Падение мак-стандарта Я никогда не стоял в знаменитой очереди в первый «Макдоналдс». Не ходил туда на экскурсии. Не спешил воспользоваться бесплатным туалетом. Никакой идеологической бравады в этом не было. В те времена я был вполне себе западнически настроен. Не без

1453 ГАРФ. Ф. 5861. Оп. 1. Д. 45. Л. 7.

Христианизация колоссальной Римской империи в IV веке превратила ее во всемирный оплот христианства. Собственно, почти весь христианский мир вмещался в пределы государства, включившего в себя все страны Средиземноморского бассейна и далеко вышедшего за его пределы, владевшего и Черноморьем, и Британией. Будучи фактически столь великой, империя и до и после победы христианства теоретически притязала быть всемирной. Об этой давней доктрине нам напоминает богослужение. Слова Литургии святителя о: еще приносим Ти словесную сию службу о вселенней – имеют в виду предмет молитвы не космический и не географический, а именно политический – “вселенная” было одно из официальных именований империи. Начало христианизации совпало с основанием новой столицы на Босфоре.

В то время царствовал Мануил Палеолог (1391–1425), один из благороднейших государей. Будучи по призванию богословом и ученым, он проводил время в унизительных и бесплодных поисках выхода из безвыходного положения империи. В 1390–1391 годах, находясь в качестве заложника в Малой Азии, он имел откровенные беседы о вере с турками (которые относились к нему с глубоким уважением). Из этих дискуссий возникли “26 диалогов с неким персом” (так архаизирующая литературная манера требовала именовать турок), причем только несколько диалогов посвящены полемике с исламом, а большая часть – это положительное изложение христианской веры и нравственности. Сочинение издано лишь в меньшей части.

Мануил находил утешение в писании церковных песнопений, проповедей и богословских трактатов, но не заслонялся этим от страшной реальности. Турки шагнули в Европу далеко на север и на запад от окруженного Константинополя, и впору было Европе проявить разумный эгоизм, защитив Восточную империю. Мануил отправился на Запад, добрался до далекого Лондона, но нигде не получал ничего, кроме искреннего сочувствия и неопределенных обещаний. Когда все возможности были уже исчерпаны, до императора, находившегося в Париже, дошло известие о том, что Промысл Божий нашел неожиданное средство: Тимур нанес туркам сокрушительное поражение (1402). Гибель империи была отсрочена на полвека. Пока турки восстанавливали силы, империи удалось освободиться от дани, которая платилась туркам, и вернуть Солунь.

После смерти Мануила к власти пришло последнее поколение Палеологов. При сыне его, Иоанне VIII, положение становилось все более грозным. В 1430 году вновь пала Солунь – теперь уже на пять без малого веков. Гибельная опасность заставила греков вновь (в который уже раз!) пойти на переговоры об унии с Римом. На этот раз униональная попытка дала наиболее ощутимые результаты. И все же можно утверждать, что и на этот раз уния была заранее обречена на неудачу. Стороны не понимали друг друга, представляя два разных мира – и в богословском, и в церковно-политическом аспектах. Для папы Евгения IV уния была средством восстановить и утвердить пошатнувшуюся папскую власть. Для греков она была трагической попыткой сохранить все, как было раньше, – не только империю, но и Церковь со всем ее достоянием веры и обряда. Кто-то из греков наивно надеялся, что на Флорентийском соборе произойдет “победа” православного Предания над латинскими новшествами. Этого не случилось, да и не могло быть. Но реальный результат не был и простой капитуляцией греков. Главной целью папы было не подчинение греков, но разгром оппозиции западного епископата, который в значительной своей части взбунтовался против папского всевластия и пытался подчинить папу собору. Перед лицом грозного врага на Западе (за мятежными епископами стояли многие государи) можно было пойти на некоторые компромиссы с Востоком. Действительно, подписанная 6 июля 1439 года уния имела компромиссный характер, и вопрос был в том, “чья возьмет” в практическом ее применении. Так, уния оговаривала “сохранение всех прав и привилегий” четырех восточных патриархов, но папа попытался испытать греков “на прочность” и заявил о своей готовности назначить нового патриарха Константинопольского. Император твердо возразил, что не дело папы – совершать такие назначения. Папа хотел, чтобы ему выдали на суд и расправу святителя Марка Эфесского , твердого защитника Православия, не подписавшего унии. Опять последовало твердое заявление, что не дело папы – судить греческих клириков, и святитель Марк вернулся в Константинополь в императорской свите.

Заключение унии в том виде, в каком она была разработана и подписана, оказалось возможным только потому, что греки не имели внутреннего единства. Представительная греческая делегация на соборе – император, патриарх Иосиф II (умерший за два дня до подписания унии и погребенный уже после него, совместно греками и латинянами), сонм иерархов (некоторые из них представляли трех восточных патриархов) – являла пестрый спектр воззрений и настроений. Тут был и непреклонный воин Православия святитель Марк, и иерархи, до времени защищавшие Православие, но впоследствии поколебленные или искусной диалектикой латинян, или грубым и ощутимым давлением чужих или своих, и “гуманисты”, более занятые античной философией, чем христианским богословием, и фанатичные патриоты, готовые на все ради спасения империи от мусульман.

Взгляды и деятельность каждого из тех, кто подписал унию, подлежат особому исследованию. Но обстоятельства таковы, что не позволяют именовать вкупе всех их и последовавших за ними “католиками” или даже “униатами”. Иоанн Евгеник, брат святителя Марка, называет “христолюбивым царем” и после подписания им унии. Строго антикатолический автор архимандрит Амвросий (Погодин) говорит не об отпадении от Православия, но об “унижении Православной Церкви” .

Для Православия компромисс невозможен. История говорит, что это не путь преодоления разномыслия, а путь создания новых доктрин и новых разделений. Далекая от того, чтобы реально объединить Восток с Западом, уния внесла разделение и борьбу в Восточную в критический час ее истории. Народ и духовенство не могли принять унии. Под их влиянием начали отрекаться от своих подписей те, кто их поставил под буллой унии. Из тридцати трех духовных лиц только десять не сняли своей подписи. Один из них – протосингел Григорий Мамми, затем ставший патриархом Константинопольским и в 1451 под давлением антиуниатов вынужденный бежать в Рим. Осаду и падение Константинополь встретил без патриарха.

Поначалу можно было думать, что политические расчеты сторонников унии правильны – Запад подвигся на крестовый поход против турок. Однако еще далеко было до времени, когда турки будут осаждать Вену, и Запад в целом был по-прежнему равнодушен к Византии. В походе приняли участие те, кому турки грозили непосредственно: венгры, а также поляки и сербы. Крестоносцы вошли в полвека уже принадлежавшую туркам Болгарию и были наголову разбиты 10 ноября 1444 года под Варной.

31 октября 1448 года скончался Иоанн VIII Палеолог, так и не решившийся официально объявить унию. Престол занял его брат, Константин XI Палеолог Драгас, подписывавшийся двумя фамильными именами – отеческим и материнским. Мать его, Елена Драгаш, была сербкой, единственной славянкой, ставшей константинопольской императрицей. После смерти супруга она приняла монашество с именем Ипомони и прославлена как святая (память 29 мая, в день падения Константинополя). Она была последней императрицей, поскольку пережила своих невесток-императриц.

Константин XI, родившийся 8 февраля 1405 года, был старшим из остававшихся в живых сыновей Мануила II. Но его права на престол не были неоспоримы. В Восточной империи не существовало закона о престолонаследии, и определить наследника должен был правящий император. Если он не успевал этого сделать, по существовавшему в то время обычаю вопрос решала императрица-мать. Елена-Ипомони благословила своего четвертого (всего их было шесть) сына взойти на престол. Константин был человеком благородной души, суровым и мужественным воином, хорошим военачальником. О его интересах к науке, литературе и искусству мы знаем мало, хотя двор в Мистре на Пелопоннесе, где он пребывал до того, как принял царский венец, был средоточием самой тонкой культуры. Главнейшей проблемой оставалась уния. Церковные споры в Константинополе достигли такого накала, что Константин не пожелал, чтобы его венчал на царство не признаваемый антиуниатами патриарх Григорий III. Венец был доставлен в Мистру, и коронацию совершил 6 января 1449 года местный митрополит. Летом 1451 года в Рим был отправлен императорский посол, который, в частности, доставил папе послание от “собрания” (synaxis) епископов и других противников унии, которые предлагали папе отменить постановления Флорентийского собора и принять участие в новом Вселенском Соборе, на этот раз в Константинополе. Это весьма показательно. Император, официально придерживающийся унии, сотрудничает с ее противниками, которые, входя в его положение, не объявляют своего “собрания” собором (синодом).

В то же время православные, отвергая заключенную унию, занимают конструктивную позицию и готовы к новым переговорам и дискуссиям. Впрочем, не все православные были столь оптимистичны. Папа не захотел слышать о пересмотре унии. В Константинополь прибыл его посол, кардинал Исидор (бывший митрополит Русской Церкви, низложенный великим князем Василием Васильевичем за провозглашение унии и бежавший из московской тюрьмы). Митрополит-кардинал добился того, что ему разрешили на торжественном богослужении в Святой Софии помянуть папу и провозгласить униональную буллу. Это, конечно, ожесточило противостояние противников и сторонников унии. Но и среди последних не было единства: многие надеялись, что если Город выживет, то все можно будет пересмотреть.

В 1451 году султанский престол занял Мехмед II Завоеватель – правитель способный, прекрасный военачальник, хитрый политик, монарх, любящий науки и искусство, но крайне жестокий и совершенно аморальный. Он сразу же начал готовиться к взятию Града святого Константина. Высадившись на европейском берегу Босфора, который еще принадлежал империи, он начал уничтожать греческие деревни, захватывать немногие остававшиеся у греков города и возводить у устья Босфора крепость, оснащенную мощными пушками. Выход в Черное море был заперт. Подвоз хлеба в Константинополь можно было остановить в любой момент. Особое значение завоеватель придавал флоту. Для осады Города было приготовлено более ста боевых кораблей. Сухопутная армия султана составляла не менее 100 тысяч. Греки утверждали даже, что там было до 400 тысяч воинов. Ударной силой турецкой армии были янычарские полки. (Янычары – сыновья христианских родителей, которых в младенчестве забирали из семей и воспитывали в духе исламского фанатизма).

Турецкая армия была прекрасно вооружена и имела важное преимущество в технике. Венгерский пушечный мастер Урбан предложил свои услуги императору, но, не договорившись о жалованье, перебежал к султану и отлил для него пушку невиданного еще калибра. Во время осады она взорвалась, но была немедленно заменена новой. Даже в течение недолгих недель осады оружейники по требованию султана вносили технические улучшения и отлили множество пушек усовершенствованного образца. А оборонявшие Город имели только слабые, малокалиберные пушки.

Когда султан прибыл 5 апреля 1453 года под стены Константинополя, Город был уже осажден и с моря, и с суши. Жители Города уже давно готовились к осаде. Чинились стены, вычищались крепостные рвы. На нужды обороны поступали пожертвования монастырей, церквей и частных лиц. Гарнизон был ничтожно мал: менее 5 тысяч подданных империи и менее 2 тысяч западных воинов, прежде всего итальянцев. У осажденных было около 25 кораблей. Несмотря на численное преобладание турецкого флота, осажденные имели на море некоторые преимущества: греческие и итальянские моряки были гораздо более опытными и смелыми, и кроме того, их корабли были вооружены “греческим огнем”, горючим веществом, которое могло гореть даже в воде и вызывало большие пожары.

По мусульманским законам, если город сдавался, его жителям гарантировали сохранение жизни, свободы и имущества. Если город брали штурмом, жителей истребляли или порабощали. Мехмед прислал парламентеров с предложением сдачи. Император, которому приближенные неоднократно предлагали покинуть обреченный город, был готов оставаться до конца во главе своего малого воинства. И хотя жители и защитники по-разному относились к перспективам Города и некоторые предпочитали власть турок тесному союзу с Западом, оборонять Город готовы были почти все. Даже для монахов нашлись боевые посты. 6 апреля начались боевые действия.

Константинополь имел, грубо говоря, треугольное очертание. Со всех сторон окруженный стенами, он с севера омывается заливом Золотой Рог, с востока и юга – Мраморным морем, а западные укрепления проходили по суше. С этой стороны они были особенно мощными: заполнявшийся водой ров имел 20 метров ширины и 7 метров глубины, над ним – пятиметровые стены, затем второй ряд стен высотой 10 метров с 13-метровыми башнями, и за ними еще стены высотой 12 метров с 23-метровыми башнями. Султан всячески стремился достичь решающего преобладания на море, но главной целью полагал штурм сухопутных укреплений. Неделю длилась мощная артиллерийская подготовка. Большая пушка Урбана стреляла семь раз в день, в целом пушки разного калибра выпускали по городу до ста ядер в день.

По ночам жители, мужчины и женщины, вычищали засыпанные рвы и наспех латали бреши досками и бочками с землей. 18 апреля турки двинулись на штурм укреплений и были отбиты, потеряв много людей. 20 апреля турки понесли поражение и на море. К Городу приближались четыре корабля с оружием и продовольствием, которого в Городе весьма не хватало. Они были встречены множеством турецких кораблей. Десятки турецких кораблей окружили три генуэзских и один императорский корабль, пытаясь их поджечь и взять на абордаж. Великолепная выучка и дисциплина христианских моряков взяли верх над противником, имевшим огромное численное преобладание. После многочасовой битвы четыре победоносных корабля вырвались из окружения и вошли в залив Золотой Рог, запертый железной цепью, которая держалась на деревянных плотах и одним концом была прикреплена к стене Константинополя, а другим – к стене генуэзской крепости Галаты на противоположном берегу залива.

Султан был взбешен, но тут же изобрел новый ход, значительно осложнивший положение осажденных. На неровной, возвышенной местности была построена дорога, по которой по деревянным полозьям на особых, тут же построенных деревянных повозках турки переволокли множество кораблей в Золотой Рог. Это произошло уже 22 апреля. Втайне была подготовлена ночная атака на турецкие корабли в Роге, но турки заранее узнали об этом и первыми начали пушечную стрельбу. Завязавшийся морской бой вновь показал превосходство христиан, но турецкие корабли оставались в заливе и угрожали Городу с этой стороны. На плотах установили пушки, которые стреляли по Городу со стороны Рога.

В начале мая нехватка продовольствия стала такой ощутимой, что император вновь собрал средства с церквей и от частных лиц, скупил все наличное продовольствие и устроил раздачу: каждая семья получала скромный, но достаточный паек.

Вновь вельможи предложили Константину оставить Город и вдали от опасности сплачивать антитурецкую коалицию, в надежде спасти и Город, и другие христианские страны. Он отвечал им: “Колико цесарей прежде мене бывшеи, велицы и славны, тако пострадаша и за свое отечество помроша; аз ли пакы последней сего не сътворю? Ни, господа мои, ни, но да умру зде с вами” . 7 и 12 мая турки вновь штурмовали городские стены, которые все больше разрушались непрерывной канонадой. Турки начали с помощью опытных рудокопов делать подкопы. До самого конца осажденные успешно рыли контрподкопы, сжигая деревянные подпорки, взрывая турецкие ходы и выкуривая турок дымом.

23 мая на горизонте появилась бригантина, преследуемая турецкими кораблями. У жителей Города появилась надежда, что наконец-то пришла эскадра, давно ожидавшаяся с Запада. Но когда судно благополучно миновало опасность, выяснилось, что это та самая бригантина, которая двадцать дней назад ушла на поиски союзных кораблей; теперь она вернулась, так никого и не найдя. Союзники вели двойную игру, не желая объявлять войну султану и рассчитывая в то же время на прочность городских стен, сильно недооценивая непреклонную волю 22-летнего султана и военные преимущества его армии. Император, поблагодарив венецианских моряков, не побоявшихся прорваться в Город, чтобы сообщить ему эту грустную и важную весть, заплакал и сказал, что отныне не остается уже никаких земных надежд.

Появились и неблагоприятные небесные знамения. 24 мая Город был деморализован полным лунным затмением. Наутро начался крестный ход по Городу с образом Одигитрии, Небесной Покровительницы Града святого Константина. Вдруг святая икона упала с носилок. Лишь только возобновился ход – началась гроза, град и такой ливень, что детей уносило потоком; ход пришлось прекратить. На следующий день весь Город был окутан густым туманом. А ночью и осажденные, и турки увидели какой-то таинственный свет вокруг купола Святой Софии.

Вновь приближенные явились к императору и потребовали, чтобы он оставил Город. Он был в таком состоянии, что упал в обморок. Придя в себя, он твердо сказал, что умрет вместе со всеми.

Султан последний раз предложил мирное решение. Или император обязуется платить ежегодно 100 тысяч золотых (сумму для него совершенно нереальную), или все жители удаляются из Города, забрав с собой движимое имущество. Получив отказ и услышав заверения военачальников и воинов в готовности начать штурм, Мехмед велел готовить последний приступ. Воинам напомнили, что по обычаям Город будет отдан на три дня на разграбление воинам Аллаха. Султан торжественно поклялся, что добыча будет разделена между ними по справедливости.

В понедельник, 28 мая, вдоль стен Города шел большой крестный ход, в котором несли многие святыни Града; ход объединил православных и католиков. Император присоединился к ходу, а по его окончании пригласил к себе военачальников и вельмож. “Вы хорошо знаете, братия, – сказал он, – что мы все обязаны предпочесть жизни ради чего-то одного из четырех: во-первых, за веру нашу и благочестие, во-вторых, за родину, в-третьих за царя как помазанника Господня и, в-четвертых, за родных и друзей… насколько больше – ради всех этих четырех”. В одушевленной речи царь убеждал бороться за святое и правое дело не щадя жизни и с надеждой на победу: “Ваше поминовение и память и слава и свобода вечно да пребудут”.

После речи, обращенной к грекам, он обратился к венецианцам, “имевшим Город второй родиной”, и к генуэзцам, которым Город принадлежал “как и мне”, с призывами к мужественному противостоянию врагу. Затем, обращаясь ко всем вместе, он сказал: “Надеюсь на Бога, что избавимся мы от надлежащего праведного Его прещения. Во-вторых же, и на Небесах уготован вам адамантовый венец, и в мире будет память вечная и достойная”. Со слезами и стенаниями Константин воздал благодарение Богу. “Все словно едиными устами” отвечали ему, рыдая: “Умрем за веру Христову и за отечество наше!”. Царь направился в Святую Софию, молился, рыдая, и причастился Святых Таин. Его примеру последовали многие другие. Вернувшись во дворец, он у всех просил прощения, и чертог огласился стенаниями. Затем он отправился на стены Города проверять боевые посты.

Множество народа собралось на молитву в Святую Софию. В одном храме молилось духовенство, до последнего момента разделенное вероисповедной борьбой. С. Рансимен, автор замечательной книги об этих днях, с пафосом восклицает: “Это был момент, когда в Константинополе произошло действительно объединение восточной и западной христианских Церквей”. Впрочем, непримиримые противники латинства и унии могли молиться отдельно, во множестве церквей, находившихся в их распоряжении.

В ночь на вторник 29 мая (это был второй день Петрова поста), во втором часу, по всему периметру стен начался штурм. Первыми на приступ пошли башибузуки – нерегулярные части. Мехмед не надеялся на их победу, но хотел с их помощью измотать осажденных. Для предотвращения паники за башибузуками стояли “заградотряды” военной полиции, а за ними – янычары. Через два часа напряженных боев башибузукам было позволено отойти. Тут же началась вторая волна атаки. Особенно опасное положение создалось в самом уязвимом месте сухопутной стены, у ворот святого Романа. Заработала артиллерия. Турки встречали жестокий отпор. Когда они уже готовы были сникнуть, ядро, выпущенное из пушки Урбана, разбило заграждение, воздвигнутое в бреши стены. В пролом бросилось несколько сот турок с победными криками. Но отряды под командованием императора окружили их и большую часть их перебили; остальные были оттеснены в ров. На других участках успехи турок были еще меньше. Нападавшие вновь отошли. И теперь, когда защитники были уже утомлены четырехчасовым боем, в атаку пошли отборные полки янычар, любимцев завоевателя. Целый час янычары бились безрезультатно.

На северо-западе Константинополя был дворцовый район Влахерны. Его укрепления составляли часть городских стен. В этих укреплениях была хорошо замаскированная потайная дверца, называвшаяся Керкопорта. Она успешно использовалась для вылазок. Турки нашли ее и обнаружили, что она не заперта. Полсотни турок ворвалось через нее. Когда их обнаружили, прорвавшихся турок пытались окружить. Но тут неподалеку произошло еще одно судьбоносное событие. На рассвете был смертельно ранен один из главных предводителей обороны, генуэзец Джустиниани. Несмотря на просьбу Константина оставаться на посту, Джустиниани приказал, чтобы его унесли. Сражение шло за внешнюю стену. Когда генуэзцы увидели, что их командира уносят в ворота внутренней стены, они в панике ринулись за ним. Греки остались одни, отбили несколько атак янычар, но в конце концов были сброшены с внешних укреплений и перебиты. Не встречая сопротивления, турки взобрались на внутреннюю стену и увидели турецкий флаг на башне над Керкопортой. Император, оставив Джустиниани, бросился к Керкопорте, но там уже ничего нельзя было сделать. Тогда Константин вернулся к тем воротам, через которые унесли Джустиниани, и пытался собрать вокруг себя греков. С ним был его двоюродный брат Феофил, верный соратник Иоанн и испанский рыцарь Франциск. Вчетвером они защитили ворота и вместе пали на поле чести. Голова императора была принесена Мехмеду; он велел выставить ее на форуме, затем ее набальзамировали и возили по дворам мусульманских владык. Тело Константина, опознанное по обуви с двуглавыми орлами, было погребено, и века спустя показывали безымянную его могилу. Затем она пришла в забвение.

Город пал. Ворвавшиеся турки прежде всего устремлялись к воротам, чтобы со всех сторон в город вливались турецкие части. Во многих местах осажденные оказались в окружении на стенах, которые они обороняли. Некоторые пытались прорваться к кораблям и бежать. Некоторые стойко сопротивлялись и были перебиты. До полудня держались в башнях критские моряки. Из уважения к их мужеству турки позволили им сесть на корабли и уплыть. Командовавший одним из латинских отрядов митрополит Исидор, узнав, что Город пал, поменял одежду и пытался скрыться. Турки убили того, кому он отдал одежду, а сам он попал в плен, но остался неузнанным и очень скоро был выкуплен. Римский папа провозгласил его патриархом Константинопольским in partibus infidelium. Исидор пытался организовать крестовый поход против “предтечи антихриста и сына сатаны”, но все было уже кончено. На Запад ушла целая эскадра судов, переполненных беженцами. Первые часы турецкий флот бездействовал: моряки, бросив суда, устремились грабить Город. Но потом турецкие корабли все-таки преградили выход из Золотого Рога остававшимся там императорским и итальянским кораблям.

Судьба жителей была страшной. Никому не нужных детей, стариков и калек убивали на месте. Все прочие обращались в рабство. Огромное множество молилось, запершись в Святой Софии. Когда были взломаны массивные металлические двери и турки ворвались в храм Божественной Премудрости, они долго выводили связанных вереницами пленных. Когда уже вечером Мехмед вошел в собор, он милостиво отпустил на свободу еще не выведенных из него христиан, а также вышедших к нему из потайных дверей священников.

Плачевна была судьба христиан, печальна была участь святынь христианских. Уничтожались иконы и мощи, книги выдирались из драгоценных окладов и сжигались. Непонятным образом уцелело несколько из великого множества церквей. То ли они считались сдавшимися на милость победителя, то ли их взяли под покровительство участвовавшие в осаде христианские вассалы Мехмеда, то ли он сам распорядился сохранить их, так как предполагал, очистив Город от населения, заново заселить его и дать в нем место также и православным.

Уже очень скоро завоеватель озаботился восстановлением Константинопольской патриархии. Он наметил кандидатом на патриарший престол монаха Геннадия Схолария , возглавлявшего после смерти святителя Марка Эфесского православную оппозицию унии. Начали искать Схолария; оказалось, что он захвачен в Константинополе и продан в рабство в тогдашнюю столицу султана Адрианополь. В новой государственной системе, созданной Мехмедом, столичный патриарх – а поверженный Град вскоре стал новой столицей – получал положение “милет-баши”, “этнарха”, возглавлявшего православный “народ”, то есть всех православных Османской империи, не только в духовном, но и в светском отношении. Но это уже совсем другая история.

Немного лет спустя перестали существовать последние осколки Восточной империи. В 1460 году турки взяли Пелопоннес, который тогда называли славянским именем Морея. В 1461 году его участь разделило Трапезундское царство.

Погибла великая культура. Турки разрешали богослужение, но запретили христианские школы. Не в лучшем положении была культурная традиция Православия на Крите, Кипре и других греческих островах, принадлежавших католикам. Многочисленным носителям греческой культуры, бежавшим на Запад, оставалось в удел окатоличивание и слияние с религиозно сомнительной средой “Возрождения”.

Но не погибла, а новым всемирным оплотом Православия стала все более крепнувшая Русь.

В сознании греков Константин Палеолог был и остается олицетворением доблести, веры и верности. В изданных “старокалендарниками”, то есть, по определению, самыми крайними антикатоликами, Житиях святых есть изображение Константина, правда, без нимба. В руке он держит свиток: Течение скончах, веру соблюдох. А Спаситель опускает на него венец и свиток со словами: Прочее убо соблюдается тебе венец правды. А в 1992 году Священный Синод Элладской Церкви благословил службу святой Ипомони “как ни в чем не отступающую от догматов и преданий нашей Святейшей Церкви”. В состав службы включены тропарь и другие песнопения Константину Палеологу, славному царю-мученику.

Тропарь 8, глас 5

Подвига почесть от Создателя приял еси, мучениче доблественне, Палеологов светоче,Константине, Византия царю крайний, темже, Господу ныне спребывая, моли Его, мир даровати всем и враги покорити под нозе людей православных.

Уже при восшествии Мехмеда II на престол всем было ясно, что государством будет править способный монарх. В Анатолии главным его соперником оставался бейлик Караманов, в Европе — византийский император. Приступив к государственным делам, Мехмед II (прозванный впоследствии за свои многочисленные успешные военные походы — фатих-завоевателем) сразу же поставил на первое место задачу овладения Константинополем — столицей Византии.

По приказу Мехмеда II, в конце марта 1452 года на противоположном берегу Босфора, в самом узком месте пролива было начато строительство крепости Румелихисар. С завершением строительства этой крепости Константинополь в любой момент мог быть отрезан от Черного моря, что означало прекращение подвоза продовольствия из областей Причерноморья. После окончания строительства крепости, в ней расположился сильный гарнизон. На башнях были установлены пушки большого калибра. Мехмед II отдал приказ подвергать таможенному досмотру проходящие через Босфор суда, а корабли, уклоняющиеся от досмотра и уплаты пошлины, уничтожать пушечным огнем. Вскоре был потоплен большой венецианский корабль, а его экипаж был казнен за неподчинение приказу о досмотре. Тюрки стали называть эту крепость «Богаз кесен» (рассекающей горло).

Когда в Константинополе узнали о строительстве крепости Румелихисар и оценили возможные последствия этого для Византии, император направил к султану послов, заявив протест против сооружения крепости на землях, все еще принадлежавших формально Византии. Но Мехмед даже не принял послов Константина. Когда работы уже завершились, император вновь направил к Мехмеду послов, желая хотя бы получить заверение, что крепость не будет угрожать Константинополю. Султан приказал бросить послов в темницу, а Константину предложил сдать ему город. Взамен Мехмед предложил императору Константину во владение Морею. Константин категорически отверг предложение об отказе от древней столицы, заявив, что предпочитает смерть на поле битвы подобному позору. После завершения строительства новой крепости, армия Мехмеда подошла к Константинополю».

5 апреля 1453 года к стенам города с последними подразделениями прибыл сам султан, возглавивший войско. Султанское войско обложило Константинополь по всей линии его сухопутных оборонительных рубежей. Половина войска (примерно 50 тысяч воинов) были выходцами европейских вассалов Мехмеда II из Болгарии, Сербии и Греции.

Утром 6 апреля парламентеры султана передали защитникам Константинополя его послание, в котором Мехмед предлагал византийцам добровольную сдачу, гарантируя им сохранение жизни и имущества. В ином случае, султан не обещал пощады никому из защитников города. Предложение было отклонено. Тогда загремели тюркские пушки, которые в ту пору не имели себе равных в Европе. Хотя артиллерия непрестанно вела обстрел крепостных стен, причиненные ею повреждения были весьма незначительными. Не только из-за прочности стен Константинополя, но и неопытность артиллеристов Мехмеда давала о себе знать. Среди прочих пушек была огромная бомбарда отлитая венгерским инженером Урбаном, которая имела мощную разрушительную силу.. Однако в первые же дни осады бомбарда Урбана приводившая защитников в ужас разорвалась, ранив своего создателя при взрыве. В итоге к концу осады пушку все таки смогли отремонтировать и сделать удачный выстрел из него разрушив стену, откуда смогли пробиться в город.

Осада города продолжалась в течение пятидесяти дней. Падение Константинополя было ускорено хитростью, к которой прибег Мехмед. Он приказал доставить по суше часть своих кораблей в залив Золотой Рог, куда вход турецким кораблям преграждали тяжелые железные цепи.

Чтобы перетащить корабли по суше, был сооружен громадный деревянный настил. Его проложили у самых стен Галаты. В течение одной ночи по этому настилу, густо смазанному жиром, тюрки перетащили на канатах 70 тяжелых кораблей к северному берегу Золотого Рога и спустили их в воду залива.

Утром взору защитников города предстала тюркская эскадра в водах Золотого Рога. Никто не ожидал нападения с этой стороны, морские стены были слабейшим участком обороны. Под угрозой оказались и корабли византийцев, стоящие на страже у входа залива.

За день до последнего штурма города Мехмед предложил императору либо согласиться на ежегодную дань в размере 100 тысяч золотых византинов, либо покинуть город со всеми его жителями. В последнем случае им обещали не причинять вреда. На совете у императора оба предложения были отвергнуты. Такую невероятно большую дань византийцам не удалось бы собрать никогда, а уступить город врагу без боя император и его приближенные не пожелали.

На рассвете 29 мая 1453 года перед началом решающего штурма Константинополя, султан (по сообщению греческого историка Дуки, бывшего свидетелем происходивших этих событий) обратился к своим воинам со словами, что «он не ищет себе никакой другой добычи, кроме зданий и стен города». После его речи была дана команда на штурм. Оглушительные звуки тюркских рожков — сур, литавров и барабанов возвестили о начале штурма. К вечеру столица Византии пала. Убит был и император Константин в уличных боях, его просто не узнали, так как он был переодет в обычную военную одежду. Мехмед II вступил в покоренный Константинополь через три дня после его захвата, переименовал город в Стамбул и перенес сюда свою резиденцию.

Константинополь дважды был на грани падения, и оба раза судьба выручала его. Первый раз — когда к его стенам подходили сельджукские войска в конце ХI в. И только распад Сельджукской империи и начавшиеся крестовые походы спасли Константинополь.

Во второй раз в начале ХVв. войска Великого Тимура разгромили армию султана Баязида и тем вновь спасли Константинополь от завоевания.

На третий раз судьба Константинополя была решена