной из вершин реализма 60-х годов становится творчество великого сатирика М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Но главное, в 60-е годы на культурной сцене появляется новая социальная группа – разночинная интеллигенция, состоявшая из образованных молодых людей разного социального происхождения (отсюда разночинцы), большей частью выходцев из церковной и мелкобуржуазной среды. Характерный пример человека 60-х годов (шестидесятника) – Евгений Базаров, герой «Отцов и детей» Тургенева. Чернышевский, Добролюбов также типичные шестидесятники.

В это же время на литературной арене выступило и новое поколение писателей – Н. Успенский, А. Левитов, В. Слепцов, П. Помяловский, Гл. Успенский, Ф. Решетников. Они пришли в литературу со своими темами, жанрами и художественными принципами. Сосредоточенные на содействии делу просвещения и освобождения народа, писатели-шестидесятники становятся своего рода идейными лидерами в литературе тех лет, создают острые социальные очерки, повести, романы о народной жизни.

Будучи в большинстве своем выходцами из народа, они хорошо знали народные тяготы и сочувствовали им. И литературу писатели-шестидесятники (подобно Чернышевскому и Добролюбову) воспринимали исключительно как действенное средство преобразования социальной действительности на гуманистических основах.

После смерти Добролюбова и ареста Чернышевского в состав редакции «Современника» пришли новые радикально настроенные литераторы: М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. В. Успенский, Марко Вовчок (Маркович Мария Александровна). Сразу же, в 1863 г., между Салтыковым-Щедреным, с одной стороны, и Елисеевым, Антоновичем, Потиным – с другой, возникают серьезные разногласия, свидетельствующие об отходе ряда членов редакции от принципов Чернышевского и Добролюбова.

Ведущим критиком «Современника» после смерти Добролюбова и ареста Чернышевского становится М. А. Антонович. Он старался удержаться на эстетических позициях, завещанных его учителем Чернышевским, но это ему не удалось: Антонович был, скорее, эпигоном и вульгаризатором, чем последователем автора «Что делать?». Огрубляя идеи Чернышевского, он писал: «Даже возвышенные эстетические наслаждения подчиняются желудку, или, выражаясь деликатнее, чувству голода». Поэтому проблемы искусства вторичны. Но если касаться этой области, то искусство и науки должны служить обществу: «Посредством искусства можно распространять и популяризировать идеи».

Критическая деятельность Антоновича падает как раз на пореформенное время. В первую половину 1860-х годов возникают расхождения в среде радикалов. Между их журналами «Современник» и «Русское слово» начинается резкая, ожесточенная полемика, которая осталась незавершенной, так как в 1866 г. оба журнала были закрыты.

В 1864 г. Салтыков-Щедрин в статье «Наша общественная жизнь» подвергает критике «Русское слово» за академизм и просветительство. Его не удовлетворяет позиция В. А. Зайцева. Недружественными статьями обменялись Д. И. Писарев – главный критик «Русского слова», и М. А. Антонович.

Д. И. Писарев был, бесспорно, одаренным человеком. Его статьи, хотя и отличались многословием и свирепостью, были искренни, живы и остроумны. Он умел сразить противника метким словом. Называя себя «мыслящим реалистом», он отбрасывал всякое искусство, делая исключение только для тенденциозного, которое, по его мнению, годилось для обучения научной интеллигенции.

Писарев написал множество статей и отрецензировал произведения Гончарова, Тургенева, Писемского, Островского и Л. Толстого. Ему принадлежит знаменитое развенчание Пушкина, а заодно и Белинского.

Главное для Писарева – просветительская деятельность в массах, а двигателем прогресса – он считает накопление и распространение знаний, причем явное предпочтение отдает естественным наукам. В соответствии с таким подходом гуманитарные виды деятельности – эстетика, литература, критика – должны быть «реальными», содействовать решению практических социальных задач. С такой точки зрения отрицаются «чистая» философия, «чистая» нравственность, «чистое» искусство. «Поэт – или титан, потрясающий горы векового зла, или же козявка, копающаяся в цветочной пыли», – утверждал Писарев. Для того чтобы «потрясать горы векового зла», нужен талант. Природный дар не лишне иметь и критику, чтобы отличить красоту от безобразия, и потому красота – «личное чувство», индивидуально интуитивное. Не допуская элементов «чистой» эстетики, Писарев склонен окончательно «разрушить» ее и исключить даже в том утилитарном виде, в каком она предстала в работе Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Такое же «идеальничанье» Писарев усматривает у Белинского и Добролюбова.

Задача критики – «гуманизировать русское крестьянство». Высший критерий оценки личности, равно как и героев художественных произведений, – единство знания и дела. Этим требованиям удовлетворяет Базаров. С точки зрения Писарева все другие герои русской литературы (Печорин, Рудин) не идут с ним ни в какое сравнение. Включаясь в полемику 1860-х годов, Писарев отмечает у Салтыкова-Щедрина легкость юмора, носящего поверхностный характер; роман «Война и мир» понят как «образцовое произведение по части патологии русского общества», поскольку его герои обходятся без знаний, без мыслей, без энергии и без труда. С этих же антиисторичных и крайне утилитаристких позиций оцениваются творчество Пушкина и его толкование Белинским. Содержание романа – мелко и незначительно, а между Онегиным и Пушкиным нет различий. Пушкин и есть Онегин, как Онегин – тот же Пушкин. Роман «Евгений Онегин» не может оказать никакой помощи голодным и обездоленным, и потому его роль в борьбе против крепостничества равна нулю, а сам он бесполезен. Ни жизнь Онегина, ни жизнь Пушкина не имеют права быть предметом художественного изображения. Писарев делает вывод, что Пушкин – типичный поэт «чистого» искусства, «версификатор», «великий стилист», который не интересовался ни обществом, ни народом и который не мог определить, в чем состоят их интересы.

М. А. Антонович выступил не столько против крайних взглядов Писарева, сколько против его конкретных оценок тех или иных произведений.

Сначала спор между «Современником» и «Русским словом» разгорелся вокруг романа Тургенева «Отцы и дети». Антонович написал статью «Асмодей нашего времени». Почти одновременно со статьей «Базаров» выступил Писарев. Их оценки романа были противоположными. Антонович рассматривал Базарова как карикатуру на нового человека. Писарев в нем видел тип настоящего нового человека. Вывод Антоновича таков: «дети» дурны, они представлены в романе во всем безобразии; «отцы» хороши, что и показано в романе. Писарев держался противоположной точки зрения. К нему присоединился В. А. Зайцев в статье «Взбаламученный романист».

В это время (1863) подъем общественного движения в России уже закончился, и Антонович отметил нарастание кризисных явлений в обществе и в литературе. Он писал, что либеральные настроения оказались «лицемерными», «искусственными», что «обличительное» направление теперь сменяется «защитительным», а храбрость исполинов и пигмеев от литературы поумерилась и упала. Для Антоновича ясно, что в этих условиях роман Тургенева «Отцы и дети» – «знамя» антинигилизма, что вокруг этого явления «сгруппировалось все, что прежде лицемерило в литературе и притворно увлекалось бывшими некогда в моде возвышенными стремлениями, широкими и смелыми тенденциями».

Что касается теории критики, то Антонович снова задевает Писарева. Он отвергает теорию «подражания природе», «украшения», «пересоздания» или копирования природы, принимая формулу «воспроизведение действительности», смысл которой предполагает изображение «только преобладающих черт». Взгляд Писарева на искусство, отрицающий «эстетическое наслаждение», он характеризует как «аскетизм». «Заслуживает порицания не эстетическое наслаждение само по себе, – пишет Антонович, – а только злоупотребление им, – теория искусства для искусства отвергается не потому, что она неестественна и несправедлива, требуя от искусства эстетического наслаждения, а потому, что она односторонняя, слишком суживает задачу искусства, ограничивая ее исключительно одним только наслаждением… без соединения его с полезным».

Спорит Антонович с Писаревым и по поводу нигилизма и антинигилизма, направляя свои усилия на то, чтобы доказать идентичность романов Тургенева «Отцы и дети» и Писемского «Взбаламученное море», тогда как Писарев не ставил равенства между этими произведениями. Для Антоновича оба романа антинигилистические, и он упрекал Писарева и Зайцева, «критиков-детей», что они «дали промах». Антонович не находит в романе Тургенева никаких признаков реализма, тогда как Писарев считает его едва ли не эталоном реалистического направления. Если Писарев разрушал и отвергал эстетику из-за ее полной бесполезности, то Антонович называл искусство «удобной формой пропаганды» и, следовательно, весьма полезным делом.

Надо сказать, что эти расхождения, приведшие к столь ожесточенным спорам в среде «нигилистов», не столь значительны, поскольку за литературой и в том, и в другом случае отрицается самостоятельность и свобода. На первый план при оценке художественных произведений всегда выходило субъективное представление критика о полезности того или иного писателя или произведения. При этом критик постоянно был вынужден примирять противоречия между собственными вкусами и общественными взглядами, но часто был не в силах это сделать, так как в его суждениях невольно побеждали то эстетический вкус, то мысль об общественной пользе. Показательно, например, отношение Антоновича к Некрасову. С эстетической точки зрения Антонович считает Некрасова средним поэтом и пишет, что он не является лириком высшего, мирового значения: «он творил холодно, обдуманно и строго, с определенной, наперед намеченной целью, с известной тенденцией, в хорошем смысле этого слова». Независимо от того, прав или не прав Антонович, тут существенно другое: Антонович не любит Некрасова как поэта и отказывает ему в таланте. Однако общественное значение Некрасова он признает, и это оказываетсярешающим – пусть Некрасов принес «чувства сердца» в жертву «соображениям ума», он все-таки остается большим и настоящим поэтом жизни. Таким образом, для Антоновича плохая поэзия , если она приносит общественную пользу, автоматически становится хорошей. Значит, все дело в тенденции: нужная Антоновичу тенденция – хорошая литература, не нужная критику тенденция – плохая литература. Некрасов держался хорошей тенденции, а Достоевский – плохой. Он – писатель тенденциозный в худшем смысле этого слова. Тенденция его романов противоположна хорошей тенденции романа Чернышевского «Что делать?» Отсюда следовало, что Некрасов и Чернышевский – замечательные художники, а Достоевский – писатель никуда не годный, воспевающий «клерикализм», «умерщвление личности», средневековый аскетизм, мистику, а романы его скучны, перенасыщены политическими и «душеспасительными» рассуждениями, психологизм в них подменен психиатрией.

В полемику Антоновича с «Русским словом» были втянуты и журналы Достоевского «Время» и «Эпоха». Когда Писарев написал статью «Цветы невинного юмора», направленную в адрес Салтыкова-Щедрина, то критика поддержал Н. Н. Страхов в статье «Междоусобие» (журнал «Эпоха»). В ответ Салтыков-Щедрин опубликовал в «Современнике» «драматическую быль» «Стрижи», в которой высмеял беспринципность журнала «Эпоха». В полемику включился Ф. М. Достоевский со статьей «Господин Щедрин, или раскол в нигилистах». Литературный спор принял ожесточенный характер. Участники не стеснялись в выражении своей неприязни друг к другу.

Журналы братьев Достоевских «Время» и «Эпоха» выдвинули близкую к славянофильству концепцию «почвенничества». Главными критиками в их журналах были А. А. Григорьев и Н. Н. Страхов.

А. А. Григорьев – поэт и прозаик – как критик сотрудничал сначала в нескольких журналах, а затем сблизился с редакцией «Москвитянина» и возглавил этот журнал. Он писал в 1848–1855 гг. об Островском, выступал против «натуральной школы», выдвигал идеи всеобщего мира и согласия. По своим взглядам Григорьев – патриот, антизападник, русофил, воспитанный на европейской культуре и науке. Он расположен ко всему славянскому, сторонник православной «соборности». Слабой стороной славянофильства Григорьев считал «мысль об уничтожении личности общностью в нашей русской душе». Неудовлетворенность славянофильством привела его к «почвенничеству» и к сотрудничеству в журналах Достоевского. Он выдвигает в своих статьях проблему «народности» и «под именем народа» понимает не одно лишь крестьянство, как это свойственно радикалам, но «типическую физиономию», слагающуюся «из черт всех сословий народа, высших и низших, богатых и бедных, образованных и необразованных». Подобное объединение он считает «органичным» единством «физических и нравственных» черт, отличающих его от другихнародов. Литература постольку народна «в своем миросозерцании», полагал Григорьев, поскольку «отражает взгляд на жизнь, свойственный всему народу».

Свои общефилософские и литературно-эстетические позиции Григорьев называл органически жизненными. «Идея есть явление органическое», – пишет он. А «все идеальное есть не что иное, как аромат и цвет реальности». Мысль эта заимствована из «Героя нашего времени» Лермонтова . Если «органична» идея, то тем более сама жизнь «есть органическое единство». Стало быть, критерием истинности и красоты явления выступает признак органичности. Наиболее явное и непосредственное воплощение органичности – человеческая «душа». «Идеал, – пишет Григорьев, – остается всегда один и тот же, всегда составляет единицу, норму души человеческой». Если органична душа, если органично художественное произведение, то критика должна быть органичной. Так Григорьев пришел к понятию «органическая критика», которым он назвал свою эстетическую систему. Органическая критика не позволяет принять ни идеи «социальной конюшни» Чернышевского, ни деспотизма теории в виде «отвлеченного духа человечности», к которому склонялся Белинский, ни «белого террора» охранителей, защитников самодержавия и крепостничества. Доверять можно не теориям и не абстрактному представлению о человечности, а «историческому чувству», которое применительно только к настоящему и будущему, но не к прошлому, потому что теории, выводимые из прошедшего, всегда правы только в отношении прошедшего. Вообще недопустимо приближение «ножа теории к живым народным организмам». Критерий суждения о зле и добре, справедливости и несправедливости – «вечная правда души человеческой». Отрицая теории, Григорьев в то же время признает, что «творческая сила есть сила в высшей степени сознательная», что взгляд писателя на жизнь не есть что-то личное, а обусловлен эпохой, страной, историческими обстоятельствами и в зависимости от этого может быть узок и широк. Тем самым в системе Григорьева обнаруживаются очевидные и неустранимые противоречия.

Критика, с точки зрения Григорьева, должна «изучать и истолковывать рожденные, органические создания и отрицать фальшь и неправду всего сделанного». С этих позиций Григорьев и писал о русской литературе.

Близок к Григорьеву по своим взглядам и его младший современник Н. Н. Страхов, основные работы которого относятся к 1860-м годам. Он тоже стоит за различение художественности и не художественности произведений по принципу «рожденное», органическое – вымученное, ремесленное. Поэзия для Страхова – дело таинственное, но не серьезное. Он резко разделяет жизнь, природу, действительность и искусство, художество, литературу: «жизнь и искусство – два мира противоположные». Искусство довольствуется воображением, «раздвояет» «существование» и «легко обращается в ложь». Настоящая правда искусства недоступна не только «толпе», но и творцам, которые «часто не обнаруживают никакой красоты чувств». Сущность поэзии состоит в том, чтобы оторвать нас от своекорыстных забот и помыслов, от «низких страстей». Между тем, по его мнению, к литературе предъявляются общественные требования, которыми она подавлена. С такой точки зрения Страхов считает нашу литературу еще чрезвычайно бедной, соответствующей хаосу, царящему в нашей духовной жизни, сумятице духа, которые выражены наиболее отчетливо в засилии нигилизма. Нигилизм есть продукт крайнего западничества. Однако Страхов не принимает и крайнее славянофильство. Вместе с тем ему не чужды мессианские идеи: «Мы племя особенное, предназначенное к иному, нежели другие племена человечества». Страхов выбирает «почвенничество», потому что «партия» Достоевского «уклонялась от подражательности западничества», от «исключительности славянофильства», а была «просто русской», «чисто литературной». Свою критику он называет «консервативной», имея в виду патриотическое «желание сохранить то, что мы любим».

Именно с журналами Достоевского, где А. А. Григорьевым и Н. Н. Страховым утверждалась концепция «почвенничества», и вступил в полемику Антонович, написавший несколько статей («О почве», «О духе «Времени»» и о г. Косиц(е) как наилучшем его выражении и др.), направленных против журнала «Время». Страхов отвечал Антоновичу статьями «Пример апатии…», «Нечто об опальном журнале», а Достоевский опубликовал статью «Два лагеря теоретиков».

Полемика развернулась вокруг понятия «народность», которое, по мнению Антоновича, неправомерно было заменено понятием «почва». Он критикует своих противников за стремление определять народность по случайным признакам. Причины разрыва между верхними, образованными, и нижними, необразованными, слоями общества он усматривает не только в реформах Петра I, но и в социальных условиях жизни, иронически замечая при этом, что трудно читать книги, «идя за сохой или плугом», тогда как образованные люди читают книги, «сидя за чаем». Он считает, что примирить разные слои общества, за что выступал Григорьев в статье «Народность и литература», невозможно. Примирительные теории «почвенников», писал Григорьев, только усугубляют чувство апатии, из которого надлежит вывести русский народ.

Через год Антонович снова вступает в полемику с журналом Достоевского «Эпоха» по тем же вопросам, высмеивая и антизападнические выступления Страхова, и идею органического развития и органической критики Григорьева, называя ее «ерундой органической критики».

Из других заметных критиков 1860-х годов нужно назвать Г. З. Елисеева, В. А. Зайцева и Н. В. Шелгунова.

Г. З. Елисеев сотрудничал в журнале «Современник» и написал несколько теоретических работ (например, «Очерки русской литературы по современным исследованиям») и статей о творчестве Некрасова, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Гоголя и др. Он был яростным противником славянофильства, «чистого искусства» и ядовито издевался над «нежно-идеалистическими чувствами». После закрытия «Современника» Елисеев печатался в «Отечественных записках» Некрасова и Салтыкова-Щедрина и был близок к народникам, выступив в 1890-е годы в их журнале «Русское богатство».

В. А. Зайцев был бойким критиком «Русского слова» и вместе с Писаревым сделал журнал очень популярным среди нетерпеливой радикальной молодежи. Он разделял точку зрения Писарева на бесполезность искусства, тяготея при этом к социальному дарвинизму, распространяя учение о видовой борьбе в природе на человеческое общество. В большой статье «Перлы и адаманты русской журналистики» он резко критиковал журналы «Русский вестник», «Библиотека для чтения» и другие. В дальнейшем он принял участие в полемике между «Современником» и «Русским словом» на стороне последнего.

Н. В. Шелгунов выступил в критике в конце 1860-х годов, и пик его критической деятельности приходится на следующее десятилетие – с конца 1860 по 1870-е годы, но по своим взглядам он принадлежал к радикалам 1860-х годов, эволюционируя от Чернышевского к Писареву. К этому времени относятся его статьи «Новый ответ на старый вопрос», «Русские идеалы, герои и типы», «Люди сороковых и шестидесятых годов», «Талантливая бесталанность». Все они опубликованы в журнале «Дело». Продолжая Писарева, Шелгунов критикует произведения Тургенева, Гончарова, Писемского, Лескова, Л. Толстого. По его мнению, эти писатели безнадежно отстали от новых исторических условий. Даже роман Чернышевского кажется ему устаревшим. Такого рода критика особенно расцвела в 1870-е годы («Попытки русского сознания», «Двоедушие эстетического консерватизма», «Тяжелая утрата», «Новый реализм в литературе», «Глухая пора», «Философия застоя», «Русская сатира», «Бессилие творческой мысли»).

Основной вопрос для Шелгунова – борьба с «крепостной эксплуатацией», которая «спутала нравственные границы между людьми». Ценя в человеке и писателе сознательное отношение к жизни, Шелгунов пытается определить, что такое талант. По его мнению, талант «есть сила образного изображения в широко захватывающих картинах». Главное в таланте – общественные взгляды, любовь к отечеству, к национальной славе, патриотизм, убеждение в национальной самобытности и неразлучность этих качеств с лучшими стремлениями времени. Эти критерии позволяют Шелгунову расположить писателей по степени таланта: Гончаров – обыкновенный талант (он способен заглядывать в человеческую душу, но «не признает закона причинности и верит в моисеевский принцип награды и воздаяния»), Тургенев – талант ниже обыкновенного, поскольку своими романами «вырыл собственными руками могилу для своего поколения», Писемский – талант «очень маленький» и т. д. Идеал человека для Шелгунова – не Базаров, не Рахметов, не «новые люди», как для его учителей Писарева и Чернышевского, а «стоик», человек «дела». Для того, чтобы воплотить этот тип, нужен новый реализм, свободный от идеализма. Черты его Шелгунов увидел в очерках Решетникова. У этого писателя не нужно искать изображения «психологии» героев и индивидуального своеобразия типов. И тем не менее, он превосходит всех прежних писателей – Гончарова, и Тургенева, и Л. Толстого, и Ф. Достоевского.

Таким образом, в критической деятельности Шелгунова в известной мере завершился процесс превращения критики радикально настроенной разночинской интеллигенции из деятельности художественной в деятельность публицистическую. Это позволяет назвать критику Чернышевского, Добролюбова и их последователей критикой «публицистической», в которой окончательно возобладали не художественные, а общественно-политические критерии.

Многие из названных писателей и критиков неизвестны нынешнему читателю в силу своего невеликого таланта. Но все они остались в истории русской литературы как участники формирования ее громадной преобразующей роли в духовном развитии общества.

Журнал «Современник» занимает центральное место среди подцензурных революционно-демократических изданий в России середины XIX в. Созданный еще в 1836 г. А.С. Пушкиным, с 1847 г. перешедший к Н.А. Некрасову и И.И. Панаеву, «Современник» в 50-е и 60-е годы становится центром пропаганды идей демократической революции. Журнал последовательно защищает интересы крестьян - основной общественной силы, боровшейся за уничтожение феодально-крепостнического строя. Это направление придала «Современнику» новая редакция, в состав которой вошли Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов.

Привлекая в журнал в 1854 г. Чернышевского, Некрасов возлагал на него большие надежды. Тяжелые цензурные условия «мрачного семилетия» и засилье в редакции либерально настроенных сотрудников сделали то, что «Современник» все больше терял свою остроту, опускался на позиции «чистого искусства». Надо было сделать решительный шаг по пути возрождения традиций Белинского, чтобы дальше развить и приумножить их.

Чернышевский пришел в «Современник» человеком с вполне определившимися взглядами. Его мировоззрение сформировалось под влиянием растущей борьбы народных масс и передовой интеллигенции России против крепостничества и самодержавия, под влиянием революционного движения в Западной Европе. Он воспитывался на произведениях Белинского и Герцена, Лермонтова и Гоголя, Жорж Санд и Диккенса, на идеях петрашевцев, на лучших достижениях социально-исторической, философской мысли и художественной литературы России и Запада. Еще в студенческие годы Чернышевский стал убежденным «партизаном социалистов и коммунистов и крайних республиканцев» и непримиримым врагом господ. К началу работы Чернышевского в «Современнике» сложились и его материалистические философские взгляды, и его воззрения в области эстетики. Он имел ясное представление и о задачах русской литературы и литературной критики.

Н.Г. Чернышевский -- великий революционер-демократ, сразу же стал одним из основных сотрудников «Современника». В 1854 г. он печатался почти в каждом номере журнала и поместил в нем до двадцати рецензий, а затем как публицист, политик и организатор всех революционных сил в стране. Чернышевский начал с того, что возродил принципы Белинского как в литературной критике, так и в журналистике. Он начинает при поддержке редактора Некрасова борьбу за демократизацию самого «Современника» («Об искренности в критике», «Очерки гоголевского периода русской литературы» и другие статьи). Дает бой оказавшимся в годы реакции в журнале представителям дворянской эстетики, либеральным беллетристам. Большое значение имели идеи его диссертации «Об эстетических отношениях искусства к действительности», философские работы «Антропологический принцип в философии» и др. Рецензии и статьи Чернышевского пришлись не по вкусу и некоторым сотрудникам «Современника»: Дружинину, Боткину и др. Но руководители журнала - Некрасов и Панаев - поддержали выступления Чернышевского, увидев в нем и в Добролюбове, пришедшем в журнал позже, достойнейших продолжателей великого дела Белинского. Несмотря на острые разногласия, внутри «Современника», невзирая на резкую полемику с Дружининым, в 1855 и в 1856 гг. разрыв демократов с либералами еще не произошел. Это объясняется рядом причин. Чернышевский, мировоззрение которого в основном формировалось еще в юношеские годы, бесспорно, уже в середине 50-х годов понимал, что разрыв с либералами рано или поздно станет неизбежным. Некрасов и Чернышевский отдавали себе, далее, отчет в том, что потеря Тургенева, Григоровича, Островского, Толстого - известнейших русских писателей - может привести к падению престижа «Современника», к снижению его популярности среди читателей и потому делали попытки ужиться с Тургеневым и Толстым, рассчитывая даже на то, что, может быть, удастся склонить этих писателей на свою сторону. Именно этими обстоятельствами объясняется позиция Некрасова и Чернышевского в 1856-1857 гг., и только в этом свете можно понять так называемый договор об «исключительном сотрудничестве» Тургенева, Толстого, Островского, Григоровича в «Современнике», который был заключен в конце 1856 г. Начиная с 1 января 1857 г. Григорович, Тургенев, Толстой и Островский обязывались в течение четырех лет печатать свои произведения исключительно в «Современнике». Кроме обычного гонорара, они получали часть доходов от подписки на журнал за вычетом издержек по изданию. При этом одна треть прибыли шла редакторам - Некрасову и Панаеву, а две трети делились между четырьмя «исключительными сотрудниками» в соответствии с числом листов, напечатанных каждым из них. «Обязательное соглашение» было последней попыткой добиться объединения двух групп, четко определившихся в редакции «Современника» к исходу 1856 г., - либеральной и революционно-демократической.

В это время в истории «Современника» произошло другое, намного более значительное событие: появился новый сотрудник - Н.А. Добролюбов. В 1855-1857 гг. будущий критик учился в Главном педагогическом институте в Петербурге. Здесь Добролюбов писал революционные стихи, активно участвовал в подпольном студенческом кружке, выпускал рукописную газету. Несколько раньше произошла встреча Добролюбова с Чернышевским, которая сразу же обнаружила их идейную близость и положила начало личной дружбе, продолжавшейся до смерти Добролюбова.

Встреча с Чернышевским имела огромное влияние на Добролюбова и сказалась на дальнейшем формировании его взглядов.

С конца 1857 г. Добролюбов стал постоянным сотрудником редакции «Современника». Чернышевский (заведующий отделом «Политика») и Некрасов возлагают на него обязанности заведующего литературно-критическим (библиографическим) отделом. С 1858 г. Добролюбов вошел в число редакторов журнала вместе с Некрасовым и Чернышевским. В 1859 г. Добролюбов при одобрении Некрасова организует в «Современнике» новый сатирический отдел (фактически журнал в журнале) под названием «Свисток». И этот отдел был направлен прежде всего против русского и международного либерализма, всех носителей реакционных, антинародных идей. Здесь Добролюбов проявил себя как талантливый поэт-сатирик.

Соотношение сил в «Современнике» существенно изменилось. Приход Добролюбова сразу сказался на политическом направлении журнала. Теперь можно было четко осуществить руководство по трем основным разделам: критика - Добролюбов, публицистика - Чернышевский, беллетристика - Некрасов. Новая редакция очень быстро придает журналу характер боевого органа передовой революционно-демократической мысли.

Качественно Новое начало, которое дает основание считать, что «Современник» в это время переходит на позиции революционной демократии, сказалось прежде всего в четко выраженном (насколько позволяли условия цензуры) стремлении редакции журнала к революционным преобразованиям и в признании крестьянства главной революционной силой общества.

Новое качество журнала проявлялось, наконец, в его беспощадной борьбе вначале против либерально-дворянской литературы и критики, затем - против либерализма как буржуазной идеологии вообще.

Ведущие материалы «Современника» - критика, библиография, публицистика - представляли собой мощный идейный стержень, делавший журнал изданием нового, революционно-демократического типа. Да и беллетристика чаще всего подбиралась так, что служила тем же целям. Редакция вела огромную работу, направленную на то, чтобы в условиях жестокого цензурного режима изменить характер журнала. Еще летом 1856 г. было решено создать новый отдел - «Современная хроника политических событий в нашем отечестве и других странах». Издатели журнала, Панаев и Некрасов, обратились с письмом к министру народного просвещения. Натолкнувшись на серьезные цензурные препятствия, редакция «Современника» постаралась изменить структуру издания, чтобы помещать больше статей, связанных с насущными проблемами современности. В 1856-1857 гг. «Современник» состоял из пяти отделов: «Словесность», «Науки и художества», «Критика», «Библиография» и «Смесь». В начале 1858 г. журнал фактически состоял уже из трех частей: первый отдел - «Словесность, науки и художества», второй - «Критика и библиография» и третий - «Смесь». Объединение «словесности» с «науками» дало возможность с каждым номером расширять публицистический раздел. Показательно, что первая книга «Современника» за 1858 г. была открыта статьей Н.Г. Чернышевского «Кавеньяк».

Перестройка структуры журнала закончилась в начале 1859 г., когда было создано два отдела. В первом помещались беллетристические произведения, а также статьи научного характера. Во второй отдел входили публицистика, критика и библиография.

Основным автором работ, напечатанных здесь, был Чернышевский. Еще в начале 1858 г., передав Добролюбову руководство отделом критики и библиографии, Чернышевский целиком отдался публицистике и принял на себя главный труд по написанию статей, непосредственно или косвенно связанных с решением крестьянской проблемы. Он с одинаковым успехом выступает как политик, экономист, историк и философ.

«Современник» под руководством Некрасова, Чернышевского и Добролюбова стал ярко выраженным политическим журналом, и это сделало невозможным участие в нем либеральной группы сотрудников. В 1858 г. «Современник» покинул Л. Толстой, в 1859 г. ушли А. Майков и Фет, в 1860 г. - Григорович и Тургенев

Популярность «Современника» в 60-е годы была исключительно велика. Тираж журнала доходил до 6--7 тысяч экземпляров. Чернышевский печатал специальные отчеты о распространении журнала и упрекал те города и местечки, где не выписывали журнал, не получали ни одного экземпляра, хотя и понимал, что не все желающие могли найти средства для подписки,

Значение «Современника» в истории русской журналистики исключительно велико. Это был один из лучших журналов XIX в. Главными его достоинствами были полное идейное единство, строгая выдержанность направления, преданность интересам народа, прогресса и социализма. Небывалое значение приобрела публицистика. Здесь были напечатаны лучшие статьи русской публицистики, многие стихи Некрасова, роман Чернышевского «Что делать?», здесь началась сатирическая деятельность великого русского писателя М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Все годы издания «Современника» цензура зорко следила за ним, в 1862 г. журнал был приостановлен за революционное направление на шесть месяцев, а в 1866 г., уже после смерти Добролюбова и ареста Чернышевского, был вовсе закрыт с нарушением законодательства о печати по личному распоряжению царя.

"Свисток" - сатирический отдел "Современника". Создатель и основной автор - Добролюбов.

Всего вышло 9 номеров (по 3 в 1859 и 1860, по одному в 1861, 1862, 1863).

Авторы - Некрасов, Чернышевский, Салтыков-Щедрин, (братья Жемчужниковы + А.К. Толстой) = Козьма Прутков. Добролюбов издевался над рутинистами - приверженцами старого и прогрессистами - сторонниками нового, которого они не поняли. Подписывался "Конрад Лилиеншвагер", поэт "Яков Хам", юное дарование "Аполлон Капелькин". После смерти Добролюбова "Свистком" руководил Некрасов.

Д.И. Писарев

Дмитрий Иванович Писарев (1840 - 1868) считал себя прямым продолжателем «реальной» критики Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова. И для этого у него были не только субъективные основания. После смерти в 1861 году Добролюбова и ареста год спустя Чернышевского Писарев, сам арестованный 2 июля 1862 года и заключенный в Петропавловскую крепость, но добившийся права публично выступать с литературно-критическими и публицистическими статьями, как бы принимает эстафету демократической критики. Вместе с тем правильно понять своеобразие литературно-критической позиции Писарева можно лишь с учетом ее значительных отличий не только от критики «эстетической», «органической» (Аполлон Григорьев) или «почвеннической» (Н. Страхов), но и позиций Белинского, Чернышевского и Добролюбова.

Это отличие проявилось в равнодушии Писарева к такой теоретической предпосылке критики его предшественников, как диалектика. Писарев отбрасывает ее вместе с немецкими «умозрительными системами» от Шеллинга до Фейербаха. «Наше время,-- заявляет он в статье «Схоластика XIX века»(1861),-- решительно не благоприятствует развитию теории <..> Ум наш требует фактов, доказательств... <...> На этом основании мне кажется, что ни одна философия в мире не привьется к русскому уму так прочно и так легко, как современный, здоровый и свежий материализм. Диалектика, фразерство, споры на / словах и из-за слав совершенно чужды этому простому учению».

Немецкой классической философии Писарев противопоставляет методологию и выводы новейшего естествознаний и современной исторической науки, «опирающейся на тщательную критику источников». Собственную практическую программу действий Писарев вырабатывает в значительной степени на основании положений противника «метафизики», основателя позитивизма О. Конта (ему посвящена статья 1865 года «Исторические идеи Огюста Конта»), а также естественно-научного материализма К. Фохта, Л. Бюхнера и Я. Молешотта. Вульгарно-материалистическое представление о единстве физиологии и психологии, разделяемое Писаревым, приведет его, в частности, к выводу о бесполезности эстетики, о том, что она должна раствориться в физиологии.

Наряду с «дешевым материализмом» (Ф. Энгельс) Фохта - Молешотта составной частью мировоззренческой позиции Писарева стал и антропологизм., в целом послуживший у Писарева (как и у Белинского, Чернышевского, Добролюбова) освободительным идеям и вере критика в конечную победу человеческой природы, проникнутой борьбой за самосохранение и чувством «общечеловеческой солидарности», над гнетущим и искажающим ее обществом.

Своеобразна и социально-политическая предпосылка писаревской критики. Писарев - революционный демократ в том смысле, что он отнюдь не исключает возможность я законность революционного преобразования русского общества в интересах всех «голодных и раздетых». Ему вполне ясен и факт эксплуатации народа господствующими сословиями; это отчетливо дано понять в памфлете «Пчелы» (1862), статьях «Очерки из истории труда» (1863), «Генрих Гейне» (1867), «Французский крестьянин в 1789 году» (1868) и др. Но Писарев иначе, чем крестьянские революционеры Чернышевский и Добролюбов, растет вопрос о движущих силах общественного прогресса и оголив нем в настоящий момент народных масс. «Русский крестьянин...-- пишет он, например, в статье «Схоластика XIX века»,-- еще не в состоянии возвыситься до понятия собственной личности, возвыситься до разумного эгоизма и до уважения к своему «я»...». Решающую роль в русском общественном движении Писарев отводит не массам, но мыслящим, личностям,-- демократической интеллигенции, всем, кого критик, начиная со статья «Базаров» (1862), назовет «реалистами».

Центральная в критике Писарева теория «реализма» («реалистов») как особого мировоззренческого и поведенческого комплекса заключала в себе, наконец, и ответ на вопрос об отношении литературы к обществу и социальной функции искусства. Программа «реализма» - подлинное средоточие писаревской критики в ее сильных и слабые сторонах. Но прежде чем приступить к ее рассмотрению, скажем коротко о начальном периоде; деятельности Писарева, продолжавшемся с 1859 по 1860 год,

Дебютировав в журнале «для взрослых девиц», «Рассвет», Писарев поместил здесь разборы гончаровского «Обломова», «Дворянского гнезда» Тургенева и рассказа Л. Толстого «Три смерти». «В эти ранние дни моей... ранней юности,-- вспоминал он позднее,-- я был помешан, с одной стороны, на красотах науки, о которой не имел никакого понятия, а с другой, на красотах поэзии, которой представителем я считал, между прочим, г. Фета».

В ту пору еще студент Петербургского университета Писарев разделяет подходы и критерии «эстетической» критики. «Истинный художник,-- декларирует он, например, в статье об «Обломове»,-- стоит выше житейских вопросов, но не уклоняется от их разрешения, встречаясь с ними на пути своего творчества. Такой поэт смотрит глубоко на жизнь и в каждом ее явлении видит общечеловеческую сторону, которая затронет за живое всякое сердце и будет понятна всякому времени». В таланте Гончарова критику дороги «полная объективность, спокойное, бесстрастное творчество, отсутствие узких временных целей, профанирующих искусство».

Нотки будущего Писарева пробиваются, пожалуй, лишь в статье о «Дворянском гнезде» - в упреках Лизе Калитиной за пассивность, отсутствие собственного взгляда на жизнь, в идее «умственной самостоятельности» женщины.

Принципы «Эстетической» критики владели Писаревым, однако недолго. «В 1860 году,- писал он,- в моем развитии произошел довольно крутой поворот. Гейне сделался моим любимым поэтом, а в сочинениях Гейне стали нравиться самые резкие ноты его смеха. От Гейне понятен переход к Молешотту и вообще к естествознанию, а далее идет уже прямая дорога к последовательному реализму и к строжайшей утилитарности» («Промахи незрелой мысли», 1864}.

Приглашенный в 1861 году в журнал «Русское слово» (редактировался Г.Е. Благосветловым), Писарев в том же году публикуете нем ряд статей («Идеализм Платона», «Схоластика XIX века», «Стоячая вода», «Писемский, Тургенев и Гончаров», «Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова»), объединяемых двумя. взаимосвязанным и задачами. Это, во-первых, пропаганда «эмансипации человеческой личности» от семейных, сословно-кастовых, нравственно-идеологических оков, предрассудков господствующего общества, мешающих «чeлoвeку свободно дышать и развиваться». «...Что можно разбить,-- излагает критик ультиматум своего «лагеря»,- то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам». И, во-вторых, призыв к литературе максимально сблизиться с действительностью и практически послужить освобождению личности, анализируя в этом свете «вопросы частной нравственности и житейских отношений».

Реализацией последней задачи становится статья о повестях Писемского «Стоячая вода». В произведениях писателя критик отмечает моменты», изобличающие «грубость семейных отношений, неестественность нравственных воззрений, подавление личной самостоятельности гнетом общественного мнения...» «Мое дело,- объясняет Писарев свой нынешний подход к литературе,- обратить внимание читателя на те факты, которые всего более дают материалов для размышления».

Объемом подобного «материала» в произведениях того или иного художника оценивает теперь Писарев и его существенное значение. Отсюда полярно противоположное по сравнению с первой статьей об «Обломове» мнение критика о Гончарове и выдвижение на первое место даже не Тургенева, но Писемского - за густоту и яркость социальной бытописи и почтя «этнографический интерес» его романов, а также и критическое отношение к герою-фразеру.

Законченность, литературно-критическая позиция Писарева обретает в 1862 - 1864 годах, когда критик, по его словам, отстаивает то «совершенно самостоятельное направление мысли», которое находится в «самой неразрывной связи с действительными потребностями нашего общества» « Реалисты», 1864). Это и есть знаменитый писаревский «реализм».

Наступление с 1862 года общественной реакции в России не изменило революционной позиции Писарева. «Династия Романовых и петербургские бюрократы,- писал он в прокламации против царского агента барона Ф. Фиркса (псевдоним - Шедо-Ферроти),- должны погибнуть...» Вместе с тем народная революция представляется Писареву теперь еще менее возможной ввиду темноты и пассивности масс. Для достижения политической свободы и демократии нужны, считает он, иные - не ««механические», но «химические» средства. И соответствующие им деятели, нарождение которых в самой жизни для Писарева знаменовал тургеневский Базаров. Он-то и стал в глазах критика первым воплощением «реалиста». Мировоззренческий и поведенческий кодекс таких людей Писарев формулирует в статье 1864 года «Реалисты».

В основе теории реализма два принципа: 1 - прямой пользы и 2 - экономии умственных сил. Писарев рассуждает так: масса народа пребывает в порочней круге невежества и бедности и сама не в состоянии его разорвать. Помочь народу в этом могут только люди, обладающие знаниями и несущие их в массы,- мыслящая часть общества. Но она крайне малочисленна, и чтобы ее усилия по просвещению народа не пропадали даром, нужна строжайшая «экономия умственных сил», то есть их подчинение только тому, что действительно приносит пользу.

Самое полезное для общества сейчас, считает Писарев, это пропаганда естественно-научных материалистических знаний, так как только они научат людей правильно понимать потребности своей природы и, следовательно, действовать так, чтобы их личная польза (выгода) сочеталась с выгодой других людей, всего общества. (Отсюда, в частности, писаревский апофеоз науки, знаний.) Людей, обладающих этим пониманием, мало. Значит, надо прежде всего их умножить, создав поколение демократической интеллигенции, массовый тип «мыслящего работника», «интеллигентного пролетария"".

Поколение «реалистов» (а не нигилистов, как обозвали базаровых их идеологические и социальные антиподы) сделает ненужными прежних «лишних людей» - фразеров-идеалистов Рудиных и Бельтовых.

Отсюда и насущные - «реалистические» - задачи современной русской литературы. Она должна быть подчинена также требованиям прямой пользы и «экономии умственных сил». Она вносит в общество естественно-научные знания, способствуя правильному разумению человеком своей природы, а также формируя критическое: мышление. Она дает для последнего обильный материал из всех сфер общественной жизни. Наконец, она создает в своих произведениях образы «реалистов» с «реалистических» же авторских позиций. Потому что, утверждает Писарев, «кто не реалист, тот не поэт, а просто даровитый неуч или ловкий шарлатан.

В глазах Писарева «чистое искусство» не только бесполезно, но и вредно, так как отвлекает умственные силы общества от решения «настоятельных потребностей современной гражданской жизни». В статье «Цветы невинного юмора» (1864), вызванной упреком в неоправданной апологии естественных наук, Писарев причислил к авторам «чистого искусства» даже Салтыкова-Щедрина, сатира которого-де не ориентирована на существенную пользу.

В пропаганде «реализма» заключена, по Писареву, непосредственна цель и оправдание (польза) и современной литературной критики. « Разбирая роман или повесть,- говорит критик в статье « Роман кисейной девушки» (1865),- я постоянно имею в виду не литературное достоинство данного произведения, а ту пользу, которую из него можно извлечь «для миросозерцания моих читателей». Необходимо, чтобы в критическом отзыве «высказался взгляд-критика на явления жизни, отражающиеся в литературном произведении». Просвещению читателей в духе «реализма» может послужить и автор, «равнодушный к живым потребностям современности». В этом случае критика достигнет своей цели, вскрывая обычные, по мнению Писарева, причины этого равнодушия: «невежество данного субъекта, или одностороннее развитие, или слабоумие, или молчалинство».

В любом случае критика в понимании Писарева, не способ анализа художественных произведений, но агент насущных потребностей общества.

Упование Писарева не столько на народ, сколько на критически мыслящих личностей объясняет пересмотр им ряда оценок Добролюбова. Вопреки Добролюбову он называет (в статье «Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова») произведением «чистого искусства» роман Гончарова «Обломов», а в характере главного героя видит не типическое лицо, но «клевету», (в смысле выдумки) на русскую жизнь. Он не согласен с мнением о тургеневском Инсарове как предвестнике русских «людей дела» на том основании, что герой «Накануне» - плод авторской фантазии, сверх того, в интеллектуальном отношении человек дюжинный. В статье «Мотивы русской драмы» (1864) была негативно оценена личность Катерины («Гроза» Островского), в которой Добролюбов увидел символ зреющего народного протеста. Не видя у Катерины примет «умной и развитой личности», Писарев считает ее всего лишь жертвой неосознанных страстей и фантазий, этаким «вечным дитем». Да и вообще, по мнению критика, русская жизнь лишена подлинно драматических коллизий, возникающих лишь при столкновении «реалиста» с косным обществом.

Антищедринская статья «Цветы невинного юмора», представлявшая сатирика любителем смеха для смеха, иронизирующим над якобы уже отжившим явлением (имелось в виду крепостное право и его последствия), породила длительную и жестокую полемику «Русского слова» с «Современником» (1864 - 1865 гг.), нанесшую значительный вред этим демократическим органам. С обеих сторон (от имени «Современника» выступали Щедрин и М. Антонович, от имени «Русского слова» - Писарев и В. Зайцев) было допущено множество передержек и колкостей - в частности, в связи с различным отношением к некоторым аспектам недавно опубликованного романа Чернышевского «Что делать?». На одном из эпизодов этой полемики надо остановиться.

Речь идет об отношении к Базарову и вообще базаровскому типу. Если Антонович усмотрел в нем клевету на молодое поколение (в статье «Асмодей нашего времени», 1862), то Писарев, напротив, «все наше молодое поколение с своими стремлениями и идеями» («Базаров», 1862). К Базарову Писарев возвращается в программных «Реалистах», «Мыслящем пролетариате» (первоначальное название - «Новый тип», 1865). Это излюбленный герой критика, затмить которого в его глазах смог, пожалуй, лишь Рахметов, в котором, однако, Писареву виделось развитие базаровского типа. Именно в Базарове критик усмотрел совокупность основных черт «реалиста»: он прошел школу труда и лишений, «сделался чистым эмпириком», в жизни руководствуется «расчетом» (понимает, что «быть честным очень выгодно»); это личность свободная от гнета преданий, авторитетов, самостоятельная. «Реалист» презирает все мечтательное, туманное, чуждое жизни и потребностям здорового организма (весь «романтизм», «эстетизм»), он материалист-естественник, распространяющий знания и идущий к цели прямо, честно и энергично. В отличие от печориных, имеющих «волю без знания», и рудиных, владеющих «знанием без воли», «реалисты» базаровы имеют знания, и волю», причем мысль и воля у них «сливаются в одно целое».

Вернемся к писаревской трактовке задач литературной критики.

В конкретном преломлении пропаганда критикой «реализма» у Писарева означала:

1) борьбу за базаровых-реалистов» и против их клеветников; 2) показ несостоятельности людей, далеких от «реалистов»; 3) разоблачение чуждых «реалисту» ценностей и теорий; 4) разоблачение мнимых «реалистов»; 5) анализ материалов, способствующих умственному формированию людей «нового типа».

В рамках первой задачи написана статья «Мыслящий пролетариат» - о героях романа Чернышевского «Что делать?», принадлежащих, как подчеркивает критик, «к базаровскому типу», но обрисованному «отчетливее... и гораздо подробнее».

Из содержательных аспектов произведения Писарев прежде всего пропагандирует мысль об освобождающей и восстанавливающей личность миссии свободного коллективного труда, а также этику «разумного эгоизма», позволившую «новым людям» приобрести гармоническое единство «долга и свободного влечения» (необходимости и свободы), разума и чувства, себялюбия и альтруизма. Он разделяет оптимизм автора, веру а способность обыкновенных людей очеловечить окружающие их обстоятельства и таким образом изменить к лучшему свою жизнь. С особым вниманием отнесся критик к фигуре Рахметова, которую называет «титанической» и (в отличие от, по его мнению, придуманного тургеневского Инсарова) вполне живой. Рахметов для Писарева - продолжение и уже практическое воплощение критической мысли Базарова. Это революционер, деятельность которого при соответствующем настроении масс признается критиком «необходимой и незаменимом».

Статья «Мыслящий пролетариат» была декларацией и программой действий для людей «нового типа», призванного сменить в русском общественно-освободительном движении всякого рода романтиков и скептиков, идеалистов-мечтателей. К «новым людям» отнесет Писарев в статье « Подрастающая гуманность» и демократа Рязанова из романа В. Слепцова «Трудное время».

Как ответ клеветникам этого типа людей можно рассматривать статью «Сердитое бессилие» (1865), где Писарев с уничтожающей иронией анализирует антинигилистический роман Клюшникова «Марево». Прибегнув на этот раз к собственно эстетическим критериям, критик показывает не только нравственную, но и литературную несостоятельность автора в обрисовке своих отрицательных («нигилисты» Инна и Николай Горобец, аристократ Броне к ни) и положительных (Русанов) героев.

В статье с выразительным названием « Промахи незрелой мысли» (1864) Писарев обращается к трилогии «Детство. Отрочество. Юность», рассказам «Утро помещика» и «Люцерн» Л. Толстого. Смысл выступления в анализе причин того, почему люди типа Нехлюдова и Иртеньева, «очень неглупые и совсем не подлые» оказываются, как полагает Писарев, бесполезными в жизни. Обстоятельно рассмотрев по обыкновению два-три эпизода названных произведений (избиение Нехлюдовым крепостного слуги Васьки в «Юности», крах барской филантропии в «Утре помещика»), критик объясняет беды толстовских героев - их оторванным от насущных жизненных проблем воспитанием, а главное, интеллектуальным «невежеством», то есть равнодушием к выводам современного естественнонаучного знания.

Своего рода воспитательной акцией в интересах людей «нового типа» можно рассматривать статью 1865 года « Роман кисейной девушки» - на материале повестей Н.Г. Помяловского «Мещанское счастье» и « Молотов». Писарев солидарен с Помяловским в отрицательном отношении к тезисам: «среда заела», «обстоятельства погубили». «Люди, которые на что-нибудь годятся,-- пишет он,-- борются с... обстоятельствами и по меньшей мере умеют отстоять против них свое собственное нравственное достоинство». Однако герой дилогии Молотов не удовлетворяет критика, хотя он «умный и развитый пролетарии «. Он был «барином» в отношениях к Леночке Илличевой. Не сумел «внести... свет и теплоту в существование окружающих». Почему? Потому что «плебей Молотов» не был «глубокой натурой» в роде Базарова и не обладал «сильной и горячей верой в человеческую природу». Словом, для успешного противостояния пошлым и рутинным обстоятельствам «реалисту» недостаточно умственного развития, необходимо сочетать его с развитыми же естественными (в антропологическом смысле) потребностями. Этот вывод, по мысли Писарева, и должен сделать читатель «простой истории Молотова».

Отмежевать людей «нового типа» от их мнимых единомышленников в жизни и в литературе - одна из задач Писарева в статье «Борьба за жизнь» (J867 - 1868), написанной в связи с романом Достоевского «Преступление и наказание». Писарев понимает, что противники базаровско-рахметовского типа не преминут в целях дискредитации отождествить его с убийцей Раскольниковым, также «пролетарием» и теоретиком. Все внимание критика поэтому сосредоточено на двух пунктах: 1) доказательстве того, что причиной преступления Раскольникова была не теория, а его «исключительное положение» (нищета, истощение физических и нравственных сил), 2) показе несостоятельности теории героя Достоевского, ее претензии на связь с передовыми (в частности, революционными) идеями.

Целый ряд писаревских публикаций, в особенности посвященных проблемам историческим и социальным («Пчелы», «Очерки истории труда». «Популяризаторы отрицательных доктрин» и др.), призван дать читателю обширный материал для формирования критического мышления и негативного отношения к существующему положению вещей. Сюда же следует отнести и статью «Погибшие и погибающие» (1866), где критик в связи с «Очерками бурсы» Помяловского и «Записками из мертвого дома» Достоевского остроумно сопоставляет и взаимообусловливает русскую школу (воспитание) и русский острог. Они связаны как причина и следствие.

Прямым противником «реалистическому» миросозерцанию и поведению для Писарева была вслед за чистым искусством эстетика. В рамки этого понятия критик включал не только идеалистические эстетические теории. Это был синоним миросозерцания, основанного на идеализме и отвлеченном мышлении и проникнутого, как считал критик, мечтательностью, разладом слова и дела - вследствие праздности, существования за чужой счет и неразумного эгоизма. «Эстетик и реализм,- заявлял Писарев в «Реалистах»,- ... находятся в непримиримой вражде между собою, и реализм должен радикально»« истребить эстетику, которая в настоящее время отравляет и обессмысливает все отрасли нашей научной деятельности».

В свете этого толкования эстетики следует понимать нашумевший поход Писарева против наследия Пушкина (а заодно и его интерпретациях у Белинского), предпринятый в статье «Пушкин и Белинский» (1865). По мнению критика, Пушкин и его поэзия стали; знамением и опорой неисправимых романтиков и литературных филистеров. Следовало, считал он, развенчав Пушкина, лишить противников этой опоры.

Надо отдать должное Писареву: его аргументация и сегодня в состоянии смутить неискушенного читателя. Критик не находит примет действительно передовых идей ни в Онегине, скучающем, по его мнению, не от отсутствия сферы для деятельности, но от развратившей его волю, притупившей разум и чувства праздности, ни в Татьяне, которой Писарев вменяет в вину даже ее возникшее с первого взгляда чувство. Заурядным, чувственно влюбленным молодым помещиком выглядит Ленский. «Онегин» - вовсе не энциклопедия и не исторически ценное произведение, так как в нем обойден главный вопрос времени - крепостное право (на этом основании роману противопоставлено грибоедовское «Горе от ума»).

Еще в меньшей степени выдерживает критику мысли, по Писареву, пушкинская лирика, таящая под мнимопоэтической завесой незначительное, а то и пошлое содержание. С особой яростью обрушивается критик на пушкинские стихи 30-х годов о поэте и поэзии, усматривая в них прямую проповедь асоциального «чистого искусства». В целом наследие Пушкина, рассмотренное с точки зрения насущной пользы, объявлялось отрицательным и вредным, сам поэт - только «стилистом» и «версификатором».

По-своему последовательная писаревская критика Пушкина на деле оказалась совершенно антиисторичной, а в трактовке художественного содержания и вульгарной.

Итоговым выступлением Писарева против эстетики и эстетиков стал трактат «Разрушение эстетики» (1865), в котором критик дал огрубленную трактовку ряда идей магистерской диссертации Чернышевского. Здесь же была высказана мысль о возможности либо успешной замены искусства (поскольку оно не больше как комментарий к действительности) социальными науками, либо вообще его упразднения. В первую очередь этому подлежат, по мнению Писарева, живопись, скульптура и музыка.

Из всей предшествующей литературы Писарев советовал отобрать лишь то, что «может содействовать нашему умственному развитию», то есть формированию и умножению «реалистов». Эта установка фактически лишала писаревскую критику историко-литературной заинтересованности, что объясняет и отсутствие в ней историко-литературной концепции.

Историю литературы Писарев подменяет сменой культурно-исторических типов: Онегин и Печорин уступили место Бельтову и Рудину, время которых, в свою очередь, миновало навсегда с момента появления Базарова, Лопухова и Рахметова.

После закрытия в 1866 году журнала «Русское слово» Писарев после недолгого сотрудничества в журнале Г. Благосветлова «Дело» переходит в 1867 году в «Отечественные записки», с 1868 года редактируемые Некрасовым и Салтыковым-Щедриным. Этот последний период в деятельности Писарева отмечен сдвигом в его представлениях о роли народных масс в истории, наметившиеся в статьях «Генрих Гейне» и особенно - «Французский крестьянин в 1789 году». Здесь критик анализирует с явной оглядкой на Россию факторы, позволившие забитому и невежественному французскому крестьянину XVIII столетия вырасти в сознательного участника революции. Трагическая смерть в 1868 году (Писарев утонул) оборвала дальнейшее идейное развитие критика.

Считая себя продолжателем «реальной» критики Чернышевского и Добролюбова, Писарев на деле интерпретировал ее в смысле откровенного утилитаризма и публицистичности. Утилитарен в своей основе и его взгляд на искусство. В отличие от Белинского, Чернышевского Писарев, требуя от литературы мыслей, идей, практически не отграничивает идею поэтическую от отвлечен1|О-логической. Он игнорирует категорию художественности, которую подменяет набором технических приемов и средств (вроде ясности и наглядности изложения и т.п.). И своих разборах - точнее, разговорах по поводу литературных произведений - Писарев, как правило, игнорирует авторскую позицию. «Приступая к разбору нового романа г. Достоевского,- говорит он в статье «Борьба за жизнь»,- я заранее объявляю читателю, что мне нет никакого дела ни до личных убеждений автора... ни до общего направления его деятельности... ни даже до тех мыслей, которые автор старался провести в своем произведении».

По существу, Писарев относится к художественному образу как к жизненному факту. Естествен вопрос: не следовало ли в этом случае непосредственно обратиться к жизни? Зачем было брать в посредники литературу?

Во-первых, затем, что художественный образ - уже (пусть критик и недооценивает это) обобщение. Разговор е его помощью о жизни приобретает не только конкретность, но и особый масштаб. Во-вторых, Писарев (и в этом он литератор, а не только публицист) великолепно умел доразвить жизнеподобную логику того или иного литературного образа, в особенности когда она объективно совпадала с направленностью его мысли. Примеры тому - анализ образа либерала Щетинина из "Трудного времени» Слепцова или системы воспитания в «Очерках бурсы» Помяловского.

Огромной популярности статей Писарева в 60-е годы содействовал его блестящий талант полемиста. Логический аппарат критика и сейчас производит чарующее впечатление. Как, впрочем, и стиль: точный, лаконичный и в то же время афористичный: экспрессивный. Он сочетает иронию и сарказм с патетикой призывов и негодования, всегда бесстрашных и предельно искренних.

Мы рассмотрели литературно-эстетические позиции трех крупнейших представителей «реальной» критики. Подведем итог.

Генетически связанная с наследием Белинского 40-х годов, «реальная» критика в своем развитии с середины 50-х по конец 60-х годов эволюционировала в направлении все большей публицистичности и утилитаризма. Став определяющими в статьях Писарева, эти тенденции придали «реальной» критике на этом ее этапе характер не столько противоядия, сколько прямой противоположности критики «эстетической.

Если «эстетическая» критика допускала отражение временных, преходящих сторон действительности в искусстве лишь в свете ценностей (устремлений, коллизий) вечных, общечеловеческих, то для Писарева литература ценна лишь постольку, поскольку служит интересам «ищущей минуты», содействует «общественному сознанию» современников. Апология художественности как основного условия нравственного и общественного значения литературы сменяется у Писарева пропагандой непосредственной пользы, тезис об объективности, беспристрастности и независимости художника - идеей откровенной тенденциозности (субъективности) и подчинения писателя насущным просветительским и воспитательным задачам времени.

Наконец, анализ художественного произведения с точки зрения его художественной состоятельности и непреходящего значения заменяется использованием его в качестве материала для критичеcкой оценки умственного и социально-политического сocтoяния современного общества. Отсюда выдвижение Писаревым на первый план не Тургенева, Гончарова или Л. Толстого, Достоевского, но сначала Писемского, а затем Помяловского и Чернышевского. Отсюда же негативное отношение в целом к поэзии («Стихотворцы отходят на второй план») и предпочтение ей романа - в значении «гражданского эпоса», приближающегося по своему характеру к «серьезному исследованию» («Реалисты»).

Если «эстетическая критика» исходила в своих представлениях о действительности и искусстве из превосходства общего над частным, вечного и «неизменного» над текущим и преходящим психологического над социальным, то «реальная» критика на стадии Писарева заняла здесь позицию полярно противоположную. Диалектическая взаимосвязь и взаимозависимость названных начал, свойственная критике зрелого Белинского и нашедшая свое воплощение в его учении о пафосе, не была унаследована ни «эстетической», ни «реальной» критикой.

Добролюбов издавал сатирическое приложение к журналу «Современник» - «Свисток». В пе­риод 1859-1863 гг. всего вышло 9 номеров. Название стало нарицательным, благо­даря Каткову, который применял кличку «свистуны» для обозначения последователей Чернышевского и Добролюбова. Сами ре­волюционные демократы не смущались этой клички, принципиально приписывая этому прозвищу положительное значение.

«Литературные критики наши, начиная с 40-х годов, прямые трибуны, для которых ху­дожественные произведения не более, как предлог выяснить свои общественные идеалы. Они создали особый род критических статей «по поводу», которые очень мало занимались эстетической стороной произведения и очень много общественными выво­дами, из него вытекающими» (Венгеров С.А. Героический характер русской литера­туры \\ Собрание сочинений. Т.1 СПб., 1911.39).

«Вся жизнь Белинского проникнута поэзией, статьи его облиты светом внутреннего пожара. Вся жизнь Добролюбова, все статьи его, его переписка с друзьями, его дневники – все отражает в себе натуру упорно прямолинейную, без мечтательных по­рывов к идеальным вершинам деятельности, без жажды красоты и совершенства» (Во­лынский А.Л. Русские критики. Спб. 1896. С.135).

3. КОНЕЦ «СОВРЕМЕННИКА»

1. СКАНДАЛ В ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ЖУРНАЛИСТИКЕ

После покушения на царя Александра II Каракозовым он был закрыт. С 1868 г. Не­красов совместно с Салтыковым - Шедриным стал издавать журнал «Отечест­венный записки». Переход в руки Некрасова «Отечественных записок», раскол бывшей редакции «Современника» – самая скандальная история в русской журналистике XIX века.

После запрета журнала «Современник», многие перешли работать в журнал «Отечественные записки» Некрасова. Но Ю. Жу­ковского и М. Антоновича Некрасов не взял. Причиной этому было то, что цензурное ведомство было решительно против уча­стия Антоновича и Жуковского в «Отечественных записках». Но дело было не только в этом, М. Антонович и особенно Ю. Жуковский предъявили повышенные мате­риальные претензии.

М. Антонович и Ю. Жуковский попробовали выпускать журнал «Космос», но он не пользовался успехом. В обиде на Некрасова М. Антонович и Ю. Жуковский выпустили брошюру «Мате­риалы для характеристики современной русской литературы» (1868), где обвиняли Не­красова с том, что он использовал авторитет Белин­ского, Чернышев­ского и Добролю­бова в своих корыстных целях. И это недалеко от ис­тины, но не со­всем верно, - ведь Не­красов был не только владельцем журнала «Современник», но и сам был талантливым поэтом. Хотя они были правы, Некрасов был не столько по­этом, сколько ли­тературным «бизнесменом». Еще А. Герцен называл Некрасова лите­ратурным Ruffiano – т.е. мошенником. Да и Тургенев поддерживал это мнение А. Гер­цена, говоря, что пора выставить «этого бесстыдного мазурика на лобное место» .

Эта брошюра сильно задела Некрасова. Н. Михайловский свидетельствовал, что Некра­сов «…прямо-таки заболел и как теперь вижу его вдруг осунувшуюся, точно постаревшую фигуру в халате» (Михайловский Н.К. Литературные воспоминания и со­временная смута. СПб. 1900. Т.1. с.74). Салтыков-Щедрин по этому поводу буквально «рвал и метал», почти нецензурно выражался в адрес этой брошюры.

Елисеев Ответ на критику \\ Отечественные записки. 1869. №4. Салтыков-Щедрин т.9.

2. АНТОНОВИЧ М.А. (1835-1918)

Максим Алексеевич Антонович (1835-1918) принадлежал к кругу Чернышевского и Добролюбова. После смерти Добролюбова и ареста Чернышевского в 1862 году Антонович фактически воз­главил «Современник». Из семьи дьячка. Семинарист, закон­чил в 1859 году Петербург­скую духовную академию. По окончании он направлен на должность профессора в харьковскую семинарию, но наотрез отказался. Тогда ему было предписано явится в Харьковскую епархию, но он не появился и там. Его везде искали, а Антонович в то время жил без паспорта в Петербурге, и активно сотрудничал в «Современнике».

Эта критика напрочь закрыла М. Антоновичу дорогу в демократической публици­стике. К слову сказать, в последние годы жизни Некрасова они примирились, он прово­дил много времени с уже смертельно больным поэтом. В статье «Несколько слов о Н.А. Некрасове» (1878) он дает ему высо­кую оценку.

В 1866 году стал по­степенно проявлять большой инте­рес к естество­знанию, особенно к геологии и химии. Его работы по философии естествознания в поздний период не­плохо написаны и сыграли свою роль в популяриза­ции науки, осо­бенно в популяриза­ции дарвинистской теории, - он автор большой работы «Чарльз Дарвин и его теория» (1896). Интересен своими воспоминаниями о 60-х годах XIX века, которые были им написаны в начале XX века. Работа в «Современ­нике» - это его наиболее активный пе­риод творчества.

До философского уровня мышления он так и не под­нялся, чем даже «бравировал» в своих статьях. Хотя, при всем этом отличался достаточной образованностью, которая позволяла ему не делать «ляпсусов» как «зеленая» молодежь из «Русского слова». Наи­более интересен своей критикой ведущего философа того периода П.Л. Лаврова. Петру Лавровичу многие обязаны своими вершинами «философской» мысли – только благодаря тому, что его критико­вали Н. Чернышевский, М. Антоно­вич и П. Ткачёв мы и можем «записать» этих крити­ков в историю русской философии.

В своей статье «Два типа философов» он добивается ответа от Петра Лавровича на то, что есть фило­софия? Он никак в выступлении П. Лаврова в «Отечественных записках» (1861,№1) не найдет ответа у него на этот вопрос, напоминая тупого мальчишку, кото­рый хочет добиться от учителя ма­тематики простого и ясного ответа в двух словах на то, что есть математика? Не понимая, что, чтобы понять это, надо посидеть не один год за партой. Лавров же ясно говорит о философии с пониманием дела: «Справедливо, что философия присутствует во всякой нашей мысли, следовательно, она может быть от­крыта во всякой произвольно выбранной фразе. Конечно, в одном случае удобнее, в другом менее удобно открыть её присутствие, но всегда возможно.»()

Но «семинарист- расстрига» считает все это «совершеннейшей дичью». Вообще их спор напо­минает спор Сократа с каким-нибудь из его оппонентов в диалогах Платона. Оппоненты Со­крата в такой же степени тупы и самоуверенны.

Сам же он, отвергая «домыслы» идеалиста Лаврова, выстреливает «мощную» мысль:

«Как человек есть часть природы, так и наука о нем должна быть частью естествоведе­ния, пси­холо­гию нужно вырвать из мертвящих рук метафизики, соединить её с физиологией, и весьма хорошо бы присматривать за нею, чтобы она снова не пустилась в метафизику, когда ей позво­лят особою, само­стоятельно да отдельно.»(90)

Тем не менее Антонович относит Лаврова к единственному новому философу, который дос­тоин внимания: «За исключением неопределенного образа г. Страхова, первое и по­следнее ме­сто в числе новых философов бесспорно принадлежит г. Лаврову, т.е. он только и есть один но­вый философ. На него обращены взоры всех с надеждой и ожиданиями: за ним окончательно утвердилась репутация нашего русского философа, деятельного и трудолюбивого; и эта репу­тация вполне им заслужена» (Антонович М.А. Избранные философские сочинения.

ОГИЗ. 1945. С.35-36)

Можно только сожалеть, что он умер в 1918 году, в 30-х – 40-х годах был большой спрос на «над­смотрщиков» над метафизикой. Не случайно его сочинения были переизданы в 1945 году.

Антонович в критике «Русского слова» доходил до оскорблений «хавронья», «гнилой бутерброд», «барский лакей», «бессовестная рожа».

«В этой полемике Антонович был совершенно прав,* обличая Благосветлова (человека, очень несимпатичного и грубого эксплуататора) и указывая промахи Писарева, но на публику поток ругательств и взаимных изобличений произвел крайне тягостное впечатление и не мог не уронить престижа обоих журналов» (Венгеров С.А. Очерки по истории русской литературы. 2 изд. СПб. 1907. С.74-75).

3. ЖУКОВСКИЙ Ю. (1822-1907)

Юрий Галактионович Жуковский окончил училище правоведения, служил в сенате и государственной канцелярии. Потом занимался литературной деятельностью, издал по­весть «Петербургские ночи», выступил с первой статьей «Общественные отношения России с точки зрения исторической науки права» («Весна». 1859). Далее активно уча­ствует в работе журнала «Современник». После закрытия «Современника» Жуковский лавировал между «Современным обозрением» Н. Тиблена (этот журнал начал издаваться в 1868 году и просуществовал всего полгода) и «Отечественными записками» Некрасова, ища где ему предложат более выгодные материальные условия.

Затем совместно с Антоновичем редактировал жур­нал «Космос» (1869). После неудачи в дальнейшей литературной карьере он вновь поступает на службу в министерство фи­нансов, став далее управляющим Госбанком, сенатором.

В данном случае, он, может быть, оказался честнее, чем Некрасов, который продавал «слезы о народе»; торговал «духом» так, как торгует про­ститутка своим телом. Конечно, как говориться, он потерял свой «демократизм», но кто сказал, что там этот «демократизм» присутствовал?

Главное, что Ю. Жуковский в своих работах продолжил традиции так популярного у сотрудников журнала «Современник» «экономизма», который можно было интерпре­тировать, в зависимо­сти от симпатий или антипатий, от возрастной психологии разным образом – как в рево­люцион­ном, так и в либеральном направлении.

Впоследствии Ю. Жуковский известен своим выступлением против Маркса со статьей «Карл Маркс и его книга о капитале (Вестник Европы. 1877. №9). Оно вызвало серьезный общест­венный резонанс, на его выступление отозвался сам Маркс. В связи с этим, в принципе двигаясь в русле заданной Н. Чернышевским идейной традиции, ока­зался не «в чести» перед марксистами. В. Ульянов называл его «пошло-буржуазным» экономистом. (см. Ульянов В.И. Полное собрание сочинений. Т.1. С.131).

На эту критику живо откликнулся К. Маркс. Вместе с Жуковским в критике марксизма участвовал Б. Н. Чичерин в работе «Немецкие социалисты. Карл Маркс. (Сборник го­сударственных знаний. Т.IV. 1878)

Отозвались на критику Н. Зибер статьей «Несколько замечаний по поводу статьи г. Ю. Жуковского «Карл Маркс и его книга о капитале» (Отечественные записки. 1877. №11) и статьей «Чичерин contra К. Маркс» (Слово. 1879. 32). Откликнулся и Михайловский (Отечественные записки. 1877. №10).

Жуковский считал себя реалистом, выступая против идеализма. По Жуковскому при­рода идеализма обусловлена следующим: «Чистая мысль, стремясь обнять мир фак­тов, ставит* своей задачей дать их изменчивому содержанию неизменное; посреди временного и случайного отыскать вечное и непреходящее и притом, - что главное – не через посредство анализа этих фактов, а само из себя совершенно независимо от них – путем чистой дедукции» (Жуковский Ю. Политические и общественные теории XVI века. СПб. 1866. С.4). Именно на этом, по мнению Ю. Жуковского, и построена вся идеалистическая философия. Жуковский подчеркивает, что современность не терпит такого подхода, она требует не построения умозрительных, хотя и стройных систем, а знания фактов реальности.

По мнению Ю. Жуковского абсолютного знания не существует. Чистая мысль – это «односторонняя способность человеческого организма», которая оперирует «условно­стями», а потому вряд ли способна дать нам истинное знание реальности. Сама жизнь , представляет собою пеструю «цепь условностей», и только как эта «цепь условностей» может быть и понята. Именно реализм, который исповедует Ю. Жуковский, «…знает жизнь, как ряд условностей, и противополагает себе идеализм или безусловное, как от­сутствие жизни, в котором для него не может быть ничего интересного» (Жуковский Ю. Политические и общественные теории XVI века. СПб. 1866. С.12). Сама «чистая мысль» – это деятельность только «упорядочивающая» и «упрощающая» деятельность по систематизации «реального знания».

Корень реализма, по Ю. Жуковскому, находится в точных науках. Реализм везде ищет точ­ных знаний во всех сферах путем опыта. Потому путь реализма «…долгий и сложный; задача его представляет лабиринт подробностей, который не может быть пройден одним махом, одной философской системой или даже одним временем» (Жу­ковский Ю. Политические и общественные теории XVI века. СПб. 1866. С.12). В связи с этим он сетует, что человек всегда бежит от этого трудного пути «..надеясь ско­рее похитить знание, чем добыть его» (там же. С.12-13). Но сии «прометеевские» по­пытки не приносили успеха: «Он начинал свои прометеевские попытки с мифического мистицизма, сбитый раз, он обращался к опыту, но тут же создавал суеверные стремления, превращая знания в алхимию, кабалистику и заклинания. Раз обманутый в таких средствах, он обращался к умозрениям и здесь проходил те же колебания.

Как идеализм мистический имел свой спиритуализм и материализм, свою мифологию и за­клинания, так идеализм философский имел своих спиритуалистов и материалистов и свои переходы от безусловности материи к безусловному духу» (Жуковский Ю. Поли­тические и общественные теории XVI века. СПб. 1866. С.12-13). Современность же идет по позитивному пути, оно отказывается от знания «безусловного»: «Новым реши­тельным шагом ступает современное знание в область реального, отказываясь от безус­ловного. Среди такого положения вещей философия поневоле сводится с своего олим­пийского предъестала, и от нее требуют истин осязательных не для одних больных умов, а для рук, притупленных грубых трудом, как от всякого труда очень явственной материальности» (Жуковский Ю. Поли­тические и общественные теории XVI века. СПб. 1866. С.13).

Ю. Жуковский писал, что издавна предметом исследования науки было два мира: мир естественных явлений и мир»явлений нравственного порядка». Все они пользовались «фактами и опытами». Все эти науки пришли к выводу о «…невозможности предста­вить каждая по своей части общей философской системы; и вопрос о конечной системе был отложен науками в дальний ящик, и сама философия, столь интересовавшая пре­жде, потеряла кредит и была забыта» (Жуковский Ю.Г. История политической литературы XIX столетия. СПб. 1871. С.7).

Большое значение Ю.Жуковский придавал математике, считая, что именно благодаря ей естественные науки и получили свое продвижение. Чего не скажешь о «нравствен­ных» науках, ибо этот класс явлений трудно описывать математическими методами. Потому-то, по мнению Ю. Жуковского, здесь отдается предпочтение дедуктивному или гипотетическому методу. Но, по мнению Ю. Жуковского, это не свидетельствует о том, что естественные науки не используют дедуктивные и гипотетические методы, но суть состоит в том, что в естественных науках они поддерживаются опытом.

В отношении «нравственных» теорий, по мнению, Ю. Жуковского, человек склонен рассматривать проблемы существования с двух точек зрения: со своей личной точки зрения и с точки зрения окружающих чело­века условий реальности. Человек, с одной стороны, стремится наслаждаться, но, с дру­гой, внешние условия мешают ему это де­лать. Потому-то в древнем мире, по мнению Ю. Жуковского, сформировались две «нравственно-философские» системы. Одна «фа­талистическая», подчиняющая человека внешним условиям и отрицающая за человеком возможность устраивать свою жизнь. Другая же, это «социалистическая», которая признает возможность человеку самоопределяться в мире. Первая теория дает элемент порядка и дисциплины и элемент статический, вторая – элемент прогрессив­ный и элемент динамический. Ю. Жуковский считает, что две эти системы неприем­лемы в полной мере, не могут удовлетворить «требованиям теоретической системы» и реальности, ибо: «Мы не можем рассматри­вать человека как существо совершенно са­мостоятельное среди природы, не можем его рассматривать и как существо, самостоя­тельность которого постепенно признается, хотя в конце концов должна все-таки иметь свои пределы» (Жуковский Ю.Г. История политической литературы XIX столетия. СПб. 1871. С.V). а потому становление реаль­ной «нравственной» науки состоит в признании этих двух начал равноправными.

Жуковский являлся сторонником экономического редукционизма: «Человеческое общество вообще может быть рассматриваемо как обширное экономическое учрежде­ние» (Жуковский Ю.Г. История политической литературы XIX столетия. СПб. 1871. С.199). По его мнению: «Общество возникло ради хозяйственного и экономического начала. Но это начало не могло прямо осуществиться; хозяйственные интересы народов не могли быть прямо соблюдены. Военный исторический период мог быть только под­готовлением к осуществлению главной цели; а не сам по себе целью. Но этот период был до того сло­жен и продолжителен, что самая главная цель общежития едва ли не утратилась вовсе из виду и историки едва ли не привыкли видеть в общежитии одну за­дачу, этого нарас­тания военной силу и политического могущества» (Жуковский Ю.Г. История политической литературы XIX столетия. СПб. 1871. С.201). Здесь он отмечает роль лю­бимого его мыслителя – А. Смита.

Он разделял общество на три «начала»: «Три теоретические элемента, три отвлечен­ные начала, представля­ются нам определяющими в каждое данное время гражданское сознание общества - эле­мент юридический или право, элемент политический и элемент экономический» (Жу­ковский Ю. Политические и общественные теории XVI века. СПб. 1866. С.155). Жуковский считает, что основа права и политики – это экономика. По Жуковскому, настоящий двигатель человеческой культуры состоит «…в стремле­нии человека к улучшению своего положения против того, что дала ему непосредст­венная природа. Это стремление к улучшению своего положения и должно стало быть считаться за начало движущее всей общественностью, для которого право и политика составляют лишь внешние формы выражения, те различные категории в которых оно повторяется. А так как улучшение благополучия человека и расширение его средств прежде всего и выражается в обеспечении его суммой вещей или материальных предметов, то общее историческое стремление человека к улучшению своего положения прежде всего и выражается в тесном смысле в интересе, экономическом . Который и составляет настоящую закваску, настоящее начало, и ему-то, право и поли­тика служат только своеобразными выражениями. Вытекающее отсюда отношение и различие между тремя элементами – юридическим, политическим и экономическом представляет поэтому после сказанного чисто категорическим, т.е. различением более диалектическим, чем реальным» (Жу­ковский Ю. Политические и общественные теории XVI века. СПб. 1866. С.156).

Духовная культура вторична: «…духовная сторона жизни, наука, верования и сознание не составляют еще всей жизни, они имеют в ней свою роль, как отдельный фактор, как один из элементов об­щего жизненного процесса, в котором работает много двигателей более могуществен­ных и непреклонных, на которые она может иметь свое влияние, но и от власти которых она не совершенно избавлена. Силясь познать жизнь, сознание должно быть в тем большей от нее зависимости, чем слабее и фальшивее в этом сознании понята са­мая жизнь, чем оно дальше от настоящей разгадки ее коренных условий» (Жуковский Ю. Политические и общественные теории XVI века. СПб. 1866.С.30-31).

ЛИТЕРАТУРА:

1. Антонович М.А. Избранные философские сочинения. М..1945.

2. Антонович М.А. Теория проис. видов в царстве животных \\ Современник. 1864 №3.

3. Антонович М.А. Умственные движения в XVIII веке \\ Современник. 1865. №11-12.

Антонович М.А. Шестидесятники. М., 1984.

5. Антонович М.А. Асмодей нашего времени \\ Современник. 1862. №3

6. Антонович М.А. Наша общественная жизнь \\ Современник. 1864. №4,10.

7. Антонович М.А. Современник. 1865. №1-4,6,7.

8. Жуковский Ю.Г. Из человеческ. правды и нравственности \\ Современник 1860 №5.

9. Жуковский Ю.Г. История политич. литературы XIX столетия. СПб., 1866. (23772)

10. Жуковский Ю.Г. Крестьянское дело и общ. инициатива \\ Современник.1863. М№3.

11. Жуковский Ю.Г. Михайловский Н.К. О литературной деятельности Ю.Г. Жуковского \\ Полное собрание сочинений. Т.4. СПб., 1909.

12. Жуковский Ю.Г. Политические и общественные теории XVI века. Спб., 1866. (7455)

13. Жуковский Ю.Г. Смитовское напр. и позитивизм в эконом. науке \\ Современник. 1864. №9, 10-12.

14. Заичневский П. Г. Молодая Россия \\ Очерки по истории философии в России. М. 1960.

15. Козьмин Б. Из истории революционной мысли в России. М., 1961.

16. Отечественные записки. 1861, №1.

17. Пеунова М.Н. Мировоззрение М.А. Антоновича. М., 1960. (1002489).

18. Реуэль А.А. Русская экономич. мысль 60-70х годов XIX века и марксизм. М., 1956.

19. Социальная философия в России в XIX веке. М., 1985.

20. Чернышевский Н.Г. Сочинения в 2-х т. М.,1987.

21. Юркевич П.Д. Философские произведения. М.,1990.

22. Волынский А.Л. Русские критики. СПб. 1896. (359245).

23. Кавелин К. Белинский и последующее движение нашей критики \\ Неделя. 1875. №40.

24. Прозоров П. Белинский и Московский университет в его время \\ Библиотека для чтения. 1859. №12.

25. Кириллова Е.а. Очерки радикализма в России XIX века. Философско-исторические концепции 40-60х годов Новосибирск. 1991.(2371149).

§2 ЖУРНАЛ «РУССКОЕ СЛОВО»: ФИЛОСОФИЯ НИГИЛИЗМА

Журнал «Русское слово» начал издаваться в 1859 году в Петербурге. Его основал граф Г.А. Кушелев-Безбородко, который сам любил писать, но как писатель был явно плох. Он был и плохим организатором – журнал оказался на грани банкротства. В ре­зультате этого велся интенсивный поиск его спасение. Демократиче­ское направление журнал «Русское слово» приобретает с приходом на должность ре­дактора Г.Е. Благосветлова во второй половине 1860 г. Костяк «Русского слова» составляли Д. Пи­сарев – ведущий публицист журнала, Шелгунов, Зайцев, Соколов. В журнале принимал активное уча­стие Э. Реклю, который составлял отдел «Политика». В конце мая 1866 года «Русское слово» и «Современник» были запрещены. Но прямым преемником стал журнал «Дело» (1866-1888), где, ввиду смерти Д. Писарева, ведущим критиком уже стал Н.В. Шелгунов.

Философия нигилизма прежде всего связана с периодом спада крестьянских волнений в 1863-1866 годах.

В результате в среде революционной интеллигенции возникло чувство растерянности. В результате у многих возникла мысль, что народ еще не созрел для ре­волюции и его надо к ней готовить, занимаясь его просвещением.

К тому же надо из среды дворян сформировать слой образованных революционеров, способных повести народ к революции. Что и ставили задачей представители «реализма» или «нигилизма», которые группировались вокруг журнала «Русское слово» под руководством Г.Е. Благосветлова и идейного вождя журнала Д.И. Писарева. Как правильно характеризует исследователь творчества Д. И. Писарева Ф.Кузнецов: «Разбудить мысль, научить людей думать – отсюда, по мнению Писарева, начинается воспитание убежденного социалиста. Писарев верил, что человеческая мысль, если она живет полнокровной, естественной жизнью, в силах преодолеть кастовую, классовую ограниченность сознания индивидуального человека, в силах вывести его, независимо от классовой принадлежности, на дорогу служения общечеловеческим интересам» (Кузнецов Ф. Круг Д.И. Писарева. М., 1990. С.297).

Редактор журнала «Русское слово» Григорий Евлампиевич Благосветлов закончил Са­ратовскую духовную семинарию, за­кончил Петербургский университет, получил сте­пень кандидата права. Преподавал русский язык в разных военных учебных заведе­ниях, потом в Мариинском институте благородных девиц. Указом Николая I за вольномыслие был уволен с занимаемой должности без права дальнейшего права на преподавание. В 1857 г. уехал за границу, познакомился в Лондоне с А. Герценом и стал учителем его дочерей. Существуют сви­детельства, что через Благосветлова шли материалы из России для «Колокола». В 1860 году вернулся в Петербург, активно включился в революционную деятельность (входил в состав ЦК «Земли и воли»). В 1860 году издатель «Русского слова» Г.А. Кушелев-Безбородько пригласил его в каче­стве редактора. Под его руководством тиражи журнала резко возросли, особо благодаря приглашению им в качестве ведущего критика и публициста Д. Писарева. В конце 1865 года у Благосветлова произошел кон­фликт с ведущими публицистами журнала Писаревым, Соколовым и Зайцевым, материального характера. Этот конфликт назревал постепенно, ибо Благосветлов, как и Некрасов, довольно хорошо обогатился за счет растущих тиражей журнала. Особую роль тут играл Соколов, который всегда отличался «буйным» характером. В результате этого конфликта из журнала ушли Зай­цев и Соко­лов. После закрытия «Русского слова» (1866), он издает новый журнал «Дело».

Как мыслитель он не совсем интересен, его собственно литературная деятельность приходится на ранний период. Интересны статьи: «Кольбер и его система» (Русское слово 1860 №2), «Тюрго и министерство его» (Русское слово 1860 №4-5). Его известность, как и известность других публицистов «Русского слова», всецело обязана Д. Писареву. Хотя, с другой стороны, именно Благосветлов дал возможность реализоваться таланту Д. Писарева.

Интересна позиция Благосветлова относительно игнорирования политических форм. Он, рецензируя в частности книгу дж. Ст. Милля «Размышления о представительном правлении», считал, что определяющее значение имеют не политические формы, кото­рые могут быть разнообразными, а общественная жизнь, которую он отличает от поли­тики: «… действительная сила прогресса лежит в самом обществе, а не той или другой форме правления» (Благосветлов Г.Е. Политические предрассудки \\ Шестидесят­ники. М.. 1984. С.108). Общественная жизнь и ее развитие слагается из «энергии народного характера и ума», который прилагается к реальной практике, которая состоит в «умении народа устроить свои экономические отношения» (Благосветлов Г.Е. Политические предрассудки \\ Шестидесят­ники. М.. 1984. С.104)

Имели большой резонанс слова министра просвещения А.С. Норова (1854-1858), о том, что, если наука была раньше одной из важных потребностей, а теперь она первая по­требность и необходимость, по той причине, что это необходимо для преодоления от­ставания в интеллектуальном отношении противников в Крымской войне.

Правительством были приняты меры по развитию науки и образования. В течение 1855-1861 гг. университетам было дано много прав, а в 1863 году был утвержден крайне либеральный устав. Открыто было два университета – в Новороссийске (1864) и в Варшаве (1869). Основано множество политехнических институтов и инженерных академий. Но, все эти позитивные моменты имели также выражение в идеологии и фи­лософии. В интеллигенцию пришел разночинец – «нигилист», с проповедью естествен­ности и натурализма, в противовес гуманитарно ориентированной интеллигенции, вы­шедшей из дворянской среды, сформировавшейся в среде немецкой классической фи­лософии и филологической культуры. «Разночинец-нигилист» при всей своей близости к кругу Чернышевского отличались своим своеобразием. Если круг Чернышевского со­ставляли по преимуществу литературные критики - реалисты, то «разночинцы» отличались повышенным интересом к естественно - научному направлению.

Большую роль в становлении философии «нигилизма» сыграл И.И. Сеченов (1829-1905). Основатель «материалистического» направления в русской психологии, знаменит своей рабо­той «Рефлексы головного мозга» (1863). Сама по себе – это сугубо научная работа, но она имела общественный резонанс, приобрела идеологическую ок­раску. Книга была осуждена властями, когда в 1866 году эта работа вышла отдельной книгой, то она была арестована, а против автора было возбуждено судебное дело. Ут­верждалось, что теория Сеченова развращает понятия нравственности, разрушает мо­ральные устои об­щества. Против Сеченова, в частности выступил К.Д. Кавелин

В обстановке спада общественной волны и разгула реакции исключительно ответственной была роль демократической журналистики. Журналы демократического лагеря вели энергичную борьбу с попытками казённой, славянофильской, а также либеральной печати к наступлению в идеологической области с целью подрыва идейного авторитета вождей революционной демократии. Они защищали вопреки тяжёлым цензурным условиям основы демократической программы. В этом направлении действовал, в частности, «Современник», издание которого возобновилось в начале 1863 г. Правда, после смерти Добролюбова и ареста Чернышевского «Современник» уже не располагал прежним почти безраздельным авторитетом. Теперь влияние на демократического читателя не без успеха оспаривало у «Современника» «Русское слово», издававшееся Г. Е. Благосветловым при самом близком и деятельном участии знаменитого критика и публициста Дмитрия Ивановича Писарева (1840-1868 гг.).

Писарев был воспитан на трудах Белинского и Герцена, Чернышевского и Добролюбова, передовых мыслителей Запада. Он как бы унаследовал после Добролюбова положение «первого критика» страны. Писарев был революционным демократом, хотя и менее последовательным, чем Чернышевский и Добролюбов. Впервые Писарев обратил на себя широкое общественное внимание своими яркими статьями: «Схоластика XIX века» в «Русском слове» за 1861-1862 гг., где он выступил смелым боевым союзником Чернышевского в борьбе против реакционной и либеральной печати, «Базаров», где Писаревым был поднят на щит главный герой тургеневского романа «Отцы и дети», и др. Уже летом 1862 г. Писарев был арестован за статью-прокламацию в защиту Герцена, предназначенную для издания в подпольной типографии, но захваченную властями в рукописи. В этой нелегальной статье Писарев заявлял: «Низвержение… династии Романовых и изменение политического и общественного строя составляют единственную цель и надежду всех честных граждан… То, что мертво и гнило, должно само собою свалиться в могилу. Нам остаётся только дать им последний толчок и забросать грязью их смердящие трупы». Более четырёх лет продержали Писарева в Петропавловской крепости. Однако ему удалось добиться права продолжать в заключении свою литературную деятельность. Именно в годы заточения особенно полно развернулся блестящий талант Писарева.

Во вражеском лагере Писарев стяжал себе славу неистового «отрицателя», вожака так называемого «нигилизма». Понятие «нигилизм», вошедшее в широкий обиход после появления в начале 1862 г. романа «Отцы и дети», толковалось противниками революционно-демократического движения как отсутствие и игнорирование всяких твёрдых общественных и моральных норм и принципов, стремление к «разрушению ради разрушения». Такие толкования представляли собой плод реакционных измышлений. Увлечённые борьбой со старым, Писарев и его друзья иногда поднимали руку на общественно-культурные ценности, заслуживавшие, наоборот, полной поддержки (так, непримиримая борьба против сторонников антинародных учений «чистого искусства» увлекла Писарева до ошибочного «отрицания» Пушкина), но в основном «разрушительная» критика Писарева направлялась против тех явлений, которые действительно мешали новым всходам, тормозили движение вперёд и, следовательно, заслуживали осуждения.

Враждебность к крепостничеству и ко всем его пережиткам в общественных отношениях, в культуре, в личном и гражданском быту, уничтожающая критика унаследованного от крепостной эпохи уклада жизни, беспощадная борьба против всего, что сковывало свободу и творчество личности, пламенные призывы к смелой, самостоятельной мысли - вот что пронизывало собой деятельность Писарева как мыслителя-публициста, литературного критика, учёного и пропагандиста народной науки.

Просветитель-демократ, подлинный патриот, Писарев горячо стремился к всестороннему обновлению России, к утверждению в ней наиболее прогрессивных форм жизни, отвечающих интересам трудящихся масс. «Конечная цель всего нашего мышления и всей деятельности каждого честного человека,- писал Писарев,- всё-таки состоит в том, чтобы разрешить навсегда неизбежный вопрос о голодных и раздетых людях; вне этого вопроса нет решительно ничего, о чём бы стоило заботиться, размышлять и хлопотать».

Мучительно изыскивая пути и средства для разрешения этого «неизбежного вопроса», Писарев впадал в колебания, отражавшие слабые стороны его мировоззрения. Это преимущественно относится к тому периоду, который непосредственно следует за выяснившейся неудачей первого демократического натиска в России. Эта неудача породила среди части прогрессивной интеллигенции известное разочарование в революционных возможностях народа, мысли о возможности добиться существенных преобразований мирными «культурными» средствами. Писарев, великий энтузиаст науки (особенно естествознания), стал на время одним из выразителей подобных настроений, защитником и пропагандистом мнения, будто можно прийти к решению трудных общественных задач современности «независимо от исторических событий» (т. е. от победы народной революции), путём максимального увеличения среди «образованных классов» числа «мыслящих» людей (Писарев называл их «реалистами»), прочно овладевших истинами естествознания и глубоко проникшихся идеями «общечеловеческой солидарности». Довольно скоро Писарев начинает изживать эту ошибочную концепцию. В последние годы жизни по своим взглядам на незаменимую роль революционных методов борьбы и самостоятельного революционного творчества народных масс Писарев опять существенно сближается с позицией своих гениальных предшественников - Чернышевского и Добролюбова. В одной из своих предсмертных статей Писарев убедительно выяснял, что «всегда и везде» народная масса является «настоящим фундаментом самых великолепных и замысловатых политических зданий», и горячо поддерживал «стремление указать массе на ту роль, которая по всем правам принадлежит ей на сцене всемирной истории и которая доставалась и всегда будет доставаться ей на долю всякий раз, как только она сумеет поразмыслить, вникнуть и во-время промолвить своё тяжеловесное слово».

Увлекательная пропаганда и популяризация Писаревым передового естествознания сыграли в культурном росте русского общества положительную роль. Писаревская естественно­научная пропаганда была проникнута боевым материалистическим и атеистическим духом. Если материализм Писарева и уступал по своему теоретическому уровню материализму Чернышевского, то всё же взятая в целом работа Писарева в области философии была для своего времени весьма важной и ценной. В течение 1864-1865 гг. между двумя руководящими русскими демократическими журналами - «Русским словом» и «Современником» - происходила оживлённая полемика (враги демократии называли её «расколом в нигилистах»). Сначала в лице М. Е. Салтыкова-Щедрина, а потом главным образом в лице М. А. Антоновича «Современник» выступил против ряда положений Писарева и некоторых других представителей «Русского слова» (Зайцева, Благосветлова, Соколова). Несомненно, что «Современник» своими полемическими выступлениями преследовал цель оградить идейное наследие Чернышевского и Добролюбова от отдельных уклонений и упрощений, которым оно подвергалось нередко на страницах «Русского слова». При этом наиболее выдержанным и принципиальным характером отличались политические выступления Салтыкова-Щедрина, с большой остротой сумевшего поставить центральную проблему о роли народа. Щедриным вообще вписаны самые яркие и ценные страницы в публицистику позднего «Современника». В течение 1863-1864 гг. он вёл в журнале публицистическую хронику «Цаша общественная жизнь». Щедрин клей­мил реакцию, обличал либерализм, мужественно и страстно защищал против них передовую русскую демократическую молодёжь. Он разъяснял и подчёркивал решающую историческую роль народа. В пробуждении народных масс, в их активном и сознательном выступлении на арену общественных и политических действий он видел единственно верный путь к разрешению коренных вопросов русской жизни.