– Когда говорят «патологоанатом», то сразу представляешь себе человека, который в рабочем процессе практически не встречается с живыми людьми, это так?

– Обыватели и даже некоторые медицинские работники порой не совсем правильно представляют нашу специальность. Когда говорят «патологоанатом», сразу в голову приходят умершие, патологоанатомические вскрытия и так далее.

На самом деле большая часть нашей работы – это работа с живыми людьми.

В этом плане мы принципиально ничем не отличаемся от рентгенологов, врачей клинической лабораторной или ультразвуковой диагностики. Мой основной рабочий инструмент – микроскоп. Вот передо мной лежат стекла с гистологическими препаратами, направления на исследование, это все живые люди, которым была сделана гастроскопия и взята биопсия. Потом все эти материалы принесли нам, чтобы мы поставили диагноз.

– То есть даже коллеги-врачи не вполне представляют, чем вы занимаетесь?

– Знаете, когда люди, не имеющие отношения к медицине, не понимают, что мы делаем, это не задевает. Если человеку интересно, я всегда готов рассказать о своей работе. А вот когда некоторые коллеги не в курсе нашей работы – это напрягает очень сильно. Некоторые специалисты даже не очень понимают разницу между гистологией и цитологией.

Цитологи в России – это врачи клинической лабораторной диагностики, а гистологи – это патологоанатомы. И те, и другие занимаются морфологией, основной смысл кроется в принципе метода. Цитологическое исследование можно провести где-то в течение 40 минут и выдать ответ. Цитологи изучают клетку и по ней могут предположить, а иногда и поставить, диагноз.

У нас принципиально другая работа. Мы по тканям должны поставить точный диагноз. То есть цитолог только предположил, что это опухоль, а мы не просто подтвердили, но и определили какая именно. Например, сказать, что это рак – недостаточно. Рак – понятие планетарного масштаба, и злокачественных опухолей огромное количество. От понимания того, какая именно опухоль, зависят и лечение и прогнозы. И есть коллеги, которые не очень это понимают. Особенно напрягает, когда звонит доктор и спрашивает, готов ли результат. И на ответ, что не готов, просит сказать «хотя бы предварительно». Это говорит о том, что он вообще понятия не имеет, чем мы тут все занимаемся.

Специфика нашей работы такова, что мы либо скажем, либо не скажем. Да, порой, исследование занимает много времени, иногда уходит до 5 суток. Но это связано с предварительной подготовкой препарата. Нельзя просто взять и сделать стекло. Материал нужно обработать, провести по спиртам, залить в парафин, приготовить блок, блок порезать, наклеить на стекло, депарафинировать, покрасить, накрыть покровным стеклом, отдать врачу и он уже начинает его изучать. Технология сама по себе достаточно длинная. И этот этап мы должны пройти весь, полностью. Пока мы в микроскоп не увидели, мы ничего не скажем.

– А бывает, что надо все-таки довольно быстро понять, что происходит?

– Бывают и срочные биопсии, когда человек лежит на операционном столе, и хирург должен понять, какой объем оперативного вмешательства провести. Удалить часть органа или попытаться спасти жизнь, но операция может быть калечащей? И вот здесь хирургам помогаем мы. Они берут кусочек ткани, приносят сюда и в течение 15 минут мы должны сказать – это злокачественный процесс или доброкачественный. В таких случаях длительной подготовки не проводится, кусочек ткани замораживается до низких температур, быстро режется на микротоме и окрашивается. Точный диагноз поставить можно не всегда, но чаще всего нам это удается. Это очень большая ответственность.

Возвращаясь к вопросу о коллегах, хочу сказать, что докторов, которые не понимают суть нашей работы, к счастью, мало. Все же врачи нас любят, ценят и уважают. Особенно онкологи, хирурги, гинекологи и эндоскописты. Эти специальности в принципе без патологической анатомии обойтись не могут.

Один день патологоанатома

– Думаю, не ошибусь, если скажу, что для большинства людей решение стать патологоанатомом, мягко говоря, выглядит странно. Что повлияло на ваш выбор профессии?

– Мне изначально была интересна гистология, то есть наука о тканях, из которых построено тело человека. Но потом в процессе обучения в институте мне стало любопытно, а что происходит, когда человек заболевает. Ведь у каждой болезни должна быть какая-то структурная основа. Мне было интересно найти ее, узнать, что повредилось у человека, почему он заболел.

На третьем курсе меня увлекла патанатомия, ведь все здоровые органы и ткани выглядят одинаково, а вот больные – совершенно по-разному. Меня никогда не смущала та сторона моей профессии, которая предполагает работу с умершими людьми. Это ведь тоже довольно интересно: человек жил, чем-то болел и в итоге умер. Поставить диагноз, разобраться, что такого происходило с ним, может быть, его лечили неправильно, может быть, все делали верно, но почему-то это не принесло желаемого результата. Где случился сбой? К тому же, хотелось пользу людям приносить.

– Как проходит рабочий день у вас?

– Начинается он где-то в 8 утра. Я заведующий, поэтому много административно-хозяйственных дел. Помещение отделения достаточно большое, 3000 квадратных метров, вот я с самого утра хожу, смотрю, где что сделать, починить, подмазать, решить и так далее. Непосредственно врачебной работой мне заниматься некогда, но иногда удается отвлечься на биопсии.

А вообще день патологоанатома построен так: сотрудник приходит на работу, изучает документацию, если есть умершие, то принимает решение о вскрытии. В 9 утра мы уже начинаем вскрытия, заканчиваем в 12–13 часов, выдаем медицинские свидетельства о смерти, а дальше занимаемся всей остальной работой: составляем протоколы вскрытий, изучаем биопсийные препараты, пишем заключения, ставим диагнозы.

На самом деле, у нас нет жесткого разделения, кто что делает. Все происходит параллельно: один проводит вскрытия и пишет протоколы, другой занимается гистологической работой и смотрит доставленный материал, третий идет принимать этот материал. Все что у человека отщипнули, отрезали, удалили или само отделилось, все несут сюда, в патологоанатомическое отделение. И этот материал нужно подготовить, чтобы он был удобоварим для гистологического исследования. Вот этим непосредственно и занимается врач-патологоанатом.

Рабочий день у нас короткий, пятичасовой. Отпуск большой, шесть недель. Еще нам молоко дают, так как наша работа считается вредной из-за постоянного контакта с химическими веществами, которыми мы обрабатываем ткани для гистологического исследования.

Несмотря на эту вредность, обычно патологоанатомы живут очень долго. Может это с формалином связано, может, мы консервируемся. Тем не менее, у нас, как и у врачей других специальностей, есть риск заражения инфекционными заболеваниями от своих «пациентов», в том числе, туберкулезом, гепатитом или ВИЧ-инфекцией.

Бывает, сначала привозят жену, а через несколько часов – мужа

– Угнетает ли вас то, что вы ежедневно сталкиваетесь со смертью?

– Вы знаете, а мы, по большому счету, со смертью и не сталкиваемся. Реаниматологи, хирурги, терапевты, онкологи – вот кто действительно «смотрит смерти в лицо». Они лечат пациентов, некоторые из которых, в итоге, умирают у них на руках. Вот это – столкнуться со смертью. Лично я не представляю как это! Может быть, это даже была одна из причин, почему я выбрал патологическую анатомию. Я не могу себе представить, что у меня на руках умирает человек.

Мы же имеем дело не со смертью, а с результатом, с умершим телом. Жалеть уже некого, только родственников.

Я вообще спокойно отношусь к смерти. Более того, став патологоанатомом, я убедился, что на этом все не заканчивается, какое-то существование души продолжается.

Был очень интересный случай. Я только пришел в отделение патологоанатомом, я же большую часть жизни работал гистологом. Начал заниматься вскрытиями. В течение месяца каждый день привозили умерших, вскрытий было много.

И вот однажды прихожу, никого не привезли, и на следующий день тоже. Я санитарам говорю, что странно, никого не привозят. Они мне в ответ совершенно спокойно, без эмоций, говорят: «Так конец месяца же».

Я сначала не придал этому значения. Потом стал замечать, что да, в конце месяца становится меньше умерших. Это не касается криминальных смертей, несчастных случаев. Зато как начинается месяц, картина кардинально меняется, как будто там есть канцелярия, которая ведет учет и давай план выполнять.

– Времена года тоже влияют?

– Да, люди стараются не умирать в ноябре и феврале. Вообще, на праздники, на собственные юбилеи, как правило, мало кто уходит. Для человека это очень значимое событие – отметить Новый год с семьей или день рождения. Он к нему готовится, ждет. А потом спокойно умирает. Дважды были такие случаи, когда сначала привозили жену, а через несколько часов мужа. И наоборот. Не смогли пережить уход любимого человека.

– Как родственники умерших воспринимают вашу работу? Как относятся к вскрытиям?

– По-разному. Бывают случаи, когда отказываются от тела, говорят, что не нужно. Я это не понимаю, как же так? Как они жить с этим дальше будут. Часто у людей складывается впечатление, что мы делаем что-то отвратительное, грязное, уродуем тела. В медицине вообще мало гламурной эстетики. Наверное, да, это не очень презентабельно и красиво, но мы действуем с полным уважением к телу умершего. И когда людям это объясняешь, тихо, спокойно, по-человечески, у абсолютного большинства меняется отношение. Иногда даже бывает человек яростно протестует, что не даст надругаться над телом, не позволит вскрывать, а потом благодарит. Говорит спасибо патологоанатому. Вы знаете, человеку свойственно винить себя, что чего-то не сделал, чтобы спасти своего родного человека. А когда он узнает причину смерти, то успокаивается.

– А не бывает протестов от верующих людей?

– Меня вопрос, как религия относится к патологоанатомическим исследованиям, всегда очень волновал. Я выяснил, что совершенно спокойно. И православие, и даже мусульманство. С православными священниками все было просто, к нам часто приходит отец Александр, очень интересный человек, вот я его как-то спросил об этом. Он ответил, что возражений со стороны церкви нет. С тем же вопросом я обратился к мулле. Он мне сказал, что когда писался Коран, то о вскрытиях и мыслей не было, поэтому прямого указания, что нельзя, нет. Так что все можно.

Ограничения касаются тех случаев, когда над умершим был проведен обряд, тогда к телу прикасаться нельзя. Тем более, это правило относится к воинам, павшим в бою – они должны быть погребены в той одежде, которая пропиталась их кровью.

Маленькие радости паталогоанатома

– Парадоксально, но почему-то среди паталогоанатомов больше женщин…

– Да, когда я только собрался в патанатомию, мне моя преподаватель сказала: «Дим, ну куда ты идешь, эта работа для женщин, обремененных семьей, зачем тебе это нужно? Мужчина должен идти в хирурги, выбирать что-нибудь героическое».

– Действительно, врачи вашей специальности находятся в тени коллег. Вас это не обижает?

– Совершенно не обижает. Это ведь, кому что нужно. Кому-то необходимо быть на коне, блистать в лучах славы, а другим это вовсе не обязательно. У нас тоже есть свои маленькие радости. На самом деле это очень непросто, по гистологической картине через микроскоп не только посмотреть, что там, а увидеть, понять и поставить диагноз. Диагнозы бывают исключительно сложные, и вот когда ты его выстрадаешь и поставишь, то испытываешь и гордость, и радость, и все, что хотите.

Да, может быть, этим особенно не прославишься, но для себя лично удовлетворение, безусловно, получаешь. На одном из моих прежних мест работы старшая сестра отделения говорила, что мы бойцы невидимого фронта. Наверное, так и есть.

– А хорошо ли обучают бойцов? Как преподают патологическую анатомию, в том числе вообще всем студентам, любых специальностей?

– У нас как раз неправильно поставлено преподавание патологической анатомии. Ее проходят на третьем курсе, когда студенты только освоили базовые специальности и еще ничего не понимают в медицине. А их как котенка кидают в воду, плыви куда хочешь, поэтому многие вещи студентам приходится просто заучивать наизусть, не понимая.

У нас в Российском национальном исследовательском медицинском университете им. Н.И. Пирогова, где я преподаю, есть совместная программа с медицинским факультетом миланского университета. У них методика обучения приближена к той, какой она должна быть. Студенты на 3 курсе весь год учат общую патологическую анатомию. А потом до самого конца, до 6 курса, каждый год встречаются с преподавателем патанатомии. Например, изучает студент кардиологию, к нему на занятия приходит патологоанатом и они несколько дней учат патанатомию болезней системы кровообращения. И так по каждой специальности. У нас этого нет вообще, у нас – выучил в течение года и забыл.

Это может прозвучать несколько самонадеянно и высокомерно, но на мой взгляд, в итоге у нас получаются хорошие фельдшеры, а не врачи. Это понимают многие ученые и преподаватели, но изменений пока нет. И так уже в течение десятилетий.

«Ординатор поставит мое сердце в шкаф? Не надо!»

– Ваша профессия повлияла на представление о жизни?

– Конечно, без профессиональной деформации личности не обходится. Действительно, начинаешь под другим углом смотреть на окружающих, на жизнь. Правда, хочется больше радости. Большинство коллег, с которыми я знаком, люди очень веселые и позитивные. Знаете, на самом деле работа патологоанатома не очень тяжелая в моральном плане. Да, нам приходится ежедневно общаться с родственниками умерших. Сложно оставаться безучастным к человеческой беде, пусть даже и чужой. Конечно, их горе отражается и на нас, и нервные клетки тратятся. Но все же это не основная часть нашей работы. Хватает других дел, чтобы восстановиться.

– Иногда можно услышать, что тот или иной ученый завещал тело науке, как вы к этому относитесь?

– Мы изнутри выглядим все одинаково. А смерть не красит никого. И тело ученого такое же, как и все остальные. Конечно, науке и практике медицинской тело человека нужно. Студентам, врачам клинических специальностей надо учиться, хирургам – практиковаться в выполнении операций. На собаках – это замечательно, на муляжах тоже, но ни один муляж не воспроизведет тело человекам таким, каким его создал Бог. Найти человеческое тело для этих целей не просто, но возможно.

А завещать свое тело? Предположим, что кто-то из моих коллег завещал себя науке. Я не представляю, как вообще к нему подойду. Если умирает кто-то из моих знакомых или коллег, я не буду вскрывать его тело, я попрошу коллегу, который не знал его при жизни. Потому что это морально очень тяжело. И со своим телом мне не хочется ничего подобного. Я учу ординаторов, аспирантов, а они потом мое сердце поставят в баночку на шкаф! Не надо!

– У патологоанатомов есть какие-то табу или «кодекс чести»?

– Знаете, сейчас много обсуждают врачебные ошибки. Умирает человек в больнице, и сразу возникает вопрос, а правильно ли его лечили, все ли сделали как надо? Затем тело этого пациента попадает на стол к патологоанатому. И ведь он может прикрыть своих коллег и написать, что хочешь. Конечно, такое возможно. Вот это, на мой взгляд, и есть вопрос профессиональной чести. Можно подтасовать все, но в приличных учреждениях этого не делают. В нашей больнице такого нет: администрация понимает, что проблему лучше поднять и озвучить. Если ее спрятать, то она вылезет еще не один раз. И потом – нас легко проконтролировать. Гистологические препараты могут храниться вечно. Пройдет 40 лет, а вы можете поднять стекла и увидеть, как все было на самом деле.

Еще один момент. Наверное, врачу-патологоанатому не стоит стесняться говорить, что он чего-то не знает. Особенно этим грешат молодые специалисты. Ну как же, я – патологоанатом, за мной слово в последней инстанции и я чего-то не знаю. С годами это проходит. Я чаще слышу от профессоров: «Я не компетентен в этом вопросе, научите меня, расскажите как надо». У нас очень разноплановая специальность, знать все нельзя. Так что абсолютно не стыдно чего-то не знать. А вообще, любой врач, наверное, должен руководствоваться одним принципом – делай то, что должен делать – помогай людям.

О роде деятельности патологоанатомов представления у большинства туманные: кажется, кого-то там режут. Рассматривать врача-патологоанатома как практикующего только посмертные вскрытия будет в корне не верно. Так чем же они там все-таки занимаются?

Патолого-анатомическая служба является одной из важнейших составных частей здравоохранения. Вопреки распространенному мнению врач-патологоанатом работает не только в области посмертной диагностики. Напротив, его деятельность, в первую очередь, направлена на сохранение жизни и здоровья человека.
Так кто такой врач-патологоанатом (врач-патоморфолог, гистопатолог, клинический морфолог) ?

У большинства обывателей словосочетание «врач-патологоанатом» вызывает только мрачные ассоциации.

Заведующая патанатомическим отделением Екатерина Курочкина рассказывает о своей работе:

«На сегодняшний день большую часть моей работы составляет исследование онкологического, акушерско-гинекологического, эндоскопического и хирургического материала.

Практически не один из пациентов с подозрением на злокачественный или пограничный процесс в организме не сможет получить специализированной помощи на базе онкодиспансера без предварительного прижизненного исследования материала (чаще всего биопсийного) врача ПА.

Отдельный интерес представляет собой исследование акушерско-гинекологического материала, включая плаценты от рожденных детей. Практика показывает, что даже при вполне благополучном течении беременности и родов в последе возможно развитие ряда серьезных патологических процессов, связанных с инфекцией, эндокринной и соматической патологией матери, которые могут повлечь за собой тяжелые последствия, как для новорожденного, так и для родильницы. Высокий процент инфекционной, онкологической и эндокринной гинекологической патологии нарушает репродуктивное здоровье современной женщины, качество жизни женщины более старшего возраста. Прижизненное морфологическое исследование материала выкидышей, неразвивающихся беременностей и другого материала женской половой сферы, включая исследование биоптатов шейки матки (в рамках борьбы с распространенным раком шейки матки) в большинстве случаев помогает врачам акушерам-гинекологам определиться с тактикой обследования, лечения и наблюдения таких пациенток.

Исследование эндоскопического материала желудочно-кишечного тракта, органов дыхания позволяет установить природу патологического процесса, исключить или подтвердить злокачественный процесс.

Таким образом, вопреки всеобщему мнению, главным оружием врача-патологоанатома является не секционный нож, а микроскоп, используемый в помощи, прежде всего, живым людям!!!»

ГБУЗ ЯНАО «Губкинская городская больница» поздравляет всех врачей- патологоанатомов с профессиональным праздником, а особенно патологоанатома нашей больницы Курочкину Екатерину Александровну!

Желаем Вам здоровья, благополучия, выдержки и успехов в вашем нелегком деле. Светлого и доброго будущего Вам, вашим родным и близким людям!

Врачи-патологоанатомы большинству обывателей представляются не иначе как здоровенными бородатыми дядьками в окровавленных фартуках, настолько суровыми, что могут на вскрытии держать нож в одной руке, а бутерброд с ливерной колбасой – в другой.

Улыбчивая девушка, врач-патологоанатом с семилетним стажем Ольга Конопляник, развеивает это и другие заблуждения о своей профессии.

1

"Вскрытие – процесс творческий!"

Патологоанатомы – люди чуткие: никогда не режут по живому. ©

"Вопреки расхожему мнению, работа врача-патологоанатома вовсе не заключается в том, чтобы целыми днями стоять над секционным столом и неустанно резать умерших людей. Сейчас в нашей практике вскрытий становится все меньше – они занимают, наверное, всего около 10% работы врача. Да, может быть и по 2-3 вскрытия в день, но бывает и ни одного.

Родственники умерших, конечно, не всегда рады вскрытию, иногда дело доходит до истерик… Но с другой стороны, всем ведь хочется, чтоб их хорошо лечили, чтоб врачи досконально знали болезни и их проявления. А вскрытие – это и наиболее точный диагноз, и возможность (прежде всего лечащим врачам) взглянуть "изнутри" на результаты своего труда, найти возможные ошибки и в будущем – способы их избежать.

Вообще, вскрытие – процесс творческий, требующий немалого напряжения ума, логики и даже фантазии. Случается, что причина смерти не лежит на поверхности, – тогда привлекаются дополнительные методы исследования, всегда обязательно последующее микроскопическое исследование кусочков органов и тканей. Иногда нужен не день и не два, чтобы диагноз "созрел" и оформился в адекватное заключение о причинах смерти. Так что это в каком-то роде даже похоже на детективное расследование.

Сам по себе процесс вскрытия некогда живого человека многим представляется чем-то из разряда фильмов ужасов. В реальности все проще, спокойнее. Обычно всю "грязную" работу в нашем случае делает санитар, то есть извлекает комплексом все органы, после работы врача укладывает их обратно и готовит тело к погребению. Это хорошая помощь, хотя большинство врачей все-таки имеют и опыт самостоятельного извлечения органокомплекса".

2

"Почти каждый второй ЖИВОЙ пациент проходит через руки и глаза патологоанатома"

"Второй раздел работы патологоанатомов, несоизмеримо больший, и важность его переоценить просто невозможно, – это исследование биопсий. То есть взятие кусочков органов, тканей или образований у живых пациентов. Плюс исследование под микроскопом всего операционного материала: а это удаленные органы (аппендикс, матка, желчный пузырь и т.д.), опухоли всяческие... Здесь наша задача – опять-таки точный диагноз. Количество таких исследований исчисляется сотнями тысяч в год на область.

И далеко не каждый больной знает, что диагноз-то ему ставит патологоанатом, и только после этого врачи других специальностей на основании нашего заключения назначают лечение. А когда говоришь, что почти каждый второй пациент проходит через руки и глаза патологоанатома, то верят очень немногие и все-таки предпочитают не сталкиваться с нами при жизни, хотя наверняка уже побывали под "зорким оком" кого-то из нас.

Еще бывают в нашей практике срочные биопсии (интраоперационные) – на них нам дается 15-20 минут, а пациент в это время ждет на операционном столе результат, от которого может зависеть дальнейший ход операции и чья-то судьба.

Вообще, биопсийная работа эмоционально гораздо более напряженная, чем вскрытие, ведь твое заключение может кого-то успокоить, кому-то может стоить жизни, кому-то подарит надежду, а кому-то принесет море слез, и волей-неволей триста раз подумаешь над тем, что видишь в микроскопе".

3

"Между прочим, эта профессия довольно популярна!"

"Мое желание стать именно врачом-патологоанатомом возникло спонтанно, где-то на третьем курсе медвуза, и оформилось, когда нас, студентов, сводили на вскрытие. Потом был сложный путь распределения – и вот она, цель, достигнута.

Конечно, многие знакомые, да и не все родственники, понимают такой "странный" выбор... Да еще для девушки. Кое-кто до сих пор надеется, что я изменю специальность. Но большинство, в том числе родители и муж, воспринимают профессию вполне адекватно. А тем, кто относится предвзято, проще сказать, что я на фабрике конфетки в коробочки укладываю, тогда и запах шоколада от меня послышится, а не какой-то другой.

Профессия патологоанатома, кстати говоря, очень даже популярная, несмотря на жуткие представления и далеко не самую высокую зарплату… На шестом курсе среди будущих выпускников-медиков всегда находится не один желающий, но не у каждого получается попасть в наши ряды. Ведь здесь нужно быть отличным специалистом во всех областях, разбираться буквально во всех болезнях, обладать стрессоустойчивостью и хорошей интуицией. И, что характерно, лично я примеров ухода врачей из этой профессии в другие специальности пока не знаю, а это говорит о многом".

4

"Мы – не "мясники"!"

Большинство моих коллег – очень жизнерадостные, добрые, со здоровым чувством юмора люди, весьма образованные, читающие, грамотные, интересные и разносторонние. И обижает, когда представляют нас в роли "мясников", копающихся абы в чем. А еще говорят, что все мы как один выпиваем от такой жизни, и в голове у нас, мол, что-то не так устроено, раз на такую работу согласны…

Еще одно распространенное заблуждение – то, что от нас пахнет всякими мерзостями и мы этот запах с собой приносим домой. Ну это же просто смешно! В морге, как правило, чисто и светло, плитка вовсе не заляпана кровью, а запах ничем не хуже, чем в любом другом отделении медучреждений. Если патологоанатом все делает аккуратно и правильно, "с чувством, с толком, с расстановкой", то получается, как раньше говорили, "анатомический театр", где можно получить ответы на многие вопросы, а вовсе не кровавые ужасы. Более того, вскрываем мы лишь тех пациентов, которые умерли в пределах больницы, а значит, с изуродованными, долго лежавшими и другими сталкиваться не приходится. Это удел судебно-медицинской экспертизы, в этом отношении – чего уж скрывать – у нас работа почище".

"Пауков я боюсь больше, чем мертвых"

"Как относиться к умершим? Лишние эмоции вряд ли уместны. Да и нужны ли? Раздумывать о судьбе, жизни умершего или особенностях его характера не приходится. На это нет времени, да и нервы свои лучше поберечь, над каждым ведь не поплачешь.

А своих родственников или знакомых, конечно, никто вскрывать не станет – это и неэтично, и нечеловечно по отношению к врачу в первую очередь, поэтому всегда есть коллеги, которые могут помочь в такой нелегкой ситуации.

5

Меня часто спрашивают, не снятся ли мне трупы или кошмары по ночам. Ну, что ответить? Вот если человек пряники 12 часов в сутки фасует, они же могут ему присниться? Так и у нас. Что-то может присниться, тем более, если вынашиваешь мысленно какой-то диагноз или размышляешь над интересным случаем. А мертвых я не страшусь. Гораздо больше боюсь темноты, воды, пауков и жуков всяких.

И менять свою работу на другую ни за что не хочу! Труд, конечно, не из легких: постоянно нужно что-то читать, постоянно возникают вопросы, каждый день можно что-то новое увидеть или очень редкое, есть риск столкнуться с какой-нибудь инфекцией или травмироваться (все, как у врачей других специальностей)… Но зато это очень интересно, здесь есть огромное пространство для творчества и получения удовлетворения от своего труда. А это именно то, к чему я стремилась, выбирая работу врача!"

6

Продолжаю знакомить вас со своими коллегами.
На этот раз гостем моей страницы станет очаровательная молодая девушка: заведующий патологоанатомическим отделением Ульяновской центральной городской клинической больницы Елена Балацюк.
Она расскажет о себе, о своей работе.
Материал изобилует фотоматериалом.

Лик смерти. Откровения патологоанатома

Человек боится смерти. Боится умереть сам или потерять близких. Но есть люди, для которых смерть — это ремесло, например, киллеры, или профессия, как для патологоанатомов. О тех, кто несет смерть, можно легко узнать из криминальных новостей. А вот у тех, кто «старушку с косой» изучает, побывал в гостях наш корреспондент мисанец.рф.

В повседневной жизни мы стараемся не думать о смерти. А врачам-патологоанатомам приходиться встречаться с ней каждый день. Об их профессии ходит много мифов. И, как бы ни было страшно, но приподнять завесу тайны, понять философию «работников смерти» и может даже заглянуть к ним в душу иногда все же хочется.

Нам удалось посетить морг Центральной городской клинической больницы и пообщаться с заведующим патологоанатомического отделения Еленой Балацюк.

Заведующий патологоанатомического отделения Елена Балацюк

«Хотелось бы отметить сразу, что часто люди считают, что профессия патологоанатом и судмедэксперт - это одна и та же профессия. Они похожи, но, все-таки, имеют отличия. Судмедэксперт работают с жертвами, скончавшимися от насилия. Патологоанатом работает с «мирными» пациентами, умершими своей смертью или проводит исследование «безликого» биопсийного материала», — отмечает заведующий патологоанатомического отделения.

Улыбчивая женщина, врач-патологоанатом с тринадцатилетним стажем Елена Балацюк, развеивает это и другие заблуждения о своей профессии.

«Вопреки многим мнениям, работа врача-патологоанатома вовсе не заключается в том, чтобы целыми днями стоять над секционным столом и неустанно резать трупы. В первую очередь мы врачи, готовые прийти на помощь живым. Более того, скажу я вам, патологоанатом — это медик универсал, причем высшего пилотажа. Ведь, чтобы диагностировать правильно причину смерти, нужно точно знать, чем может болеть действующий организм».

«Мирные» исследовали смерти занимаются изучением биопсий, иными словами частей органов, тиканий или образований живых пациентов. Также тщательному и скрупулезному анализу подлежит весь операционный материал, например, удаленные органы (аппендикс, матка, желчный пузырь и т.д.). Самое интересное, далеко не каждый больной знает, что диагноз ему ставит патологоанатом.

Занимательно и то, что для врача телоизучателя работать с «мертвыми» пациентами, как выяснилось, гораздо проще, чем с живыми. Самое главное не пропускать все через себя. Ведь в морг приходят родственники погибших. В тот момент им необходимо объяснить, что потеря близкого человека - это тяжело, но жизнь на этом не заканчивается. Как отмечает врач, многие люди, забирая в морге своих умерших близких, начинают винить в трагедии себя, что не всегда правильно, а зачастую губительно для психики. Вот и приходится по совместительству еще и психологами подрабатывать.
Как бы не хотелось, а работы у врачей-патологоанатомов предостаточно. У них как раз, можно сказать, клиенты чуть ли не в очередь выстраиваются. Что не может не навивать грусть. Так, в месяц в среднем на столе вскрытия оказывается по 42, а то и больше неживых человек. К примеру, в 2015 году было изучено 467 тел, в 2014 году — 567 медицинских покойников. Стоит отметить страшную уникальность данного морга. В нем проводят вскрытие не только взрослым и детям, а трупам с содержанием особо опасных инфекций: туберкулеза, ВИЧ, СПИДа.

Как это не покажется странным, но, как в том анекдоте про невесту: «любят одних — женятся на других», так и со смертью — человек может всю жизнь страдать от одной болячки, а в могилу его загоняет совсем другая. Но хорошего врача не проведешь! — он может выявить орган — виновник гибели всего организма сразу при вскрытии, эти «страдальцы» видны опытному глазу сразу.

«Как показывает практика, чаще всего люди умирают от инфарктов и инсультов. В основном это пожилые. Дети чаще умирают от пневмонии. Но самое печальное, что высока детская смертность среди тех, кто еще даже не познал жизнь, когда понимаешь, что труп ребенка извлекли из матери — к такому сложно оставаться равнодушным», — комментирует врач.

Бытует мнение среди обывателей, что нынче человек дурно ароматизирует при вскрытии. Причиной тому зашлакованность организма: грязный воздух, вредные привычки, нездоровая пища, в общем вся наша окружающая среда. Только вот и этот миф наш патологоанатом развеяла.

«Запахов таких, чтоб нос прошибало, нет. Разве что при вскрытии кишечника. Да только он и при жизни далеко не ароматом лепестков роз благоухает, ведь там весь процесс переработки идет. Это же целый завод с выбросами, а не цветник. Так что ничего удивительно. А больные органы не пахнут, трансформируются — это да», — отметила Елена Балацюк.

И хотя врач развеяла основную часть мифов, какими окружен морг, все же один интереснейший факт поведала. Несмотря на неживой материал, среди патологоанатомов ходит легенда о человеческой душе. Говорят, она покидает тело, как раз во время вскрытия его. Покажется странным, но в этот момент труп теряет в весе 9 граммов. Неужели все наши чувства, эмоции, любовь, ненависть умещаются чуть ли не в щепотку?

Однако, вскрыть человека, четко диагностировать причину смерти, выдать тело родственникам — это еще пол дела. Каждый день этим людям приходится сталкиваться еще и с профессиональным бытом. Брешь в наличии оборудования и дефицит кадров, безусловно, дают о себе знать: работать приходится чуть ли не за троих. Всего в регионе специалистов такого уровня не более 15 человек, в то время как требуется чуть ли не в четверо больше. Вот она откуда берется очередь в морг?..