Лёля и Минька
Тридцать лет спустя
Мои родители очень горячо меня любили, когда я был маленький. И они дарили мне много подарков.
Но когда я чем-нибудь заболевал, родители буквально тогда засыпали меня подарками.
А я почему-то очень часто хворал. Главным образом свинкой или ангиной.
А моя сестрёнка Лёля почти никогда не хворала. И она завидовала, что я так часто болею.
Она говорила:
Вот погоди, Минька, я тоже как-нибудь захвораю, так наши родители тоже небось начнут мне накупать всего.
Но, как назло, Лёля не хворала. И только раз, поставив стул к камину, она упала и разбила себе лоб. Она охала и стонала, но вместо ожидаемых подарков она от нашей мамы получила несколько шлепков, потому что она подставила стул к камину и хотела достать мамины часики, а это было запрещено.
И вот однажды наши родители ушли в театр, и мы с Лёлей остались в комнате. И мы с ней стали играть на маленьком настольном бильярде.
И во время игры Лёля, охнув, сказала:
Минька, я сейчас нечаянно проглотила бильярдный шарик. Я держала его во рту, и он у меня через горло провалился вовнутрь.
А у нас для бильярда были хотя и маленькие, но удивительно тяжёлые металлические шарики. И я испугался, что Лёля проглотила такой тяжёлый шарик. И заплакал, потому что подумал, что у неё в животе будет взрыв.
Но Лёля сказала:
От этого взрыва не бывает. Но болезнь может продолжаться целую вечность. Это не то что твои свинка и ангина, которые проходят в три дня.
Лёля легла на диван и стала охать.
Вскоре пришли наши родители, и я им рассказал, что случилось.
И мои родители испугались до того, что побледнели. Они бросились к дивану, на котором лежала Лёлька, и стали её целовать и плакать.
И сквозь слёзы мама спросила Лёльку, что она чувствует в животе. И Лёля сказала:
Я чувствую, что шарик катается там у меня внутри. И мне от этого щекотно и хочется какао и апельсинов.
Папа надел пальто и сказал:
Со всей осторожностью разденьте Лёлю и положите её в постель. А я тем временем сбегаю за врачом.
Мама стала раздевать Лёлю, но когда она сняла платье и передник, из кармана передника вдруг выпал бильярдный шарик и покатился под кровать.
Папа, который ещё не ушёл, чрезвычайно нахмурился. Он подошёл к бильярдному столику и пересчитал оставшиеся шары. И их оказалось пятнадцать, а шестнадцатый шарик лежал под кроватью.
Папа сказал:
Лёля нас обманула. В её животе нет ни одного шарика: они все здесь.
Мама сказала:
Это ненормальная и даже сумасшедшая девочка. Иначе я не могу ничем объяснить её поступок.
Папа никогда нас не бил, но тут он дёрнул Лёлю за косичку и сказал:
Объясни, что это значит?
Лёля захныкала и не нашлась, что ответить.
Папа сказал:
Она хотела над нами пошутить. Но с нами шутки плохи! Целый год она от меня ничего не получит. И целый год она будет ходить в старых башмаках и старом синеньком платье, которое она так не любит!
И наши родители, хлопнув дверью, ушли из комнаты.
И я, глядя на Лёлю, не мог удержаться от смеха. Я ей сказал:
Лёля, лучше бы ты подождала, когда захвораешь свинкой, чем идти на такое враньё для получения подарков от наших родителей.
И вот, представьте себе, прошло тридцать лет!
Тридцать лет прошло с тех пор, как произошёл этот маленький несчастный случай с бильярдным шариком.
И за все эти годы я ни разу не вспомнил об этом случае.
И только недавно, когда я стал писать эти рассказы, я припомнил всё, что было. И стал об этом думать. И мне показалось, что Лёля обманула родителей совсем не для того, чтобы получить подарки, которые она и без того имела. Она обманула их, видимо, для чего-то другого.
И когда мне пришла в голову эта мысль, я сел в поезд и поехал в Симферополь, где жила Лёля. А Лёля была уже, представьте себе, взрослая и даже уже немножко старая женщина. И у ней было трое детей и муж - санитарный доктор.
И вот я приехал в Симферополь и спросил Лёлю:
Лёля, помнишь ли ты этот случай с бильярдным шариком? Зачем ты это сделала?
И Лёля, у которой было трое детей, покраснела и сказала:
Когда ты был маленький, ты был славненький, как кукла. И тебя все любили. А я уже тогда выросла и была нескладная девочка. И вот почему я тогда соврала, что проглотила бильярдный шарик, - я хотела, чтобы и меня так же, как тебя, все любили и жалели, хотя бы как больную.
И я ей сказал:
Лёля, я для этого приехал в Симферополь.
И я поцеловал её и крепко обнял. И дал ей тысячу рублей.
И она заплакала от счастья, потому что она поняла мои чувства и оценила мою любовь.
И тогда я подарил её детям каждому по сто рублей на игрушки. И мужу её - санитарному врачу - отдал свой портсигар, на котором золотыми буквами было написано: "Будь счастлив".
Потом я дал на кино и конфеты ещё по тридцать рублей её детям и сказал им:
Глупенькие маленькие сычи! Я дал вам это для того, чтобы вы лучше запомнили переживаемый момент, и для того, чтобы вы знали, как вам надо в дальнейшем поступать.
На другой день я уехал из Симферополя и дорогой думал о том, что надо любить и жалеть людей, хотя бы тех, которые хорошие. И надо дарить им иногда какие-нибудь подарки. И тогда у тех, кто дарит, и у тех, кто получает, становится прекрасно на душе.
А которые ничего не дарят людям, а вместо этого преподносят им неприятные сюрпризы, - у тех бывает мрачно и противно на душе. Такие люди чахнут, сохнут и хворают нервной экземой. Память у них ослабевает, и ум затемняется. И они умирают раньше времени.
А добрые, наоборот, живут крайне долго и отличаются хорошим здоровьем.
Находка
Однажды мы с Лёлей взяли коробку от конфет и положили туда лягушку и паука.
Потом мы - завернули эту коробку в чистую бумагу, перевязали её шикарной голубой ленточкой и положили этот пакет на панель против нашего сада. Как будто бы кто-то шёл и потерял свою покупку.
Положив этот пакет возле тумбы, мы с Лёлей спрятались в кустах нашего сада и, давясь от смеха, стали ждать, что будет.
И вот идёт прохожий.
Увидев наш пакет, он, конечно, останавливается, радуется и даже от удовольствия потирает себе руки. Ещё бы: он нашёл коробку конфет - это не так-то часто бывает в этом мире.
Затаив дыхание, мы с Лёлей смотрим, что будет дальше.
Прохожий нагнулся, взял пакет, быстро развязал его и, увидев красивую коробку, ещё того более обрадовался.
И вот крышка открыта. И наша лягушка, соскучившись сидеть в темноте, выскакивает из коробки прямо на руку прохожего.
Тот ахает от удивления и швыряет коробку подальше от себя.
Тут мы с Лёлей стали так смеяться, что повалились на траву.
И мы смеялись до того громко, что прохожий обернулся в нашу сторону и, увидев нас за забором, тотчас всё понял.
В одно мгновенье он ринулся к забору, одним махом перепрыгнул его и бросился к нам, чтобы нас проучить.
Мы с Лёлей задали стрекача.
Мы с визгом бросились через сад к дому.
Но я запнулся о грядку и растянулся на траве.
И тут прохожий довольно сильно отодрал меня за ухо.
Я громко закричал. Но прохожий, дав мне ещё два шлепка, спокойно удалился из сада.
На крики и шум прибежали наши родители.
Держась за покрасневшее ухо и всхлипывая, я подошёл к родителям и пожаловался им на то, что было.
Моя мама хотела позвать дворника, чтобы с дворником догнать прохожего и арестовать его.
И Лёля уже было кинулась за дворником. Но папа остановил её. И сказал ей и маме:
Не зовите дворника. И не надо арестовывать прохожего. Конечно, это не дело, что он отодрал Миньку за уши, но на месте прохожего я, пожалуй, сделал бы то же самое.
Услышав эти слова, мама рассердилась на папу и сказала ему:
Ты ужасный эгоист!
И мы с Лёлей тоже рассердились на папу и ничего ему не сказали. Только я потёр своё ухо и заплакал. И Лёлька тоже захныкала. И тогда моя мама, взяв меня на руки, сказала папе:
Вместо того чтобы заступаться за прохожего и этим доводить детей до слёз, ты бы лучше объяснил им, что есть плохого в том, что они сделали. Лично я этого не вижу и всё расцениваю как невинную детскую забаву.
И папа не нашёлся, что ответить. Он только сказал:
Вот дети вырастут большими и когда-нибудь сами узнают, почему это плохо.
И вот проходили годы. Прошло пять лет. Потом десять лет прошло. И наконец прошло двенадцать лет.
Прошло двенадцать лет, и из маленького мальчика я превратился в молодого студентика лет так восемнадцати.
Конечно, я забыл и думать об этом случае. Более интересные мысли посещали тогда мою голову.
Но однажды вот что произошло.
Весной, по окончании экзаменов, я поехал на Кавказ. В то время многие студенты брали на лето какую-нибудь работу и уезжали кто куда. И я тоже взял себе должность - контролёра поездов.
Я был бедный студентик и денег не имел. А тут давали бесплатный билет на Кавказ и вдобавок платили жалованье. И вот я взял эту работу. И поехал.
Приезжаю сначала в город Ростов, для того чтобы зайти в управление и получить там деньги, документы и щипчики для пробивания билетов.
А наш поезд опоздал. И вместо утра пришёл в пять часов вечера.
Я сдал мой чемодан на хранение. И на трамвае поехал в канцелярию.
Прихожу туда. Швейцар мне говорит:
К великому сожалению, опоздали, молодой человек. Канцелярия уже закрыта.
Как так, - говорю, - закрыта? Мне же надо сегодня получить деньги и удостоверение.
Швейцар говорит:
Все уже ушли. Приходите послезавтра.
Как так, - говорю, - послезавтра? Тогда лучше уж завтра зайду.
Швейцар говорит:
Завтра праздник, канцелярия не работает. А послезавтра приходите и всё, что надо, получите.
Я вышел на улицу. И стою. Не знаю, что мне делать.
Впереди два дня. Денег в кармане нет - всего осталось три копейки. Город чужой - никто меня тут не знает. И где мне остановиться - неизвестно. И что кушать - непонятно.
Я побежал на вокзал, чтобы взять из моего чемодана какую-нибудь рубашку или полотенце, для того чтобы продать на рынке. Но на вокзале мне сказали:
Прежде чем брать чемодан, заплатите за хранение, а потом уж его берите и делайте с ним что хотите.
Кроме трёх копеек, у меня ничего не было, и я не мог заплатить за хранение. И вышел на улицу ещё того более расстроенный.
Нет, сейчас бы я так не растерялся. А тогда я ужасно растерялся. Иду, бреду по улице неизвестно куда и горюю.
И вот иду по улице и вдруг на панели вижу: что такое? Маленький красный плюшевый кошелёк. И, видать, не пустой, а туго набитый деньгами.
На одно мгновенье я остановился. Мысли, одна другой радостнее, мелькнули у меня в голове. Я мысленно увидел себя в булочной за стаканом кофе. А потом в гостинице на кровати, с плиткой шоколада в руках.
Я сделал шаг к кошельку. И протянул за ним руку. Но в этот момент кошелёк (или мне это показалось) немного отодвинулся от моей руки.
Я снова протянул руку и уже хотел схватить кошелёк. Но он снова отодвинулся от меня, и довольно далеко.
Ничего не соображая, я снова бросился к кошельку.
И вдруг в саду, за забором, раздался детский хохот. И кошелёк, привязанный за нитку, стремительно исчез с панели.
Я подошёл к забору. Какие-то ребята от хохота буквально катались по земле.
Я хотел броситься за ними. И уже схватился рукой за забор, чтобы его перепрыгнуть. Но тут в одно мгновенье мне припомнилась давно забытая сценка из моей детской жизни.
И тогда я ужасно покраснел. Отошёл от забора. И, медленно шагая, побрёл дальше.
Ребята! Всё проходит в жизни. Прошли и эти два дня.
Вечером, когда стемнело, я пошёл за город и там, в поле, на траве, заснул.
Утром встал, когда взошло солнышко. Купил фунт хлеба за три копейки, съел и запил водичкой. И целый день, до вечера, без толку бродил по городу.
А вечером снова пришёл в поле и снова там переночевал. Только на этот раз плохо, потому что пошёл дождь и я промок как собака.
Рано утром на другой день я уже стоял у подъезда и ожидал, когда откроется канцелярия.
И вот она открыта. Я, грязный, взлохмаченный и мокрый, вошёл в канцелярию.
Чиновники недоверчиво на меня посмотрели. И сначала не захотели мне выдать деньги и документы. Но потом выдали.
И вскоре я, счастливый и сияющий, поехал на Кавказ.
Великие путешественники
Когда мне было шесть лет, я не знал, что земля имеет форму шара.
Но Стёпка, хозяйский сын, у родителей которого мы жили на даче, объяснил мне, что такое земля. Он сказал:
Земля есть круг. И если пойти всё прямо, то можно обогнуть всю землю, и всё равно придёшь в то самое место, откуда вышел.
И когда я не поверил, Стёпка ударил меня по затылку и сказал:
Скорей я пойду в кругосветное путешествие с твоей сестрёнкой Лёлей, чем я возьму тебя. Мне не доставляет интереса с дураками путешествовать.
Но мне хотелось путешествовать, и я подарил Стёпке перочинный ножик.
Стёпке понравился ножик, и он согласился взять меня в кругосветное путешествие.
На огороде Стёпка устроил общее собрание путешественников. И там он сказал мне и Лёле:
Завтра, когда ваши родители уедут в город, а моя мамаша пойдёт на речку стирать, мы сделаем, что задумали. Мы пойдём всё прямо и прямо, пересекая горы и пустыни. И будем идти напрямик до тех пор, пока не вернёмся сюда обратно, хотя бы на это у нас ушёл целый год.
Лёля сказала:
А если, Стёпочка, мы встретим индейцев?
Что касается индейцев, - ответил Стёпа, - то индейские племена мы будем брать в плен.
А которые не захотят идти в плен? - робко спросил я.
Которые не захотят, - ответил Стёпа, - тех мы и не будем брать в плен.
Лёля сказала:
Из моей копилки я возьму три рубля. Я думаю, что нам хватит этих денег.
Стёпка сказал:
Три рубля нам, безусловно, хватит, потому что нам деньги нужны только лишь на покупку семечек и конфет. Что касается еды, то мы по дороге будем убивать мелких животных, и их нежное мясо мы будем жарить на костре.
Стёпка сбегал в сарай и принёс оттуда большой мешок из-под муки. И в этот мешок мы стали собирать вещи, нужные для далёких путешествий. Мы положили в мешок хлеб, и сахар, и кусочек сала, потом положили разную посуду - тарелки, стаканы, вилки и ножи. Потом, подумавши, положили цветные карандаши, волшебный фонарик, глиняный рукомойник и увеличительное стёклышко для зажигания костров. И, кроме того, запихали в мешок два одеяла и подушку от тахты.
Помимо этого, я приготовил три рогатки, удочку и сачок для ловли тропических бабочек.
И на другой день, когда наши родители уехали в город, а Стёпкина мать ушла на речку полоскать бельё, мы покинули нашу деревню Пески.
Мы пошли по дороге через лес.
Впереди бежала Стёпкина собачка Тузик. За ней шёл Стёпка с громадным мешком на голове. За Стёпкой шла Лёля со скакалкой. И за Лёлей с тремя рогатками, сачком и удочкой шёл я.
Мы шли около часа.
Наконец Стёпа сказал:
Мешок дьявольски тяжёлый. И я один его не понесу. Пусть каждый по очереди несёт этот мешок.
Тогда Лёля взяла этот мешок и понесла его.
Но она недолго несла, потому что выбилась из сил.
Она бросила мешок на землю и сказала:
Теперь пусть Минька понесёт.
Когда на меня взвалили этот мешок, я ахнул от удивления: до того этот мешок оказался тяжёлым.
Но я ещё больше удивился, когда зашагал с этим мешком по дороге. Меня пригибало к земле, и я, как маятник, качался из стороны в сторону, пока наконец, пройдя шагов десять, не свалился с этим мешком в канаву.
Причём я свалился в канаву странным образом. Сначала упал в канаву мешок, а вслед за мешком, прямо на все эти вещи, нырнул я. И хотя я был лёгкий, тем не менее я ухитрился разбить все стаканы, почти все тарелки и глиняный рукомойник.
Лёля и Стёпка умирали от смеха, глядя, как я барахтаюсь в канаве. И поэтому они не рассердились на меня, узнав, какие убытки я причинил своим падением.
Стёпка свистнул собаку и хотел её приспособить для ношения тяжестей. Но из этого ничего не вышло, потому что Тузик не понимал, что мы от него хотим. Да и мы плохо соображали, как нам под это приспособить Тузика.
Воспользовавшись нашим раздумьем, Тузик прогрыз мешок и в одно мгновенье скушал всё сало.
Тогда Стёпка велел нам всем вместе нести этот мешок.
Ухватившись за углы, мы понесли мешок. Но нести было неудобно и тяжело. Тем не менее мы шли ещё два часа. И наконец вышли из леса на лужайку.
Тут Стёпка решил сделать привал. Он сказал:
Всякий раз, когда мы будем отдыхать или когда будем ложиться спать, я буду протягивать ноги в том направлении, в каком нам надо идти. Все великие путешественники так поступали и благодаря этому не сбивались со своего прямого пути.
И Стёпка сел у дороги, протянув вперёд ноги.
Мы развязали мешок и начали закусывать.
Мы ели хлеб, посыпанный сахарным песком.
Вдруг над нами стали кружиться осы. И одна из них, желая, видимо, попробовать мой сахар, ужалила меня в щёку. Вскоре моя щека вздулась, как пирог. И я, по совету Стёпки, стал прикладывать к ней мох, сырую землю и листья.
Я шёл позади всех, скуля и хныча. Щека моя горела и ныла. Лёля тоже была не рада путешествию. Она вздыхала и мечтала о возвращении домой, говоря, что дома тоже бывает хорошо.
Но Стёпка запретил нам об этом и думать. Он сказал:
Каждого, кто захочет вернуться домой, я привяжу к дереву и оставлю на съедение муравьям.
Мы продолжали идти в плохом настроении.
И только у Тузика настроение было ничего себе.
Задрав хвост, он носился за птицами и своим лаем вносил излишний шум в наше путешествие.
Наконец стало темнеть.
Стёпка бросил мешок на землю. И мы решили тут заночевать.
Мы собрали хворосту для костра. И Стёпка извлёк из мешка увеличительное стёклышко, чтобы разжечь костёр.
Но, не найдя на небе солнца, Стёпка приуныл. И мы тоже огорчились.
И, покушав хлеба, легли в темноте.
Стёпка торжественно лёг ногами вперёд, говоря, что утром нам будет ясно, в какую сторону идти.
Стёпка тотчас захрапел. И Тузик тоже засопел носом. Но мы с Лёлей долго не могли заснуть. Нас пугал тёмный лес и шум деревьев. Сухую ветку над головой Лёля вдруг приняла за змею и от ужаса завизжала.
А упавшая шишка с дерева напугала меня до того, что я подскочил на земле, как мячик.
Наконец мы задремали.
Я проснулся оттого, что Лёля теребила меня за плечи. Было раннее утро. И солнце ещё не взошло.
Лёля шёпотом сказала мне:
Минька, пока Стёпка спит, давай повернём его ноги в обратную сторону. А то он заведёт нас куда Макар телят не гонял.
Мы посмотрели на Стёпку. Он спал с блаженной улыбкой.
Мы с Лёлей ухватились за его ноги и в одно мгновенье повернули их в обратную сторону, так что Стёпкина голова описала полукруг.
Но от этого Стёпка не проснулся.
Он только застонал во сне и замахал руками, бормоча: "Эй, сюда, ко мне…"
Наверное, ему снилось, что на него напали индейцы и он зовёт нас на помощь.
Мы стали ждать, когда Стёпка проснётся.
Он проснулся с первыми лучами солнца и, посмотрев на свои ноги, сказал:
Хороши бы мы были, если б я лёг ногами куда попало. Вот мы бы и не знали, в какую сторону нам идти. А теперь благодаря моим ногам всем нам ясно, что надо идти туда.
И Стёпка махнул рукой по направлению дороги, по которой мы шли вчера.
Мы покушали хлеба и двинулись в путь.
Дорога была знакома. И Стёпка то и дело раскрывал рот от удивления. Тем не менее он сказал:
Кругосветное путешествие тем и отличается от других путешествий, что всё повторяется, так как земля есть круг.
Позади раздался скрип колёс. Это какой-то дяденька ехал на телеге.
Стёпка сказал:
Для быстроты путешествия и чтоб скорей обогнуть землю, не худо бы нам сесть в эту телегу.
Мы стали проситься, чтоб нас подвезли. Добродушный дяденька остановил телегу и позволил нам в неё сесть.
Мы быстро покатили. И ехали не больше часа.
Вдруг впереди показалась наша деревня Пески.
Стёпка, раскрыв рот от изумленья, сказал:
Вот деревня, в аккурат похожая на нашу деревню Пески. Это бывает во время кругосветных путешествий.
Но Стёпка ещё больше изумился, когда мы подъехали к пристани.
Мы вылезли из телеги.
Сомненья не оставалось - это была наша пристань, и к ней только что подошёл пароход.
Стёпка прошептал:
Неужели же мы обогнули землю?
Лёля фыркнула, и я тоже засмеялся.
Но тут мы увидели на пристани наших родителей и нашу бабушку - они только что сошли с парохода.
И рядом с ними мы увидели нашу няньку, которая с плачем что-то говорила.
Мы подбежали к родителям.
И родители засмеялись от радости, что увидели нас.
Нянька сказала:
Ах, дети, а я думала, что вы вчера потонули.
Лёля сказала:
Если бы мы вчера потонули, то мы бы не могли отправиться в кругосветное путешествие.
Мама воскликнула:
Что я слышу! Их надо наказать.
Папа сказал:
Всё хорошо, что хорошо кончается.
Бабушка, сорвав ветку, сказала:
Я предлагаю выпороть детей. Миньку пусть выпорет мама. А Лёлю я беру на себя.
Папа сказал:
Порка - это старый метод воспитания детей. И это не приносит пользы. Дети небось и без порки поняли, какую глупость они совершили.
Мама, вздохнув, сказала:
У меня дурацкие дети. Идти в кругосветное путешествие, не зная таблицы умножения и географии, - ну что это такое!
Папа сказал:
Мало знать географию и таблицу умножения. Чтоб идти в кругосветное путешествие, надо иметь высшее образование в размере пяти курсов. Надо знать всё, что там преподают, включая космографию. А те, которые пускаются в дальний путь без этих знаний, приходят к печальным результатам, достойным сожаления.
С этими словами мы пришли домой. И сели обедать. И наши родители смеялись и ахали, слушая наши рассказы о вчерашнем приключении.
Что касается Стёпки, то его мамаша заперла в бане, и там наш великий путешественник просидел целый день.
А на другой день мамаша его выпустила. И мы с ним стали играть как ни в чём не бывало.
Остаётся ещё сказать несколько слов о Тузике.
Тузик бежал за телегой целый час и очень переутомился.
Прибежав домой, он забрался в сарай и там спал до вечера.
А вечером, покушав, снова заснул, и что он видел во сне - остаётся покрытым мраком неизвестности.
Что касается меня, то во сне я увидел тигра, которого я убил выстрелом из рогатки.
Золотые слова
Когда я был маленький, я очень любил ужинать со взрослыми. И моя сестрёнка Лёля тоже любила такие ужины не меньше, чем я.
Во-первых, на стол ставилась разнообразная еда. И эта сторона дела нас с Лёлей в особенности прельщала.
Во-вторых, взрослые всякий раз рассказывали интересные факты из своей жизни. И это нас с Лёлей тоже забавляло.
Конечно, первые разы мы вели себя за столом тихо. Но потом осмелели. Лёля стала вмешиваться в разговоры. Тараторила без конца. И я тоже иной раз вставлял свои замечания.
Наши замечания смешили гостей. И мама с папой сначала были даже довольны, что гости видят такой наш ум и такое наше развитие.
Но потом вот что произошло на одном ужине.
Папин начальник начал рассказывать какую-то невероятную историю о том, как он спас пожарного. Этот пожарный будто бы угорел на пожаре. И папин начальник вытащил его из огня.
Возможно, что был такой факт, но только нам с Лёлей этот рассказ не понравился.
И Лёля сидела как на иголках. Она вдобавок вспомнила одну историю вроде этой, но только ещё более интересную. И ей поскорее хотелось рассказать эту историю, чтоб её не забыть.
Но папин начальник, как назло, рассказывал крайне медленно. И Лёля не могла более терпеть.
Махнув рукой в его сторону, - она сказала:
Это что! Вот у нас во дворе одна девочка…
Лёля не закончила свою мысль, потому что мама на неё шикнула. И папа на неё строго посмотрел.
Папин начальник покраснел от гнева. Ему неприятно стало, что про его рассказ Лёля сказала: "Это что!"
Обратившись к нашим родителям, он сказал:
Я не понимаю, зачем вы сажаете детей со взрослыми. Они меня перебивают. И вот я теперь потерял нить моего рассказа. На чём я остановился?
Лёля, желая загладить происшествие, сказала:
Вы остановились на том, как угоревший пожарный сказал вам "мерси". Но только странно, что он вообще что-нибудь мог сказать, раз он был угоревший и лежал без сознания… Вот у нас одна девочка во дворе…
Лёля снова не закончила свои воспоминания, потому что получила от мамы шлепок.
Гости заулыбались. И папин начальник ещё более покраснел от гнева.
Видя, что дело плохо, я решил поправить положение. Я сказал Лёле:
Ничего странного нету в том, что сказал папин начальник. Смотря какие угоревшие, Лёля. Другие угоревшие пожарные хотя и лежат в обмороке, но всё-таки они говорить могут. Они бредят. И говорят, сами не зная что. Вот он и сказал - "мерси". А сам, может, хотел сказать- "караул".
Гости засмеялись. А папин начальник, затрясшись от гнева, сказал моим родителям:
Вы плохо воспитываете ваших детей. Они мне буквально пикнуть не дают - всё время перебивают глупыми замечаниями.
Бабушка, которая сидела в конце стола у самовара, сердито сказала, поглядывая на Лёлю:
Глядите, вместо того чтобы раскаяться в своём поведении, эта особа снова принялась за еду. Глядите, она даже аппетита не потеряла - кушает за двоих…
Лёля не посмела громко возразить бабушке. Но тихо она прошептала:
На сердитых воду возят.
Бабушка не расслышала этих слов. Но папин начальник, который сидел рядом с Лёлей, принял эти слова на свой счёт.
Он прямо ахнул от удивления, когда это услышал.
Обратившись к нашим родителям, он так и сказал:
Всякий раз, когда я собираюсь к вам в гости и вспоминаю про ваших детей, мне прямо неохота к вам идти.
Папа сказал:
Ввиду того что дети действительно вели себя крайне развязно и тем самым они не оправдали наших надежд, я запрещаю им с этого дня ужинать со взрослыми. Пусть они допьют свой чай и уходят в свою комнату.
Доев сардинки, мы с Лёлей удалились под весёлый смех и шутки гостей.
И с тех пор мы два месяца не садились вместе со взрослыми.
А спустя два месяца мы с Лёлей стали упрашивать нашего отца, чтобы он нам снова разрешил ужинать со взрослыми. И наш отец, который был в тот день в прекрасном настроении, сказал:
Хорошо, я вам это разрешу, но только я категорически запрещаю вам что-либо говорить за столом. Одно ваше слово, сказанное вслух, - и более вы за стол не сядете.
И вот в один прекрасный день мы снова за столом, ужинаем со взрослыми.
На этот раз мы сидим тихо и молчаливо. Мы знаем папин характер. Мы знаем, что, если мы скажем хоть полслова, наш отец никогда более не разрешит нам сесть со взрослыми.
Но от этого запрещения говорить мы с Лёлей пока не очень страдаем. Мы с Лёлей едим за четверых и между собой пересмеиваемся. Мы считаем, что взрослые даже прогадали, не позволив нам говорить. Наши рты, свободные от разговоров, целиком заняты едой.
Мы с Лёлей съели всё, что возможно, и перешли на сладкое.
Съев сладкое и выпив чай, мы с Лёлей решили пройтись по второму кругу - мы решили повторить еду с самого начала, тем более что наша мать, увидав, что на столе почти что чисто, принесла новую еду.
Я взял булку и отрезал кусок масла. А масло было совершенно замёрзшее - его только вынули из-за окна.
Это замёрзшее масло я хотел намазать на булку. Но мне это не удавалось сделать. Оно было как каменное.
И тогда я положил масло на кончик ножа и стал его греть над чаем.
А так как свой чай я давно выпил, то я стал греть это масло над стаканом папиного начальника, с которым я сидел рядом.
Папин начальник что-то рассказывал и не обращал на меня внимания.
Между тем нож согрелся над чаем. Масло немножко подтаяло. Я хотел его намазать на булку и уже стал отводить руку от стакана. Но тут моё масло неожиданно соскользнуло с ножа и упало прямо в чай.
Я обмер от страха.
Я вытаращенными глазами смотрел на масло, которое плюхнулось в горячий чай.
Потом я оглянулся по сторонам. Но никто из гостей не заметил происшествия.
Только одна Лёля увидела, что случилось.
Она стала смеяться, поглядывая то на меня, то на стакан с чаем.
Но она ещё больше засмеялась, когда папин начальник, что-то рассказывая, стал ложечкой помешивать свой чай.
Он мешал его долго, так что всё масло растаяло без остатка. И теперь чай был похож на куриный бульон.
Папин начальник взял стакан в руку и стал подносить его к своему рту.
И хотя Лёля была чрезвычайно заинтересована, что произойдёт дальше и что будет делать папин начальник, когда он глотнёт эту бурду, но всё-таки она немножко испугалась. И даже уже раскрыла рот, чтобы крикнуть папиному начальнику: "Не пейте!"
Но, посмотрев на пану и вспомнив, что нельзя говорить, смолчала.
И я тоже ничего не сказал. Я только взмахнул руками и, не отрываясь, стал смотреть в рот папиному начальнику.
Между тем папин начальник поднёс стакан к своему рту и сделал большой глоток.
Но тут глаза его стали круглыми от удивления. Он охнул, подпрыгнул на своём стуле, открыл рот и, схватив салфетку, стал кашлять и плеваться.
Наши родители спросили его:
Что с вами произошло?
Папин начальник от испуга пе мог ничего произнести.
Он показывал пальцами на свой рот, мычал и не без страха поглядывал на свой стакан.
Тут все присутствующие стали с интересом рассматривать чай, оставшийся в стакане.
Мама, попробовав этот чай, сказала:
Не бойтесь, тут плавает обыкновенное сливочное масло, которое растопилось в горячем чае.
Папа сказал:
Да, но интересно знать, как оно попало в чай. Ну-ка, дети, поделитесь с нами вашими наблюдениями.
Получив разрешение говорить, Лёля сказала:
Минька грел масло над стаканом, и оно упало.
Тут Лёля, не выдержав, громко засмеялась.
Некоторые из гостей тоже засмеялись. А некоторые с серьёзным и озабоченным видом стали рассматривать свои стаканы.
Папин начальник сказал:
Ещё спасибо, что они мне в чай масло положили. Они могли бы дёгтю влить. Интересно, как бы я себя чувствовал, если бы это был дёготь… Ну, эти дети доведут меня до сумасшествия.
Один из гостей сказал:
Меня другое интересует. Дети видели, что масло упало в чай. Тем не менее они никому не сказали об этом. И допустили выпить такой чай. И вот в чём их главное преступление.
Услышав эти слова, папин начальник воскликнул:
Ах, в самом деле, гадкие дети, почему вы мне ничего не сказали? Я бы тогда не стал пить этот чай…
Лёля, перестав смеяться, сказала:
Нам папа не велел за столом говорить. Вот поэтому мы ничего не сказали.
Я, вытерев слёзы, пробормотал:
Ни одного слова нам папа не велел произносить. А то бы мы что-нибудь сказали.
Папа, улыбнувшись, сказал:
Это не гадкие дети, а глупые. Конечно, с одной стороны, хорошо, что они беспрекословно исполняют приказания. Надо и впредь так же поступать - исполнять приказания и придерживаться правил, которые существуют. Но всё это надо делать с умом. Если б ничего не случилось - у вас была священная обязанность молчать. Масло попало в чай или бабушка забыла закрыть кран у самовара - вам надо крикнуть. И вместо наказания вы получили бы благодарность. Всё надо делать с учётом изменившейся обстановки. И эти слова вам надо золотыми буквами записать в своём сердце. Иначе получится абсурд.
Мама сказала:
Или, например, я не велю вам выходить из квартиры. Вдруг пожар. Что же вы, дурацкие дети, так и будете торчать в квартире, пока не сгорите? Наоборот, вам надо выскочить из квартиры и поднять переполох.
Бабушка сказала:
Или, например, я всем налила по второму стакану чаю. А Лёле я не налила. Значит, я поступила правильно?
Тут все, кроме Лёли, засмеялись. А папа сказал:
Вы не совсем правильно поступили, потому что обстановка снова изменилась. Выяснилось, что дети не виноваты. А если и виноваты, то в глупости. Ну, а за глупость наказывать не полагается. Попросим вас, бабушка, налить Лёле чаю.
Все гости засмеялись. А мы с Лёлей зааплодировали.
Но папины слова я, пожалуй, не сразу понял. Зато впоследствии я понял и оценил эти золотые слова.
И этих слов, уважаемые дети, я всегда придерживался во всех случаях жизни. И в личных своих делах. И на войне. И даже, представьте себе, в моей работе.
В моей работе я, например, учился у старых великолепных мастеров. И у меня был большой соблазн писать по тем правилам, по которым они писали.
Но я увидал, что обстановка изменилась. Жизнь и публика уже не те, что были при них. И поэтому я не стал подражать их правилам.
И, может быть, поэтому я принёс людям не так уж много огорчений. И был до некоторой степени счастливым.
Впрочем, ещё в древние времена один мудрый человек (которого вели на казнь) сказал: "Никого нельзя назвать счастливым раньше его смерти".
Это были тоже золотые слова.
...................................................
Copyright: Михаил Зощенко
Читай
тексты рассказов, новелл
Михаила М. Зощенко (Mikhail Zoshchenko)
Аристократка
Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал
рассказывать:
Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.
А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме.
А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.
Откуда, - говорю, - ты, гражданка? Из какого номера?
Я, - говорит, - из седьмого.
Пожалуйста, - говорю, - живите.
И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?
Да, - отвечает, - действует.
И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.
Дальше - больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на
улицу, а она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь,
что щука. И чего сказать - не знаю, и перед народом совестно.
Ну, а раз она мне и говорит:
Что вы, - говорит, - меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, - говорит, - как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
Можно, - говорю.
И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а который Васькин - аж на самой галерке.
Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу - антракт. А она в антракте ходит.
Здравствуйте, - говорю.
Здравствуйте.
Интересно, - говорю, - действует ли тут водопровод?
Не знаю, - говорит.
И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные.
А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:
Ежели, - говорю, - вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
Мерси, - говорит.
И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.
А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что на три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег - с гулькин нос.
Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.
Я говорю:
Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
А она говорит:
И берет третье.
Я говорю:
Натощак - не много ли? Может вытошнить.
Нет, - говорит, - мы привыкшие.
И берет четвертое.
Тут ударила мне кровь в голову.
Ложи, - говорю, - взад!
А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с ней не гулять.
Ложи, - говорю, - к чертовой матери!
Положила она назад. А я говорю хозяину:
Сколько с нас за скушанные три пирожные?
А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.
С вас, - говорит, - за скушанные четыре штуки столько-то.
Как, - говорю, - за четыре?! Когда четвертое в блюде находится.
Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем сделан и пальцем смято.
Как, - говорю, - надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.
Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.
Одни говорят - надкус сделан, другие - нету. А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось - народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
Заплатил. Обращаюсь к даме:
Докушайте, - говорю, - гражданка. Заплачено.
А дама не двигается. И конфузится докушивать.
А тут какой-то дядя ввязался.
Давай, - говорят, - я докушаю.
И докушал, сволочь. За мои-то деньги.
Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами.
А я говорю:
Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
Так мы с ней и разошлись.
Не нравятся мне аристократки.
Стакан
Тут недавно маляр Иван Антонович Блохин скончался по болезни. А вдова его, средних лет дамочка, Марья Васильевна Блохина, на сороковой день небольшой пикничок устроила.
И меня пригласила.
Приходите, - говорит, - помянуть дорогого покойника чем Бог послал. Курей и жареных утей у нас, - говорит, - не будет, а паштетов тоже не предвидится. Но чаю хлебайте, сколько угодно, вволю и даже можете с собой домой брать.
Я говорю:
В чае хотя интерес не большой, но прийти можно. Иван Антонович Блохин довольно, - говорю, - добродушно ко мне относился и даже бесплатно потолок побелил.
Ну, - говорит, - приходите тем более.
В четверг я и пошел.
А народу приперлось множество. Родственники всякие. Деверь тоже, Петр Антонович Блохин. Ядовитый такой мужчина со стоячими кверху усиками. Против арбуза сел. И только у него, знаете, и делов, что арбуз отрезает перочинным ножом и кушает.
А я выкушал один стакашек чаю, и неохота мне больше. Душа, знаете, не принимает. Да и вообще чаишко неважный, надо сказать, - шваброй малость отзывает. И взял я стакашек и отложил к черту в сторону.
Да маленько неаккуратно отложил. Сахарница тут стояла. Об эту сахарницу я прибор и кокнул, об ручку. А стакашек, будь он проклят, возьми и трещину дай.
Я думал, не заметят. Заметили, дьяволы.
Вдова отвечает:
Никак, батюшка, стакан тюкнули?
Я говорю:
Пустяки, Марья Васильевна Блохина. Еще продержится.
А деверь нажрался арбуза и отвечает:
То есть как это пустяки? Хорошие пустяки. Вдова их в гости приглашает, а они у вдовы предметы тюкают.
А Марья Васильевна осматривает стакан и все больше расстраивается.
Это, - говорит, - чистое разорение в хозяйстве - стаканы бить. Это, - говорит, - один - стакан тюкнет, другой - крантик у самовара начисто оторвет, третий - салфетку в карман сунет. Это что ж и будет такое?
Об чем, - говорит, - речь. Таким, - говорит, - гостям прямо морды надо арбузом разбивать.
Ничего я на это не ответил. Только побледнел ужасно и говорю:
Мне, - говорю, - товарищ деверь, довольно обидно про морду слушать. Я, - говорю, - товарищ деверь, родной матери не позволю морду мне арбузом разбивать. И вообще, - говорю, - чай у вас шваброй пахнет. Тоже, - говорю, - приглашение. Вам, - говорю, - чертям, три стакана и одну кружку разбить - и то мало.
Тут шум, конечно, поднялся, грохот. Деверь наибольше других колбасится. Съеденный арбуз ему, что ли, в голову бросился.
И вдова тоже трясется мелко от ярости.
У меня, - говорит, - привычки такой нету - швабры в чай ложить. Может, это вы дома ложите, а после на людей тень наводите. Маляр, - говорит, - Иван Антонович в гробе, наверное, повертывается от этих тяжелых слов… Я, - говорит, - щучий сын, не оставлю вас так после этого.
Ничего я на это не ответил, только говорю:
Тьфу на всех, и на деверя, - говорю, - тьфу.
И поскорее вышел.
Через две недели после этого факта повестку в суд получаю по делу Блохиной.
Являюсь и удивляюсь.
Нарсудья дело рассматривает и говорит:
Нынче, - говорит, - все суды такими делами закрючены, а тут еще, не угодно ли. Платите, - говорит, - этой гражданке двугривенный и очищайте воздух в камере.
Я говорю:
Я платить не отказываюсь, а только пущай мне этот треснувший стакан отдадут из принципа.
Вдова говорит:
Подавись этим стаканом. Бери его.
На другой день, знаете, ихний дворник Семен приносит стакан. И еще нарочно в трех местах треснувший.
Ничего я на это не сказал, только говорю:
Передай, - говорю, - своим сволочам, что теперь я их по судам затаскаю.
Потому, действительно, когда характер мой зайдет, - я могу до трибунала дойти.
1923
* * *
Ты читал(а) тексты разных рассказов Михаила М.
Зощенко
,
русского (советского) писателя, классика сатиры и юмора, известного
своими смешными рассказами, сатирическими произведениями и новеллами.
За свою жизнь Михаил Зощенко написал много юмористических
текстов, с элементами
иронии, сатиры, народного фольклора.
В этой подборке представлены
лучшие рассказы Зощенко разных лет: «Аристократка»,
«На живца», «Честный
гражданин», «Баня», «Нервные
люди», «Прелести культуры», "Кошка и
люди" и другие. Много лет прошло, а мы все равно смеемся, когда читаем
эти рассказики, вышедшие из под пера великого мастера сатиры и юмора
М.М.Зощенко. Его проза давно стала неотъемлемой частью классики русской
(советской) литературы и культуры.
На этом сайте
собраны, пожалуй, все рассказы Зощенко
(содержание
слева), которые ты всегда можешь читать онлайн и лишний
раз удивиться таланту этого непохожего на других писателя и посмеяться
над его глуповатыми и забавными персонажами (только не путай их с самим
автором:)
Спасибо
за чтение!
.......................................
Copyright: Михаил Михайлович Зощенко
У Михаила Зощенко, 120-летие которого отмечается в эти дни, был свой собственный стиль, который не спутаешь ни с кем. Его сатирические рассказы кратки, фразы без малейших изысков и лирических отступлений.
Отличительной чертой в его манере написания произведений был именно язык, который на первый взгляд может показаться грубым. Большая часть его работ написана в комическом жанре. Желание обличить пороки людей, которых не смогла переделать даже революция, вначале воспринималось как здоровая критика и приветствовалось как обличающая сатира. Героями его произведений становились обычные люди с примитивным мышлением. Однако писатель высмеивает не самих людей, а подчеркивает их образ жизни, привычки и некоторые особенности характера. Его произведения были направлены не на борьбу с этими людьми, а на призыв помочь им избавиться от своих недостатков.
Критики называли его произведения литературой «для небогатых» за его нарочито простоватый слог, полный словечек и выражений, который был распространен в среде мелких собственников.
М.Зощенко «Плохой обычай».
В феврале я, братцы мои, заболел.
Лег в городскую больницу. И вот лежу, знаете ли, в городской больнице, лечусь и душой отдыхаю. А кругом тишь и гладь и божья благодать. Кругом чистота и порядок, даже лежать неловко. А захочешь плюнуть – плевательница. Сесть захочешь – стул имеется, захочешь сморкнуться – сморкайся на здоровье в руку, а чтоб в простыню – ни боже мой, в простыню нипочем не позволяют. Порядка, говорят, такого нет. Ну и смиряешься.
И нельзя не смириться. Такая вокруг забота, такая ласка, что лучше и не придумать.
Лежит, представьте себе, какой-нибудь паршивенький человек, а ему и обед волокут, и кровать убирают, и градусники под мышку ставят, и клистиры собственноручно пихают, и даже интересуются здоровьем.
И кто интересуется? Важные, передовые люди – врачи, доктора, сестрички милосердия и опять же фельдшер Иван Иванович.
И такую я благодарность почувствовал ко всему персоналу, что решил принести материальную благодарность. Всем, думаю, не дашь – потрохов не хватит. Дам, думаю, одному. А кому – стал присматриваться.
И вижу: некому больше дать, иначе как фельдшеру Ивану Ивановичу. Мужчина, вижу, крупный и представительный и больше всех старается и даже из кожи вон лезет. Ладно, думаю, дам ему. И стал обдумывать, как ему всунуть, чтоб и достоинство его не оскорбить и чтоб не получить за это в рожу.
Случай скоро представился. Подходит фельдшер к моей кровати. Здоровается.
Здравствуйте, говорит, как здоровье? Был ли стул?
Эге, думаю, клюнуло.
Как же, говорю, был стул, да кто-то из больных унес. А ежели вам присесть охота – присаживайтесь в ноги на кровать. Потолкуем.
Присел фельдшер на кровать и сидит.
Ну,- говорю ему,- как вообще, что пишут, велики ли заработки?
Заработки, говорит, невелики, но которые интеллигентные больные и хотя бы при смерти, норовят непременно в руку сунуть.
Извольте, говорю, хотя и не при смерти, но дать не отказываюсь. И даже давно про это мечтаю.
Вынимаю деньги и даю. А он этак любезно принял и сделал реверанс ручкой.
А на другой день все и началось. Лежал я очень даже спокойно и хорошо, и никто меня не тревожил до этих пор, а теперь фельдшер Иван Иванович словно ошалел от моей материальной благодарности. За день раз десять или пятнадцать припрется он к моей кровати. То, знаете ли, подушечки поправит, то в ванну поволокет, то клизму предложит поставить. Одними градусниками замучил он меня, сукин кот. Раньше за сутки градусник или два поставит – только и всего. А теперь раз пятнадцать. Раньше ванна была прохладная и мне нравилась, а теперь набуровит горячей воды – хоть караул кричи.
Я уже и этак, и так – никак. Я ему, подлецу, деньги еще сую – отстань только, сделай милость, он еще пуще в раж входит и старается.
Неделя прошла – вижу, не могу больше. Запарился я, фунтов пятнадцать потерял, похудел и аппетита лишился. А фельдшер все старается.
А раз он, бродяга, чуть даже в кипятке не сварил. Ей-богу. Такую ванну, подлец, сделал – у меня аж мозоль на ноге лопнула и кожа сошла.
Я ему говорю:
Ты что же, мерзавец, людей в кипятке варишь? Не будет тебе больше материальной благодарности.
А он говорит:
Не будет – не надо. Подыхайте, говорит, без помощи научных сотрудников. – И вышел.
А теперича снова идет все по-прежнему: градусники ставят один раз, клизму по мере надобности. И ванна снова прохладная, и никто меня больше не тревожит.
Не зря борьба с чаевыми происходит. Ох, братцы, не зря!
Зощенко Михаил Михайлович, знаменитый русский писатель и драматург, родился в 1894 году, 29 июля (по некоторым сведениям, в 1895 году), в Санкт-Петербурге. Отец его был художником-передвижником, а мать - актрисой. Сначала мы расскажем о том, как сложилась жизнь у такого писателя, как Михаил Зощенко. Биография, представленная ниже, описывает основные события его жизненного пути. Рассказав о них, мы перейдем к описанию творчества Михаила Михайловича.
Обучение в гимназии и в Петербургском институте
Родители в 1903 году отдали своего сына для обучения в Санкт-Петербургскую гимназию № 8. Михаил Зощенко, биография которого может быть воссоздана в том числе и на основе его собственных воспоминаний и произведений, рассказывая об этих годах, отмечал, что учился довольно плохо, в особенности по русскому языку. За сочинение на экзамене он получил единицу. Однако Михаил Михайлович отмечает, что уже в то время хотел быть писателем. Пока еще только для себя создавал Михаил Зощенко рассказы и стихи.
Жизнь порой парадоксальна. Начавший сочинять в девять лет будущий известный писатель - самый отстающий в классе ученик по русскому языку! Неуспеваемость его казалась ему странной. Зощенко Михаил Михайлович отмечает, что в это время даже хотел покончить с собой. Однако судьба его хранила.
После окончания обучения в 1913 году будущий писатель продолжил получать образование в Петербургском институте, на юридическом факультете. Через год из-за неуплаты за обучение он был отчислен оттуда. Зощенко пришлось идти работать. Он начал трудиться на Кавказской железной дороге контролером.
Военное время
Привычное течение жизни прервала Первая мировая война. Михаил решил поступить на военную службу. Сначала он стал юнкером рядового состава и отправился в Павловское военное училище, затем, окончив четырехмесячные ускоренные курсы, ушел на фронт.
Зощенко отмечал, что у него не было патриотического настроения, просто он не мог долго сидеть на одном месте. На службе, однако, Михаил Михайлович отличился. Он являлся участником многих сражений, был отравлен газами, получил ранение. Начав участвовать в боях в звании прапорщика, Зощенко уже капитаном был отчислен в резерв (причина - последствия отравления газами). Кроме того, его наградили 4 орденами за боевые заслуги.
Возвращение в Петроград
Михаил Михайлович, вернувшись в Петроград, познакомился с В. В. Кербиц-Кербицкой, своей будущей супругой. После Февральской революции Зощенко назначают начальником телеграфа и почт, а также комендантом Главного почтамта. Далее была командировка в Архангельск, работа адъютантом дружины, а также выборы Михаила Михайловича в секретари полкового суда.
Служба в Красной Армии
Однако мирная жизнь снова прерывается - теперь уже революцией и последовавшей за ней Гражданской войной. Михаил Михайлович отправляется на фронт. В качестве добровольца он поступает в Красную Армию (в январе 1919 года). Он служит полковым адъютантом в полку деревенской бедноты. Зощенко участвует в сражениях под Ямбургом и Нарвой против Булак-Балаховича. После сердечного приступа Михаилу Михайловичу пришлось демобилизоваться и возвратиться в Петроград.
Зощенко в период с 1918 по 1921 год сменил множество занятий. Впоследствии он писал, что попробовал себя примерно в 10-12 профессиях. Он работал и милиционером, и столяром, и сапожником, и агентом уголовного розыска.
Жизнь в мирные годы
Писатель в январе 1920 г. переживает смерть матери. К этому же году относится его женитьба на Кербиц-Кербицкой. Вместе с ней он переезжает на ул. Б. Зеленина. В семье Зощенко в мае 1922 года рождается сын Валерий. Михаила Михайловича в 1930 году командируют вместе с бригадой писателей на Балтийский судостроительный завод.
Годы Великой Отечественной войны
Михаил Зощенко в начале войны пишет заявление, в котором просит зачислить его в Красную Армию. Однако он получает отказ - его признают негодным к военной службе. Зощенко приходится вести антифашистскую деятельность не на поле боя. Он создает антивоенные фельетоны и публикует их в газетах, посылает в Радиокомитет. В 1941 году, в октябре, его эвакуируют в Алма-Ату, а через месяц он становится сотрудником "Мосфильма", работает в сценарном отделе студии.
Гонения
Зощенко в 1943 году вызывают в Москву. Здесь ему предлагают занять должность редактора "Крокодила". Однако Михаил Михайлович отказывается от этого предложения. Тем не менее он входит в состав редколлегии "Крокодила". Внешне все выглядит благополучно. Однако через некоторое время над головой Михаила Михайловича начинают все сильнее сгущаться тучи: его выводят из редколлегии, выселяют из гостиницы, лишают продуктового пайка. Продолжаются гонения. С. на пленуме ССП даже нападает на повесть Зощенко "Перед восходом солнца". Писателя практически не печатают, но все-таки вводят в 1946 году в состав редколлегии "Звезды".
14 августа 1946 года - апофеоз всех его перипетий. Именно тогда выходит постановление ЦК ВКП(б) о журналах "Ленинград" и "Звезда". После этого Зощенко исключают из Союза писателей, а также лишают продуктовой карточки. На этот раз повод для нападок был уже совсем ничтожный - детский рассказ Зощенко под названием "Приключения обезьяны". Все журналы, издательства и театры вслед за постановлением расторгают договоры, заключенные ими ранее, требуя возвратить выданные авансы. Семья Зощенко бедствует. Она вынуждена существовать на вырученные от продажи личных вещей деньги. Писатель пробует зарабатывать в артели сапожников. ему в конце концов возвращают. Кроме того, публикует Михаил Зощенко рассказы и фельетоны (конечно, далеко не все). Однако на жизнь зарабатывать в это время приходится в основном переводческой работой.
Михаилу Зощенко удается восстановиться в Союзе писателей только после Знаменательное событие происходит 23 июня 1953 года - писателя вновь принимают в Союз. Однако это еще не конец. Михаилу Михайловичу недолго удалось на этот раз пробыть его членом.
5 мая 1954 года произошло роковое событие. Анну Ахматову и его пригласили в этот день в Дом писателя, где должна была состояться встреча с группой английских студентов. Писатель на ней заявил во всеуслышание о несогласии с обвинениями, пущенными в его адрес. Новый этап травли начинается после этого. Все эти перипетии сказались на его подорванном здоровье. Опубликованная 7 сентября 1953 г. статья "Факты разоблачают правду" стала последней каплей. Имя писателя после этого вовсе перестало упоминаться. Около двух месяцев продолжалось это забвение. Однако Михаилу Михайловичу уже в ноябре предлагают сотрудничество два журнала - "Ленинградский альманах" и "Крокодил". Целая группа писателей встает на его защиту: Чуковский, Каверин, Вс. Иванов, Н. Тихонов. В 1957 году, в декабре, он выпускает "Избранные рассказы и повести 1923-1956 гг.". Однако психическое и физическое состояние писателя все ухудшается. Резкий спад его сил происходит к весне 1958 г. Зощенко теряет интерес к жизни.
Смерть Зощенко
22 июля 1958 года умер Михаил Зощенко. Даже тело его после смерти подвергалось опале: не было дано разрешения похоронить его в Ленинграде. Прах писателя покоится в Сестрорецке.
Михаил Зощенко, истории жизни которого была посвящена первая часть нашей статьи, оставил большое творческое наследие. Путь его как писателя был непростым. Предлагаем поближе познакомиться с тем, как складывалась его творческая судьба. Кроме того, вы узнаете, какие создал Михаил Зощенко рассказы для детей и каковы их особенности.
Творческий путь
Зощенко активно начал писать после того, как был демобилизован в 1919 году. Его первые опыты представляли собой литературно-критические статьи. В "Петербургском альманахе" в 1921 году появляется первый его рассказ.
Серапионовы братья
В группу под названием Зощенко привело в 1921 году желание стать профессиональным писателем. К этой группе опасливо относились критики, однако отмечали, что среди них Зощенко - "наиболее сильная" фигура. Михаил Михайлович входил вместе со Слонимским в центральную фракцию, которая придерживалась убеждения о том, что учиться следует у русской традиции - Лермонтова, Гоголя, Пушкина. Зощенко опасался в литературе "дворянской реставрации", считал А. Блока "рыцарем печального образа" и возлагал надежды на литературу, имеющую героический пафос. В "Алконосте" в мае 1922 г. появился первый альманах серапионов, в котором был опубликован рассказ Михаила Михайловича. А "Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова" - книга, ставшая первым его самостоятельным изданием.
Характеристика раннего творчества
Школа А. П. Чехова была ощутима в ранних произведениях Зощенко. Это, например, такие рассказы, как "Рыбья самка", "Война", "Любовь" и др. Однако вскоре он ее отринул. Зощенко посчитал не соответствующей потребностям современного читателя большую форму рассказов Чехова. Он хотел воспроизводить в языке "синтаксис улицы... народа". Зощенко считал себя человеком, который временно замещает писателя пролетарского.
Большая группа литераторов в 1927 году создала коллективную декларацию. В ней была освещена новая литературно-эстетическая позиция. М. Зощенко был среди тех, кто подписал ее. Он печатался в это время в периодике (главным образом в сатирических журналах "Смехач", "Бегемот", "Чудак", "Бузотер", "Мухомор", "Ревизор" и др.). Однако не все было гладко. Из-за рассказа "Неприятная история" М. Зощенко, якобы "политически вредного", конфисковывают в июне 1927 г. номер журнала "Бегемот". Постепенно осуществляется ликвидация подобного рода изданий. В Ленинграде в 1930 году закрывают и "Ревизор", последний сатирический журнал. Однако Михаил Михайлович не отчаивается и решает продолжать работать.
Две стороны известности
С журналом "Крокодил" он сотрудничает с 1932 года. В это время Михаил Зощенко собирает материал для своей повести под названием "Возвращенная молодость", а также изучает литературу по медицине, психоанализу и физиологии. Произведения его уже хорошо известны даже на Западе. Однако у известности этой была и обратная сторона. В Германии в 1933 году книги Зощенко подвергаются в соответствии с черным списком Гитлера публичному аутодафе.
Новые произведения
В СССР в это же время печатается и ставится на сцене комедия Михаила Зощенко "Культурное наследие". "Голубая книга", одна из наиболее известных его книг, начинает публиковаться в 1934 году. Кроме повестей, рассказов и пьес Зощенко пишет также фельетоны и исторические повести ("Тарас Шевченко", "Керенский", "Возмездие", "Черный принц" и др.). Кроме того, он создает рассказы для детей ("Умные животные", "Бабушкин подарок", "Елка" и др.).
Детские рассказы Зощенко
Михаил Зощенко для детей написал множество рассказов. Они публиковались в журналах в период с 1937 по 1945 год. Из них некоторые были отдельными произведениями, а другие объединялись в циклы. Цикл "Леля и Минька" пользуется наибольшей известностью.
В 1939-м - 1940-х гг. Михаил Зощенко создал эту серию произведений. В ее состав были включены следующие рассказы: "Золотые слова", "Находка", "Через тридцать лет", "Не надо врать", "Галоши и мороженое", "Бабушкин подарок", "Елка". Не случайно их объединил в один цикл Михаил Зощенко. Краткие содержания этих произведений позволяют сделать вывод о том, что у них есть нечто общее, а именно образы главных героев. Это маленький Минька и Леля, его сестра.
От лица рассказчика ведется повествование. Образ его не менее интересен, чем герои рассказов Михаила Зощенко. Это взрослый человек, который вспоминает поучительные и комические эпизоды из своего детства. Отметим, что между автором и рассказчиком есть сходство (совпадает даже имя, а также имеется указание на писательскую профессию). До полного совпадения тем не менее не доходит. Речь рассказчика существенно отличается от авторской. Эта форма повествования называется литературным сказом. Он был в особенности актуален в литературе СССР 20-30-х годов. В это время вся культура отличалась тягой к стилистическим и языковым экспериментам.
В этих рассказах, как отмечает С. Я. Маршак, автор не только не прячет мораль. Он говорит о ней со всей откровенностью в тексте, а иногда и в заголовке произведений ("Не надо врать"). Однако рассказы от этого не становятся дидактичными. Их спасает юмор, всегда неожиданный, а также особенная серьезность, присущая Зощенко. В основе неожиданного юмора Михаила Михайловича лежит остроумная пародия.
Сегодня большой популярностью пользуются многие произведения, которые написал Михаил Зощенко. Книги его проходят в школе, их любят взрослые и дети. Путь его в литературе был непростым, как, впрочем, и судьба многих других писателей и поэтов советского времени. Двадцатый век - сложный период в истории, однако даже в военные годы было создано множество произведений, ставших уже классикой отечественной литературы. Биография такого великого писателя, как Михаил Зощенко, кратко изложенная нами, надеемся, вызвала у вас интерес к его творчеству.
Внимание!
Если вы можете читать этот текст - это значит, что ваш браузер (browser) либо не справляется с интернет-технологией CSS, либо поддержка CSS в вашем браузере отключена. Мы настоятельно рекомендуем включить CSS в браузере или сгрузить и инсталлировать на своем компьютере современный браузер, например: Mozilla Firefox .
ЗОЩЕНКО, МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ (1894-1958), русский писатель. Родился 29 июля (9 августа) 1894 в Санкт-Петербурге в семье художника. Впечатления детства - в том числе о сложных отношениях между родителями - отразились впоследствии как в рассказах Зощенко для детей (Елка , Галоши и мороженое , Бабушкин подарок , Не надо врать и др.), так и в его повести Перед восходом солнца (1943). Первые литературные опыты относятся к детским годам. В одной из своих записных тетрадей он отметил, что в 1902-1906 уже пробовал писать стихи, а в 1907 написал рассказ Пальто .
В 1913 Зощенко поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. К этому времени относятся его первые сохранившиеся рассказы - Тщеславие (1914) и Двугривенный (1914). Учеба была прервана Первой мировой войной. В 1915 Зощенко добровольцем ушел на фронт, командовал батальоном, стал Георгиевским кавалером. Литературная работа не прекращалась и в эти годы. Зощенко пробовал себя в новеллистике, в эпистолярном и сатирическом жанрах (сочинял письма вымышленным адресатам и эпиграммы на однополчан). В 1917 был демобилизован из-за болезни сердца, возникшей после отравления газами.
По возвращении в Петроград были написаны Маруся , Мещаночка , Сосед и др. неопубликованные рассказы, в которых чувствовалось влияние Г. Мопассана. В 1918, несмотря на болезнь, Зощенко ушел добровольцем в Красную Армию и воевал на фронтах Гражданской войны до 1919. Вернувшись в Петроград, зарабатывал на жизнь, как и до войны, разными профессиями: сапожника, столяра, плотника, актера, инструктора по кролиководству, милиционера, сотрудника уголовного розыска и др. В написанных в это время юмористических Приказах по железнодорожной милиции и уголовному надзору ст. Лигово и др. неопубликованных произведениях уже чувствуется стиль будущего сатирика.
В 1919 Зощенко занимался в творческой Студии, организованной при издательстве «Всемирная литература». Руководил занятиями К.И. Чуковский, высоко оценивший творчество Зощенко. Вспоминая о его рассказах и пародиях, написанных в период студийных занятий, Чуковский писал: «Странно было видеть, что этой дивной способностью властно заставлять своих ближних смеяться наделен такой печальный человек». Кроме прозы, во время учебы Зощенко написал статьи о творчестве А. Блока, В. Маяковского, Н. Тэффи и др. В Студии познакомился с писателями В. Кавериным, Вс. Ивановым, Л. Лунцем, К. Фединым, Е. Полонской и др., которые в 1921 объединились в литературную группу «Серапионовы братья», выступавшую за свободу творчества от политической опеки. Творческому общению способствовала жизнь Зощенко и других «серапионов» в знаменитом петроградском Доме искусств, описанном О. Форш в романе Сумасшедший корабль .
В 1920-1921 Зощенко написал первые рассказы из тех, что впоследствии были напечатаны: Любовь , Война , Старуха Врангель , Рыбья самка . Цикл Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова (1921-1922) вышел отдельной книгой в издательстве «Эрато». Этим событием был ознаменован переход Зощенко к профессиональной литературной деятельности. Первая же публикация сделала его знаменитым. Фразы из его рассказов приобрели характер крылатых выражений: «Что ты нарушаешь беспорядок?»; «Подпоручик ничего себе, но - сволочь» и др. С 1922 по 1946 его книги выдержали около 100 изданий, включая собрание сочинений в шести томах (1928-1932).
К середине 1920-х годов Зощенко стал одним из самых популярных писателей. Его рассказы Баня , Аристократка , История болезни и др., которые он часто сам читал перед многочисленными аудиториями, были известны и любимы во всех слоях общества. В письме к Зощенко А.М. Горький отметил: «Такого соотношения иронии и лирики я не знаю в литературе ни у кого». Чуковский считал, что в центре творчества Зощенко стоит борьба с черствостью в человеческих отношениях.
В сборниках рассказов 1920-х годов Юмористические рассказы (1923), Уважаемые граждане (1926) и др. Зощенко создал новый для русской литературы тип героя - советского человека, не получившего образования, не имеющего навыков духовной работы, не обладающего культурным багажом, но стремящегося стать полноправным участником жизни, сравняться с «остальным человечеством». Рефлексия такого героя производила поразительно смешное впечатление. То, что рассказ велся от лица сильно индивидуализированного повествователя, дало основание литературоведам определить творческую манеру Зощенко как «сказовую». Академик В.В. Виноградов в исследовании Язык Зощенко подробно разобрал повествовательные приемы писателя, отметил художественное преображение различных речевых пластов в его лексиконе. Чуковский заметил, что Зощенко ввел в литературу «новую, еще не вполне сформированную, но победительно разлившуюся по стране внелитературную речь и стал свободно пользоваться ею как своей собственной речью». Высокую оценку творчеству Зощенко давали многие его выдающиеся современники - А. Толстой, Ю. Олеша, С. Маршак, Ю. Тынянов и др.
В 1929, получившем в советской истории название «год великого перелома», Зощенко издал книгу Письма к писателю - своеобразное социологическое исследование. Ее составили несколько десятков писем из огромной читательской почты, которую получал писатель, и его комментарий к ним. В предисловии к книге Зощенко написал о том, что хотел «показать подлинную и неприкрытую жизнь, подлинных живых людей с их желаниями, вкусом, мыслями». Книга вызвала недоумение у многих читателей, ожидавших от Зощенко только очередных смешных историй. После ее выхода режиссеру В. Мейерхольду было запрещено ставить пьесу Зощенко Уважаемый товарищ (1930).
Античеловечная советская действительность не могла не сказаться на эмоциональном состоянии восприимчивого, с детских лет склонного к депрессии писателя. Поездка по Беломорканалу, организованная в 1930-е годы в пропагандистских целях для большой группы советских писателей, произвела на него угнетающее впечатление. Не менее тяжелой была для Зощенко необходимость писать после этой поездки о том, что в сталинских лагерях якобы перевоспитываются преступники (История одной жизни , 1934). Попыткой избавиться от угнетенного состояния, скорректировать собственную болезненную психику стало своеобразное психологическое исследование - повесть Возвращенная молодость (1933). Повесть вызвала неожиданную для писателя заинтересованную реакцию в научной среде: книга обсуждалась на многочисленных академических собраниях, рецензировалась в научных изданиях; академик И. Павлов стал приглашать Зощенко на свои знаменитые «среды».
Как продолжение Возвращенной молодости был задуман сборник рассказов Голубая книга (1935). Зощенко считал Голубую книгу по внутреннему содержанию романом, определял ее как «краткую историю человеческих отношений» и писал, что она «двигается не новеллой, а философской идеей, которая делает ее». Рассказы о современности перемежались в этом произведении рассказами, действие которых происходит в прошлом - в различные периоды истории. И настоящее, и прошлое давалось в восприятии типичного героя Зощенко, не обремененного культурным багажом и понимающего историю как набор бытовых эпизодов.
После публикации Голубой книги , вызвавшей разгромные отзывы в партийных изданиях, Зощенко фактически было запрещено печатать произведения, выходящие за рамки «положительной сатиры на отдельные недостатки». Несмотря на его высокую писательскую активность (заказные фельетоны для прессы, пьесы, киносценарии и др.), подлинный талант Зощенко проявлялся только в рассказах для детей, которые он писал для журналов «Чиж» и «Еж».
В 1930-е годы писатель работал над книгой, которую считал главной в своей жизни. Работа продолжалась во время Отечественной войны в Алма-Ате, в эвакуации, покольку пойти на фронт Зощенко не мог из-за тяжелой болезни сердца. В 1943 начальные главы этого научно-художественного исследования о подсознании были изданы в журнале «Октябрь» под названием Перед восходом солнца . Зощенко исследовал случаи из жизни, давшие импульс к тяжелому душевному заболеванию, от которого его не могли избавить врачи. Современный ученый мир отмечает, что в этой книге писатель на десятилетия предвосхитил многие открытия науки о бессознательном.
Журнальная публикация вызвала такой скандал, на писателя был обрушен такой шквал критической брани, что печатание Перед восходом солнца было прервано. Зощенко обратился с письмом к Сталину, прося его ознакомиться с книгой «либо дать распоряжение проверить ее более обстоятельно, чем это сделано критиками». Ответом стал очередной поток ругани в печати, книга была названа «галиматьей, нужной лишь врагам нашей родины» (журнал «Большевик»). В 1946, после выхода постановления ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», партийный руководитель Ленинграда А. Жданов вспомнил в своем докладе о книге Перед восходом солнца , назвав ее «омерзительной вещью».
Постановление 1946, с присущим советской идеологии хамством «критиковавшее» Зощенко и А. Ахматову, привело к их публичной травле и запрету на издание их произведений. Поводом стала публикация детского рассказа Зощенко Приключения обезьяны (1945), в котором властями был усмотрен намек на то, что в советской стране обезьяны живут лучше, чем люди. На писательском собрании Зощенко заявил, что честь офицера и писателя не позволяет ему смириться с тем, что в постановлении ЦК его называют «трусом» и «подонком литературы». В дальнейшем Зощенко также отказывался выступать с ожидаемым от него покаянием и признанием «ошибок». В 1954 на встрече с английскими студентами Зощенко вновь попытался изложить свое отношение к постановлению 1946, после чего травля началась по второму кругу.
Самым печальным следствием этой идеологической кампании стало обострение душевной болезни, не позволявшее писателю полноценно работать. Восстановление его в Союзе писателей после смерти Сталина (1953) и издание первой после долгого перерыва книги (1956) принесли лишь временное облегчение его состояния.