Если французские просветители оптимистически смотрели в будущее, верили в доброе начало человека; знали, кто враг науки и кто тормозит движение к царству Разума; то мыслители Италии находились в иной ситуации.
Время Возрождения, подарившее идеал Европе, сменилось социально - политическим упадком, что не могло не сказаться на оригинальной концепции истории.
Дж. Вико (1668-1744), который представлял мировую историю как повторяющееся круговое движение всех народов от периода дикости к цивилизации и затем возвращение к первоначальному состоянию, которое является исходным для нового восхождения. (См.: «Основания новой науки об общей природе наций» М., К.,1994 г.)
Дж. Вико волнует вопрос почему великие культуры Греции и Рима пришли в упадок. Решение этого вопроса он начинает с уяснения сущности человеческой природы. То что человеческая природа изначально общественна - это не вызывает сомнения, а то что она абсолютно добродетельна, как это утверждают мыслители эпохи Просвещения - это заключение сомнительно.
В пользу общественной природы человека говорит тот факт, что все народы без исключения имеют определенную религию, заключают браки, осуществляют погребение.
Что касается второго тезиса, то с точки зрения Вико человек не добр и не зол, хотя ему свойственно себялюбие и властолюбие, жадность и стремление к выгоде. И только Божественное провидение наставляет его на истинный путь, побуждает к милосердию и побуждает к добру и справедливости.
Дж. Вико анализирует исторический материал из жизни различных народов и выявляет в их истории три основные эпохи: время Богов, время Героев и время Людей.
Каждое время располагает своей природой, нравом, правом, языком и государством.
Время Богов - это состояние дикости и безудержной звериной свободы. Обладая слабым рассудком, но богатой фантазией, люди создали языческую религию, обуздавшую их дикость, приняли власть авторитета, объединявшего жреческую и монархическую власть, открыли для себя естественное право.
Первой мудростью язычников были мифы как регламент жизни общества и его подлинная история.
В эпоху Героев семья власти авторитета разрастается, принимая под свое покровительство представителей других родов и племен. Представители власти авторитета стали князьями рода человеческого. Но обращение благородных с плебеями вело к коллизиям, которые отчасти разрешались усилиями государства в форме аристократической республики. Естественное право рассматривалось как право силы, ограниченной усилиями религии. Язык этой эпохи был языком «героических знаков» гербов.
Эпоха Людей начинается когда плебеи уясняют, что по своей человеческой природе они равны благородным, и тогда они создают гражданское сословие. В результате смешения естественного права и гражданского права возникли народные республики со своим законодательством. Народные республики, уничтожив власть авторитета, сделали первый шаг к собственному уничтожению. На место народной республики пришла анархия - худшая из всех тираний, ибо демонстрировала разнузданную свободу, ничем не отличающуюся от первобытной звериной свободы эпохи Богов. В результате анархии народ возвращается в первоначальное состояние дикости.
Все 3 формы общественного состояния в реальной истории народов представлены в форме различных модификаций, что не перечеркивает общий сценарий.
С точки зрения Дж. Вико движение от одной эпохи к другой не является движением по кругу. Это состояние спирали со своей амплитудой колебания чем выше подъем, тем глубже падение. И тому примеры Греции, Рима, Европы.
Причина этого Возвращения коренится в природе человека.Преследуя свои интересы, человек может дойти до звериного состояния, и в этом проявляется его воля. Хотя эта же воля может подвигнуть человека к установлению более высокого порядка. Сила воли такова, что люди могут не только задержать развитие, но и повернуть его вспять, ибо в начале люди довольствуются только необходимым, затем обращают внимание на полезное, замечают удобное, развлекаются наслаждением, развращаются роскошью, безумствуют, растрачивая свое имущество.
«Природе человека соответствует и природа нации: сначала она жестока, затем сурова, мягка, утончена, наконец распущена».
Человек остается эгоистом, заботится о себе больше, чем о других. Но он склонен и к добру, хотя и не без помощи свыше.Поэтому сущность человека особая и нет смысла распространять законы природы на общество и человека, как это делает философия Просвещения.
Дж. Вико - рационалист, но не картезианской школы. Его рационализм тяготеет к эмпирической традиции, у истоков которой стоят Т. Гоббс, Дж. Локк. (См.: «Левиафан», «Два трактата об управлении»
Разум не дан в готовом и завершенном виде. Он является результатом развития человека и культуры его народа. Дж. Вико был одним из первых, кто сделал попытку увидеть в истории соединяющие друг друга во времени эпохи, каждая из которых обладала самоценностью и необходимостью.
§4. И. Гердер и его история как прогресс «гуманности».
Интерес представляет работа Иогана Готфрида Гердера (1744 - 1803) «Идеи к философии истории человечества», где он делает попытку осмыслить историю человечества, раскрыть законы общественного развития.
Исходный тезис: «Философия истории является частью Философии природы, а посему основные законы природы суть законы развития общества», ибо всякое существование в самом великом и самом малом основано на одних Законах. Но у каждого творения есть свой мир, обеспечивающий особенность его существования.
Разделяя учение Лейбница о монадах, Гердер высказывает мысль о самодостаточности природы, которая, сохраняя свое единство, обеспечивает жизнь в многообразии ее проявлений от камня к кристаллу, от кристалла к растениям, от них к животным, и от животных к человеку - таков путь развития Природы, где проявляется действие Закона восходящих сил (который предполагает действие). И закона господства основной формы (который находит свое воплощение в человеке).
Великое слияние низших органических сил породило душу или дух человека, он поднялся над телом и стал его господином. По Гердеру сущностью человеческого духа является гуманность. Она включает: волю, разум, этические и эстетические чувства, человеколюбие и справедливость,в сумме составляя человечность.
Однако человечность не врожденное, а приобретенное качество. Изначально оно существует только как возможность. Эта возможность может быть реализована только через воспитание на базе лучших традиций.
Таким образом, Философия истории Гердера основывается на 2-х принципах: действия «органических сил» и традиции как фактор воспитания.
Природа подарила человеку возрасты жизни и среди них детство и юность, отведенные для формирования разума, гуманного духа и человеческого образа жизни.
Многообразие среды обитания человека не исключает, а предполагает решение в первую очередь одной проблемы - проблемы человечности. Все остальное решается с позиции человечности.
Поднимает Гердер и проблему общения. Формирование гуманности исключено вне общения. Через общение и воспитание человек и становится человеком.
Рассматривает Гердер и возможности культуры как фактора воспитания, роль языка как организатора абстрактного мышления; роль религии с ее ориентиром на подобие человека и Бога, ибо положение обязывает.
Среди неназванных факторов исторического прогресса особое место занимает семья и государство. Первая олицетворяет власть авторитета, второе - авторитет власти. К сожалению, и семья, и государство не всегда бывают на высоте, о чем свидетельствует практика и сравнительный анализ существующих форм правления. Деспотизм в семье и тирания в обществе основаны не на разуме, а на необузданных чувствах.
Только те, кто всеми силами развивает в себе дух гуманности, постоянно обновляют свой облик. Это касается не только людей, но и целых народов. И если они остановились в своем развитии, это означает, что они перестали использовать разум по назначению.
Созидающая сила разума способна преобразовать хаос в порядок. Итак, философия истории Гердера отличается от концепций других просветителей. В её контексте всемирная история предстает как сложноорганизованная система, разрешающая противоречия хаоса и порядка через самосовершенствование «органических сил» и достижения определенной стадии гуманности в форме человечности. Не все строго выдержанно в концепции Гердера, но подкупает пафос идеи истории как прогресса гуманности.
§ 5. Гегель о «хитрости» Мирового разума.
Философия Гегеля (1770-1831) - вершина классического рационализма. «Разум правит миром» - кредо философии Гегеля, которое явлено во всех работах немецкого мыслителя, в том числе и на страницах «Лекций по философии истории».
С точки зрения Гегеля, сущностью мира, его субстанцией является «абсолютная идея» - безличный мировой разум, который в своем развитии порождает все многообразие мира, сознавая себя в качестве субъекта действия.
Все существующее многообразие мира, в том числе и социального, содержится лишь потенциально и только через усилия мирового разума, оно обретает свою действительность, свою историю.
Что касается Мирового Разума, то будучи субстанцией, он не нуждается во внешнем материале, а «берет все из самого себя, выступая собственной предпосылкой и конечной целью».
Первая ступень становления абсолютной идеи – природа. Она не имеет истории. Только через ее отрицание абсолютная идея становится «Мыслящим духом», который продолжает свое самоосвобождение на уровне субъективного, объективного и абсолютного духа, демонстрируя в каждом случае свою меру свободы. Пройдя этапы индивидуального и общественного развития, она в статусе всемирной истории становится способом самопознания Мирового Разума. Таким образом, философия истории по Гегелю есть рефлексия Абсолютной идеи - Мирового разума в формах права, морали и нравственности. Мораль обеспечивает нормы должного, нравственность демонстрирует сущее на уровне семьи, гражданского общества и государства. Что касается права, то оно определяет меру свободы, обеспечивая регламент общественных отношений.
Семья - способ воспроизводства общества и институт воспитания. Гражданское общество - это состояние, где «каждый цель, а все остальные средство», но все равны перед законом. Государство - высшая форма общности людей с ориентиром на достижение гармонии индивидуального и общественного.
То, что «должно быть» содержится в сущности Мирового разума - абсолютной идеи и «осуществляется с необходимостью на каждом этапе развития истории. С точки зрения Гегеля философия должна «способствовать пониманию того, что действительный мир таков, каким он должен быть, что истинное добро, всеобщий мировой разум, является силой, способной осуществлять себя. Его содержание и осуществление и есть всемирная история человечества».
Действительное - это должное, необходимое проявление Мирового разума. Неразумное лишается статуса действительного, хотя и остается существующим. С этих позиций «примирение» с действительностью достигается путем познания, утверждения положительного и преодоления отрицательного в процессе осуществления конечной цели.
Но если бы все события развивались в соответствии с логикой самопознания Мирового разума, то они служили бы лишь иллюстрацией его саморазвития. Однако, история только «виртуально» содержится в абсолютном духе, а реализуется через волю и поступки людей, обусловленными их интересами. Преследуя частные интересы, мобилизуя свою волю и вкладывая все силы для достижения поставленной цели, человек становится тем, что он есть, то есть конкретной, определенной личностью своего общества.
На фоне частных устремлений, общая цель, любовь к Отечеству, жертвенность, составляют мизерную величину. История превращается в арену своенравных устремлений, где в жертву приносятся государственная мудрость и индивидуальная добродетель. Но если возвыситься над этой картиной, то можно увидеть, что результаты поступков людей оказываются иными, чем те цели, которые они преследовали, ибо параллельно с их поступками осуществляется нечто такое, что скрыто от их глаз, но это нечто редактирует результаты их деятельности. В этом Гегель видит «хитрость» Мирового разума, который, так или иначе, расставляет все по своим местам.
Жесткость утверждения того, что люди являются средством (инструментом) Мирового разума не смущает Гегеля, ибо он полагает, что присутствие в каждом человеке вечного и безусловного - моральности и религиозности задает причастность к Мировому разуму, обеспечивает их самоценность.
Итак, сделав субстанцию - Мировой разум объектом развития, Гегель привнес в историю процессуальность и необратимость, становление и отчуждение ибо только в саморазвитии дух (мировой разум) познает себя и доходит до осознания своей свободы. Эмпирическая история как сумма различных факторов обрела идею свободы, которая могла осуществиться только в конкретных формах. Совпадение логического и исторического, в основе которого лежало тождество бытия и мышления сделало возможным философское рассмотрение истории, главным «героем» которой стал разум, познающий себя через философию.
Диалектика единичного и общего позволила Гегелю избежать ситуацию быть заложником исторических конкретных фактов, и не дать «идее» уйти в область чистой спекуляции.
И хотя всемирная история не есть «арена счастья», а скорее картина скорби по поводу творимого зла, утверждение приоритета разума снимает проблему всевластия зла, ибо истина и добро в конечном итоге совпадают и это единство есть гарант победы добра.
Наши поступки: добрые или злые, обусловлены проявлением свободы. Но свобода не дается, как утверждает французское Просвещение. По Гегелю свобода приобретается через воспитание и дисциплинирующее знание. И в этом смысле свобода не обязанность, а определенная «дисциплинарная матрица», предполагающая определенную меру ответственности. Это еще одно косвенное свидетельство веры Гегеля в победу добра и шествия истории как саморазвития Мирового разума.
Главным врагом философии Вико был рационализм в его классической форме, выработанной еще в XVII веке Декартом.
Вико иронически относится к тайной мудрости философов, он больше уважает государственную мудрость политических деятелей, но выше всего ставит простонародную мудрость массы людей, которая своими руками творит историю, творит ее бессознательно вместе со множеством предрассудков и суеверий, свирепых и варварских обрядов, творит в постоянной кровавой и бескровной борьбе вокруг материальной собственности и власти.
Вико не только стремится обнаружить в истории естественную закономерность, независимую от желания отдельных людей, он понимает также, что в противоречивом и сложном ходе "всех человеческих и гражданских вещей" заключается какое-то внутреннее оправдание, хитрость разума, как сказал бы Гегель. И это оправдание представляется Вико фантастическим промыслом божьим, а философия истории - рациональной гражданской теологией. Свою собственную задачу он видит в раскрытии того, как должна была раньше, как должна теперь и как должна будет впредь протекать история наций, ибо, в сущности говоря, ее логический бег закончен. Французские просветители XVIII века предвидели славную заваруху, un beau tapage, в своем отечестве. Вико, напротив, представляет собой законченный тип мыслителя, пришедшего после великого оживления практической деятельности своего народа. Этим достаточно объясняется то обстоятельство, что "Новая наука" осталась почти незамеченной в литературе XVIII века.
Этим объясняются также безусловные достоинства и недостатки философской позиции Вико. «Его отсталость по сравнению с общим уровнем просветительской литературы – вне сомнения, – пишет М. Лифшиц. – Но по странной иронии судьбы с этой отсталостью связана передовая роль философии истории Вико. "Новая наука" неизмеримо выше популярных исторических представлений XVIII века. По глубине научного анализа ей уступают даже гениальные творения Вольтера, Руссо, Фергюсона, Ленге. Рядом с великими деятелями эпохи Просвещения Вико обладает преимуществом большей народности – правда, народности нищей, отсталой и сохранившей только следы былого величия».
4. Теория цивилизации Вико. Идея круговорота
Вико выдвинул циклическую теорию развития общества. Согласно его концепции, циклы развития, по которым Провидение шаг за шагом ведет человечество от варварства к цивилизации, история проходила от древнейших времен до эпохи заката Рима и вновь от «нового варварства» темных веков к эпохе Просвещения.
Представление о непрерывном развитии человеческого рода (поступательном движении наций) является неотъемлемой частью философии Вико. Но это представление лишено у него той отвлеченности, которая побуждала Перро или Фонтенеля смотреть на всю предшествующую историю с более или менее ясно выраженным высокомерием. Вико понимает вечную прелесть детства человеческого общества и не стремится отбросить чувственно-практическое простонародное отношение к миру ради успехов сиятельного рассудка. Он превосходно рисует, как героический век - эпоха личной зависимости, господства и рабства, фантастического права и суровой аристократии, век слабого рассудка и живого воображения, мифологии и эпоса - уступает место демократическим порядкам, рациональной прозе, господствующей в республиках (символом которых является не копье, а кошелек и весы). Вико понимает прогрессивность этого перехода. Картина жестокого угнетения народа землевладельческой аристократией, набросанная в нескольких главах "Новой науки", превосходит самые смелые рассуждения просветительской эпохи. Ненависть к остаткам средневековья у Вико поистине органическая, нисколько не книжная. Но вместе с тем Вико сомневается в том, что победа буржуазной цивилизации над эпохой поэтического варварства является абсолютным прогрессом. Ее прогрессивность исторически относительна.
Вместе с фантастикой героической эпохи из общественной жизни исчезает определенный элемент народности, которого не может вернуть даже "милостивое право, оцениваемое по равной для всех полезности причин". Формальная независимость личности часто уступает естественной свободе, охраняемой обычаем. Не является ли чувственное сознание, основанное на ярких и общедоступных образах, более демократическим, более близким к телесно-практической жизни большинства людей, чем тайная мудрость философов, прозаическая и холодная? Что может быть более равнодушным к страданиям и радостям человечества, чем рассуждения de more geometrico? Народы - "поэты по своей природе".
Вико еще неизвестны противоречия развитого буржуазного строя. Он судит только на основании тех круговоротов, которые испытали более ранние и простые общественные организмы. Однако в этих пределах его рассуждения безукоризненны. Туман героических времен рассеивается, демократия побеждает, а вместе с ней приходят гуманность и самосознание. Но эта победа недолговечна. Народная свобода в республиках, символом которых являются весы и кошелек, становится удобной ширмой для обогащения немногих. Частные интересы побеждают общественное начало, и свобода превращается в рабство.
"После того как Могущественные в народных республиках стали направлять Общественный Совет в личных интересах своего Могущества, после того как Свободные Народы в целях личной пользы дали Могущественным соблазнить себя и подчинили свою общественную свободу их властолюбию, тогда возникли партии, начались восстания и гражданские войны, и во взаимном истреблении наций возникла форма Монархии". Благословенно рабство, ибо оно сохраняет частицы справедливости! Благородные управляли своими вассалами или клиентами на основе варварских обычаев, неписаных и тайных законов. Плебейская масса боролась за писаные законы, рациональную юриспруденцию. И что же? Тирания законов необычайно выгодна для могущественных и враждебна естественному праву народов. Казуистика героических времен, сохранявших буквальное значение законодательных формул, не исчезает, она лишь видоизменяется, переходя в формализм юристов, - казуистику в собственном смысле слова, известную только образованным нациям. Так цивилизация приводит к новому варварству, варварству рассудка, рефлексии. "Как и во времена варварства чувств, варварство рефлексии соблюдает слова, а не дух законов и установлений, но оно значительно хуже первого, так как варварство чувств верило, что справедливое - это то, что его поддерживало, то есть звуки слов; варварство же рефлексии знает, что справедливое - это то, что его поддерживает, то есть то, что имеют в виду установления и законы, но стремится обойти это суеверием слов".
Справедливость общественных установлений остается в области отвлеченных идеалов; на практике идеальные нормы осуществляются только посредством самых уродливых извращений. Дух нового мира - лицемерие. Да и сами по себе отвлеченные формулы права настолько узки, что справедливость находит себе защиту только в милости. Система Вико содержит характерную непоследовательность. Показывая, как человеческая природа угнетенных народов побеждает героическую природу благородных, Вико сближает этот процесс с общим развитием сознания от бесформенной и туманной фантастики к рассудочному мышлению демократических времен. Согласно этой схеме высшей формой юстиции должны быть суды, основанные на строжайшем соблюдении рациональных норм. Пусть погибнет мир, но свершится правосудие! Однако в действительности Вико считает более демократическим и гуманным судопроизводством то, которое обращается с нормой закона более или менее свободно.
В своем отвращении к тирании законов Вико близок к идеям Возрождения, как они выступают перед нами в комедии Шекспира "Мера за меру". Не господство непогрешимых законов, а напротив: отступление от норм рациональной юриспруденции (точнее - буржуазного права) является основой, человеческого, милостивого правосудия. Это правосудие не довольствуется формой, но "рассматривает истинность фактов и милостиво склоняет смысл законов везде, где того требуют равные условия".
Если два человека равны перед законом, но не равны на самом деле по своему реальному положению, то для сохранения справедливости необходимо следовать истинности фактов, нарушая формальную правильность закона. Итак, узкий горизонт буржуазного права, по известному выражению Маркса, не был секретом для Вико, но он полагал, что единственной возможной гарантией справедливости явится допущение какого-то остатка иррациональных времен.
Чувство должно спасти рассудок от бессмыслицы, монархия - от жестокости республик, основанных на богатстве. И Вико грезит о высшем типе судов - судов, совершенно не упорядоченных. "В них господствует истинность фактов; под диктовку совести, везде, где встретится нужда, на помощь им приходят милостивые законы во всем том, чего требует равная для всех полезность причин. Они овеяны естественным стыдом, плодом образованности, а потому и гарантией в них служит добросовестность - дочь культуры, соответственно искренности Народных республик и еще того больше - благородству Монархий, где Монархи в такого рода судах торжественно ставят себя выше законов и считают себя подчиненными только совести и Богу". Много времени спустя эти рассуждения повторил Бальзак в "Банкирском доме Нусингена". Да, собственно, и гегелевская философия права основана на подобном сдерживании противоречий буржуазного строя посредством монархических учреждений.
Вико различает монархию, следующую за народными республиками, и первоначальную монархию божественных времен (римских царей или греческих базилевсов). Первая отвечает в известном смысле интересам плебеев, так как она подчиняет себе могущественных, опираясь на ненависть к ним со стороны простого народа. Автор "Новой науки" рисует картину утверждения монархии по образцу итальянских государств эпохи Возрождения или императорского Рима. Его монархизм - местами простое историческое наблюдение, местами идеалистическая утопия в духе теоретиков просвещенного абсолютизма или, скорее, в духе Гегеля. При этом повсюду Вико дает понять, что демократия является высшим результатом культуры, и только в силу превратности вещей она недолговечна и нуждается в сохранении ее прогрессивного зерна посредством некоторого обращения вспять - к монархии.
Развитие человечности происходит вместе с падением всесокрушающей общественной энергии, которой так богаты варвары (она раскрывалась не только в господской доблести благородных, но и в соревновании с ними подчиненных сословий). "Героизм теперь по самой природе гражданственности невозможен". В республиках герои единичны, как Катон Утический (да и тот лишь благодаря своему аристократическому духу). В монархии героями называют тех, кто верно служит своим правителям. "Поэтому нужно прийти к заключению, что героя в нашем смысле угнетенные народы жаждут, философы изучают, поэты воображают, но гражданская природа не знает такого рода благодеяний".
Другими словами, поступательное движение наций полно самых глубоких противоречий. Создает ли оно гарантии действительной народной свободы? Не вырождается ли общественная энергия народов вместе с развитием общественного богатства, обособлением государства от общества, утверждением формального права, изучаемого особым сословием юристов, вместе с победой эгоистического рассудка над бессознательным общественным чувством примитивных народов?
Да, на высшей ступени цивилизации народы снова впадают в состояние варварства, вначале совершенно иного, чем варварство эпохи Гомера или Данте. "Так как Народы, подобно скотам, привыкли думать только о личной пользе каждого в отдельности, так как они впали в последнюю степень утонченности или, лучше сказать, спеси, при которой они, подобно зверям, приходят в ярость из-за одного волоса, возмущаются и звереют, когда они живут в наивысшей заботе о телесной преисполненности, как бесчеловечные животные при полном душевном одиночестве и отсутствии иных желаний, когда даже всего лишь двое не могут сойтись, так как каждый из них преследует свое личное удовольствие или каприз, - тогда народы, в силу всего этого, из-за упорной партийной борьбы и безнадежных гражданских войн начинают превращать города в леса, а леса – в человеческие берлоги. Здесь в течение долгих веков варварства покрываются ржавчиной подлые ухищрения коварных умов, которые варварством рефлексии сделали людей такими бесчеловечными зверями, какими сами они не могли стать под влиянием первого варварства чувств: ведь это варварство обнаруживало великодушную дикость, от которой можно было защититься или борьбой, или осторожностью, а варварство рефлексии с подлой жестокостью, под покровом лести и объятий посягает на жизнь и имущество своих ближних и друзей.
Поэтому народы от такой рассудочной злости, применяемой в качестве последнего лекарства провидением, настолько тупеют и глупеют, что не чувствуют больше удобств, изысканности, наслаждений и роскоши, но одну лишь «необходимую жизненную полезность».
Эти страницы – одно из самых блестящих изображений падения человеческих нравов в обществе, основанном на купле и продаже. Это духовное царство животных, по выражению Гегеля, описано Вико во всех его морально-психологических особенностях, описано с дерзкой полнотой и откровенностью, с подлинным даром исторического предвидения. Царство рассудочной злости, одичание под сенью культуры, стихия глупости, подавляющая всякие признаки мысли, полное погружение в идиотизм и бесчеловечность.
Учение Вико о круговороте отражает некоторые реальные стороны поступательного движения наций. Многие предсказания "Новой науки" подтвердились в самых широких размерах - позднейшие критики буржуазной цивилизации в XIX веке повторяют слова великого итальянца о новом варварстве. Но, как всякий пророк, Вико рассуждает туманно, с оттенком мистицизма. Реальные картины действительности подернуты у него фантастической дымкой, ослаблены бессознательным впечатлением общественного круговорота малых культур. «Идея круговорота становится односторонней, и древний предрассудок поглощает едва родившуюся научную истину», - считает М. Лифшиц.
университет им. К. Д. Ушинского
-реферат-
Циклические концепции общественного развития
(Дж. Вико, О. Шпенглер, А. Тойнби)
Ярославль, 2002 г.
План реферата
Введение.
Глава 1. Джамбаттиста Вико.
Глава 2. Освальд Шпенглер.
Глава 3. Арнольд Тойнби.
Заключение.
Литература.
Введение
Одним из центральных в философии истории и социальной философии является вопрос о наличии объективных закономерностей в общественном развитии. В споре субъективизма и объективизма вырастает теория о том, что человеческое общество проходит в своем развитии определенные стадии, о том, что эта стадиальность и есть главная объективная закономерность истории человеческого общежития. Во многом теория циклов смыкается с цивилизационным подходом к изучению истории человеческого общества, однако цивилизационный подход представляется более узким направлением в рамках циклической теории. В рамках данного реферата развитие циклической концепции общественного развития будет рассмотрено на примере взглядов Дж. Вико, О. Шпенглера и А. Тойнби.
Внутри самого объективизма циклической теории противостоит представление о линейном развитии человеческой истории. В этом смысле можно в истории циклической концепции усмотреть определенный круговорот: представления античного мира о том, что история повторяется на новом витке, сменило христианское ожидание конца света как конечной точки человеческого пути, в эпоху Просвещения возникли основы цивилизационной теории, которой позднее стал противостоять марксизм, очередная попытка прогнозирования финала.
В современной отечественной науке проблема цивилизаций и исторического круговорота в годы после распада СССР дискутируется весьма оживленно. Данная методология многим представляется одной из удачных возможностей преодолеть кризис общественных наук и отодвинуть «конец истории», предсказанный Фукуямой. В связи с этим осмысление наследия прошлого, из которого прорастают современные идеи и черпают вдохновение новые апологеты теории цивилизаций, представляется, несомненно, актуальным.
Глава 1. Джамбаттиста Вико
Джамбаттиста Вико своим трудом «Основания новой науки об общей природе наций», по мнению Н. С. Мудрагей, явился родоначальником самой философии истории . Концепция трехэтапного круговорота развития человеческого общества является его визитной карточкой, однако под нее итальянский мыслитель разработал также и солидную теоретическую базу гносеологического характера. Идеи Вико в современную ему эпоху не были поняты, поскольку в то время философов больше занимали проблемы законов природы и пределов человеческого разума, а социальные закономерности пока что не привлекали должного интереса. Идеи Вико были заново открыты в XIX веке, в эпоху постклассической философии и формирования цивилизационного подхода в его современном виде.
Вико обратил внимание на тот факт, что, изучая внешний мир природы, ученые оставляют в стороне собственный мир, мир людей, которому он дал наименование «Мир Гражданственности». Исходя из той точки зрения, что лишь творец может полностью познать созданное им, а природный мир создан Богом, он сделал вывод, что человек должен сосредоточиться на познания сотворенного собой, социальной сферы, общественных отношений и их возможных закономерностей.
В своей «Новой науке», под которой автор понимал «новое критическое искусство - находить истину об основателях наций в глубине народных преданий» , Вико поставил цель понять ход истории человечества, смысл существования человека на земле. Познавая прошлое, выявляя его закономерности, считал философ, мы можем понять, что ждет нас в будущем. Привлекая для анализа в первую очередь историю Европы периода античности и Средневековья, Вико сделал вывод, что каждое человеческое общество проходит в своем развитии три этапа – Век Богов, Век Героев и Век Людей. Заканчивая свой цикл, общество переходит на новый виток спирали. В конечном итоге не существует какого-то последнего рубежа. Человечество живет и развивается лишь для того, чтобы поддерживать свое существование.
Переходя на новую ступень, нация совершает качественный скачок, изменяясь в культуре, стереотипах поведения и т.п. Например, в Век Богов нравы благочестивы, на первом месте стоит религия, в Век Героев люди пылки, воинственны, страстны. Век Людей пробуждает рациональные чувства, гражданский долг. Движущая сила такого процесса – естественное духовное и физическое развитие человека. Однако же закономерности общественной жизни не есть, как она сама, продукт человеческого творчества, но установлены Провидением.
Свое исследование Вико строит на анализе человеческих мыслей, идей, выраженных в том числе и в языках, преданиях, мифах и отражающих человеческие дела. Его «новая наука» и должна была стать историей человеческих идей. Однако идеи для него не являются предметом исследования. Изучение идей – это способ познания Мира Гражданственности.
Постигать историю человечества должны две науки, называемые Вико философией и филологией. «Философия рассматривает Разум, из чего проистекает Знание Истины; Филология наблюдает Самостоятельность Человеческой воли, из чего проистекает Сознание Достоверного». Такое разделение основано на двух формах познания, выделяемых Вико: знание, даваемое интеллектом, и сознание, порождаемое волевым усилием человека. В самом широком философском смысле здесь затрагивается вопрос о соотношении общего и целого, постоянно всплывающий в рассуждениях Вико. Знание и использующая данный способ философия изучают общее , сознание и филология – частное. Вико не отдает предпочтения ни одной из форм познания, так как это привело бы к крайности, не существующей в исторической действительности. История человечества являет собой разнообразнейшие проявления человеческой деятельности и одновременно отражает общий порядок, установленный Провидением.
Соответственно, так же для Вико нераздельны история и человек. В этом смысле, считая, что без истории нет человека и нет истории без человека, Вико предвосхищает современные взгляды на проблему пространства и материи, по которым взаимозависимо существование предметов и пространства, вмещающее их. В данном случае идет речь о пространстве социальном. Стараясь отразить историю во всей полноте и взаимозависимости ее элементов, Вико отрицает внешние цели, орудием достижения которых могли бы являться человеческие деяния.
Естественное развитие человека, признаваемое философом движущей силой исторического процесса, позволяет уйти от одностороннего определения человеческого общества, когда акцентируется лишь одна его сторона и теряется целостный взгляд. Для Вико история не должна быть рассмотрением человека и общества лишь с экономической, политической, религиозной или любой другой стороны, изучаться должны все формы человеческой активности.
Вопрос о соотношении общего и частного всплывает и в вопросе о механизмах развития общества. Утверждая принцип свободной воли в деятельности людей, философ, тем не менее, называет Провидение основателем порядка данного развития. Здесь снова отражена проблема соотношения индивидуальности, конкретных действий отдельных личностей, руководствующихся собственными целями и задачами, и общего хода истории, в котором закономерности, несомненно, видны.
Вико вводит понятие Провидения, направляющего и руководящего людьми в их делах, для объяснения общих черт, проявляющихся в развитии различных народов, общего результата, создающегося совершенно разными людьми, деятельность которых так и не приводит историю к хаосу, что впоследствии, в принципе, было повторено и у Тойнби в объяснении наиболее общих и фундаментальных основ нашего мира, которые не могут быть в полной мере познаны человеком, живущем в этом порядке, и потому отнесены на счет божественной силы.
У Вико, однако, «божественная» проблема решена достаточно «человечно»: Провидение управляет людьми, используя для этого здравый смысл наций. Говоря современным языком, Вико обращается к вопросу о коллективном сознании, групповой идентичности и воображаемых общностях, весьма активно дискутируемому в сегодняшней науке. Выявление общего, группового, социального в индивидуальном сознании человека как раз и является одной из главнейших задач современных гуманитарных наук. Кроме того, говорит Вико, Провидение использует божественный и человеческий авторитет, когда люди совершают поступки, не осознавая, а веря на слово, и тайную мудрость философов, открывающих обычным членам общества скрытую истину, законы истории. Таким образом, механизмы действия Провидения, сверхъестественной силы, сами по себе не сверхъестественны.
Признавая внешний источник хода истории, Вико тем самым оправдывает существующую действительность. В любом случае она должна быть естественным итогом развития , раз не слепой случай и не слепой рок устанавливают его порядок, но осознанная сила. Соответственно, осмыслив результат ее деятельности в прошлом, человечество способно увидеть свое будущее: «…именно там должна была раньше, так должна и теперь и так должна будет впредь протекать история наций, как она рассматривается настоящей Наукой, раз данный порядок был установлен Божественным провидением…» [Цит. по: 8. С. 107]. На основании данного утверждения Вико можно смело причислить к объективным идеалистам, коими впоследствии было большинство «цивилизационщиков».
Рассматривая подробнее концепцию вечной идеальной истории Вико, следует отметить, что она выгодно отличается от спекулятивных построений классической философии тем, что автор старался ее построить по принципу научной работы (хотя философия стоит особняком в ряду форм познания действительности). В гносеологии Вико опирался на математический идеал познания, выше всего превознося геометрию как науку , которая изучает фактически то, что сама создает, т.е. произвольно выбранные точки, линии, плоскости. Философ предъявляет чрезмерно высокие требования к понятию истины, считая ее задачей познание «вечного и неизменного порядка вещей», в социальном плане – т.н. «идеальной истории», что и приводит его к созданию объективистской модели общественного развития.
Сочетание теоретического мышления и эмпирики, необходимость исследования взаимосвязи общих законов и множества конкретных фактов истории постоянно подчеркивается Вико: «… на полдороге остановились как философы, которые не подкрепляли своих соображений авторитетом филологов, так и филологи, которые не постарались оправдать своего авторитета разумом философов: если бы они это сделали, то были бы полезнее для Государства и предупредили бы нас в открытии нашей Науки» [Цит. по: 6. С. 56].
В данном высказывании область достоверного соотносится с человеческой деятельностью. Достоверное знание, над критериями которого много размышлял Вико, закладывая основы своей работы, направляется целью и руководствуется определенным способом действий. В результате данные «филологии» (т.е. нарративной исторической науки и источниковедения) переходят на уровень истины, получают возможность быть теоретически проанализированными и обобщенными, а философские истины приобретают практическое подтверждение. В единстве филологии и философии и появляется на свет «новая наука», которой Вико «разъясняет Вечную Идеальную Историю, протекающую соответственно Идее Провидения; и во всем произведении доказывается, что этим Провидением было установлено Естественное Право Народов; соответственно такой Вечной Истории протекают во времени все отдельные Истории Наций в их возникновении, движении вперед, состоянии, упадке и конце» [Цит. по: 6. С. 188].
«Новая наука» построена по образцу геометрии, однако, по словам Вико, она намного превосходит свой образец в достоверности: «…в наших построениях настолько больше реальности, насколько более реальны законы человеческой деятельности, чем точки, линии, поверхности и фигуры» [Цит. по: 6. C. 58]. Понятно, что в современном обществознании, находящемся под сильным влиянием постмодернизма, подобная уверенность в реалистичности законов человеческого бытия и возможности их постижения, вызовет скепсис, однако, помня принципы историзма, основоположником которого был сам Вико, следует понимать, что в XVIII в. такие взгляды, безусловно, опережали свое время. В любом случае, не предполагая открывать каких-то действительных фактов индивидуальной и общественной жизни, вряд ли процесс познания будет плодотворен.
Хотя Вико и является приверженцем рационалистического критерия истины, противопоставляя его внешним чувствам, это не мешает ему отстаивать возможность исторического познания, отрицаемую рационалистами. Более того, Вико в каком-то смысле реабилитирует мифологическое мышление, указывая на то, что оно тем или иным образом отражает реальную ситуацию, и потому мифы могут выступать источником наших знаний о прошлом. В этом сочетании рационализма и интуиции, закладывающей основы будущего историзма проявляется творческая индивидуальность Вико. Отбрасывать народные предания нельзя, поскольку они истинны по сущности, но неадекватны по форме. Древние люди чувствовали истину, хотя и не могли сформулировать ее соответствующим языком. Представив себе ясно природу первобытного сознания, можно получить адекватное знание о дописьменном прошлом. Кроме того, Вико осознал, что даже искаженная информация, запечатленная в мифах, есть часть жизни людей изучаемой эпохи, от чего, в принципе, можно проложить дорожку к теории дискурса, разрабатываемой в современной науке: «Мы должны… придерживаться пути, совершенно противоположного тому, каким шли жрецы и философы… и вместо мистических значений восстановить в Мифах их прирожденные исторические значения» [Цит. по: 6. С. 86].
Мифы, по мнению Вико, дают нам основания для периодизации человеческой истории. Каждое общество проходит Век Богов и Век Героев, соответственно тому, о чем главным образом повествуют создаваемые им мифы. Само создание мифов уже есть показатель определенного развития общества, перехода человека от животного состояния к некоторой цивилизованности, мыслительной деятельности, самоконтролю, осуществляемому на основе записанных в мифах нормативов поведения.
В первые две эпохи человек еще не самостоятелен в полном смысле , историческую сцену, т.е. общественное сознание, занимают боги и их наследники герои. Человек присутствует в фантастических историях незримо, анонимно. Человеческие идеи того времени созданы сообразно существовавшим тогда интеллектуальным возможностям и специфическому способу осознания действительности, о котором много говорит Вико, называя его «поэтическим». Человек еще не может осознать себя и потому собственное социальное бытие проецирует на «божественную» сферу. Отсюда перед философом встает задача уловить в сверхчеловеческом человеческое.
Несмотря на внешнюю католическую ортодоксальность Вико, взгляд его на религию довольно прагматичен. Религия, считает он, возникает в эпоху Богов как необходимое условие социальной жизни. Люди придумывают небесным силам различные имена, хотя речь идет об одном и том же – о средстве обуздания первоначальной животной агрессивности. Не сомневаясь в существовании Божественной силы, Вико для ее проявлений в обыденной жизни дает весьма приземленное, с точки зрения классического христианства, толкование. Поклонение божеству он связывает не с развитием высших человеческих духовных сил, но с властью чувств и воображения над интеллектом, во многом приравнивая свою собственную веру к остальным религиозным культам.
Не утруждая себя тщательными выкладками и основываясь на данных лишь одного общества, Вико определяет протяженность Века Богов в девятьсот лет, а Века Героев – двести. Конец «героической» эпохи знаменуется концом древних аристократий и переходом к «народной свободе», республике. Завершается же эволюция политического устройства, равно как и сама жизнь общества, монархией, наиболее совершенной формой, за упадком которой общественная жизнь разрушается, и вновь воцаряются дикие нравы, с тем, чтобы на новом витке пройти еще раз вечный цикл истории.
Общефилософский постулат единства мировой истории становится для Вико принципом исторического исследования, придающим ему строгость, упорядоченность и целенаправленность. Вико последовательно придерживается принципа цельности методологии. Конечно, в современных ему условиях развития научной мысли и состояния источниковой базы это неизбежно приводит к натяжкам и допущениям, но следует помнить, что главным для философа была все-таки не реконструкция исторической картины, а обнаружение закономерной повторяемости исторического процесса.
Глава 2. Освальд Шпенглер
В отличие от стремления Дж. Вико к математической точности в гуманитарном знании, заслужившего в СССР положительных отзывов и попыток отыскать в его философии признаки диалектического материализма , О. Шпенглер, со своей апелляцией к иррациональному, подвергался суровой критике. Его сочинение «Закат Европы», вышедшее на волне шока западноевропейцев от ужасов Первой мировой войны, стало одним из самых значительных и противоречивых трудов в области философии истории, социальной философии, социологии и философии культуры.
Соответственно духу сочинения, дискуссии, которые разворачивались вокруг него, так же носили полемический характер и выражали парадоксальные оценки. Неоднократно пытались выяснить, является ли резонанс труда конъюнктурным делом или же автор, провозгласивший скорый конец европейской цивилизации, предлагает новые методы исторического познания. Сам Шпенглер считал себя уникальным создателем истинно научной схемы исторического процесса. Данная уникальность сомнительна. Вопрос о том, существует ли логика истории, и попытки отобразить эту логику через культурно-исторические общности, предпринимались и ранее. Однако, например, рассмотренный выше Вико не располагал, естественно, столь богатым доказательным арсеналом исторических фактов, который был накоплен мировой наукой к началу ХХ века. Итальянский философ скорее указал ориентиры, к которым стоит двигаться, постигая законы истории. Вопрос о границах цивилизаций и критериях их выделения находились у него в самом зачаточном состоянии.
Немецкий мыслитель, опираясь на довольно богатый фактологический материал археологии, этнографии, лингвистики и других гуманитарных наук, выступил резко против широко распространенных в европейской науке XIX века положений: европоцентризма, панлогизма, представления о линейном ходе истории. Такой схеме Шпенглер противопоставил учение о множестве культур, соотношение между которыми не должны рассматриваться по принципу «более или менее прогрессивный». Каждая культура представляет собой естественный и живой организм, проходящий определенный цикл развития, завершающийся логичным финалом.
Культур, равнозначных друг другу по достигнутому уровню зрелости, Шпенглер насчитал восемь: египетская, индийская, вавилонская, арабо-византийская, китайская, греко-римская, западноевропейская, майя . Их существование , считал он, доказывает, что единого мирового процесса не существует. Культуры представляют собой замкнутые образования, контактирующие, но не влияющие на основу друг друга. Подобная дробность восприятия исторического процесса обусловила особое внимание философа к индивидуальности культурных общностей, их суверенности и исключительности, используя при этом метод морфологического анализа .
Метод исторического познания Шпенглера получил большой резонанс в культурологии. В движении истории, ее логике, Шпенглер видел изменение и развитие предельно обобщенных культурных типов. По Шпенглеру, культура (в значении свойства, а не общности) – то, что создает и объединяет эпоху, придает ей единство, и, в первую очередь, он и сосредотачивается на анализе стилистики этого единства, объективированной в формах экономической, политической, духовной, религиозной жизни. Идея «прасимвола» во взглядах немецкого философа должна выступать ключом к пониманию морфологии какой-либо культуры. Прасимволом любой культуры Шпенглер в главе «О смысле числе» называет число.
Исторический материал Шпенглером был, в отличие от Вико, во многом подогнан под субъективно сформированную концепцию, что видно уже хотя бы из перечня выделенных им культур. Перечень показывает, что философ не увидел возможности существования на одной территории и в рамках одного языка различных по сути культурных типов. Однако заслуга Шпенглера хотя бы в преодолении однонаправленного европоцентричного взгляда на исторический процесс безусловна. Возвещение заката Европы во многом умерило европейский «цивилизованный» снобизм.
Чтобы выяснить условия, в которых Европа переживает свой упадок и грядущий конец, Шпенглер считает необходимым исследовать суть самой культуры как объективно существующего объекта, в каких отношениях она находится к наблюдаемой истории, в каких формах проявляется. Такими объектами наблюдения и толкования для Шпенглера выступают символы культуры: языки, идеи, деяния, произведения искусства и т.п.
По поводу европейской культуры Шпенглер утверждает, что она прошла все стадии своего развития и закономерно, как и всякий живой организм, приблизилась к гибели. К ХХ веку она вступила в фазу цивилизации, т.е. стабильного существования, которое не может предложить ничего оригинального, эвристического, художественно и метафизически продуктивного. Первая мировая война является, по мнению Шпенглера, ярким показателем такого упадка .
В развитии культуры Шпенглер выделяет несколько стадий: мифосимволическую раннюю культуру, метафизико-религиозную высокую культуру и позднюю окостеневшую культуру, переходящую в цивилизацию. Термин «цивилизация» теряет у Шпенглера прежнее высокое звучание, прокладывая путь к постмодернистской условности языковых обозначений. Весь цикл длится, по мнению Шпенглера, около тысячи лет. Цивилизация означает истощение деятельных сил, как любая творческая объективация субъекта в пространстве, и есть начало гибели культуры.
Культура, в отличие от цивилизации, религиозна в своей сути. Цивилизация же есть воля к рациональной деятельности, устроению пространства вокруг себя. Подобная рациональность ведет к устранению национализма и национальных различий, препятствующего продуктивному воспроизводству массового продукта как в материальной, так и духовной сфере, что мы действительно наблюдаем после Второй мировой войны в лице мировой глобализации.
Философия и искусство существуют в культуре, на стадии цивилизации требуется лишь инженерное искусство. Культура органична, а цивилизация механистична. Культура квалитативна, аристократична, проникнута общественным неравенством. Цивилизация квантитативна, стремится к равенству и демократии. Опять же прогноз Шпенглера для Западной Европы сбывается, хотя прямолинейная дихотомность логики несколько настораживает в плане своего соответствия фактическому многообразию исторического процесса.
Все исторические культуры проходят названные стадии. Для доказательства этого Шпенглер использует метод гомологии. Цивилизация обладает одними признаками в каждом случае. Она есть показатель вырождения культурного мира и его идей, возвращения культуры в этнический хаос.
В своей методологии Шпенглер проводит аналогии культуры не только с телом, но и с душой человека. Он делит культуру на возможную, соответствующую идеям человека и действительную, соответствующую его поступкам. В таком случае история предстает в качестве объективации возможной культуры через деяния и институты общества. Практические инструменты культуры, число и слово, есть получившее образ мировоззрение человека.
Как говорит Шпенглер, протяженность внешнего выражается математическим абсолютным числом, а направленность во времени выражается числом хронологическим, относительным . Природа, объективированное, исчислима, а история как процесс, как разворачивание культуры в пространстве и времени не может быть описана при помощи математических методов, что полностью отрицает методологические воззрения Вико. Шпенглер приводит многочисленные примеры того , как смысл чисел используется в разных культурах для выражения видения мира, образно говоря – души данной культуры. Культура и история, исходя из этого, складываются лишь тогда, когда ее субъекты осознают значения счисления, называния, формирования образов внешнего мира, т.е. эти субъекты, индивиды или группы, являются для Шпенглера главной предпосылкой объективной морфологии истории.
Усиленный акцент Шпенглера на иррациональное, инстинктивное, неизбежную гибель европейской культуры и прорыв в новое духовное пространство в силу сложившихся вскоре после выхода работы в свет обстоятельств в некоторой мере способствовали философскому оформлению национал-социализма . Лишение демократии в качестве символа упадка ее прогрессивного ореола влияло на последующее утверждение на родине философа тоталитарного режима. Но сам философ считал диктатуру, деспотию лишь признаком упадка, относя к явлениям одного порядка и социализм, и империализм.
Однако грядущая гибель европейской культуры – не повод для скорби. Это естественный процесс. При этом не стоит рассчитывать на помощь других культур. Каждая культура обособлена и проходит свой путь от рождения до смерти последовательно (в этом смысле концепция Л. Н. Гумилева, предусматривающего механизмы этнической регенерации и возможность нарушения естественного развития культуры, гораздо разнообразнее). История, по Шпенглеру, распадается на ряд замкнутых, независимых, циклических культур.
Шпенглера часто обвиняли в деструктивности. Однако смысл его учения в том, что необходимо правильное понимание собственных возможностей, чтобы вызвать жизнетворческий пафос. Единственный метод познания исторических феноменов – «физиогномический», т.е. вчувствование, интуиция, восприятие через исследование внешних проявлений, символов. Как считает П. С. Гуревич, неверное и обвинение Шпенглера в биологизаторстве : говоря об органическом развитии культур, он пользовался лишь аналогией . Шпенглер понимает культуры как индивидуальные образования, что невозможно в животном мире. Главным для него является постижение внутренней жизни культуры, а не внешних признаков сходства.
В противоположность живой и одушевленной материи, морфологию неживых, механико-физических форм природы Шпенглер называет систематикой, открывающей и упорядочивающей законы природы и причинные связи. В главе «Проблема мировой истории» Шпенглер останавливается на вопросе сочетаемости двух форм космической необходимости: причинности как судьбе культуры и как физико-химической, причинно-следственной каузальности. Эти две формы, считает философ, несводимы одна к другой и определяют существование Природы и Истории как двух способов представления мира . История представляет собой сумму образов, картин и символов – иррациональных, субъективных, возможных. Если рассматривать Историю как ставшее, она становится Природой, совокупностью объективных законов и систем. Подобная систематизация, считал Шпенглер, охватывает весь мир.
В гносеологическом плане Шпенглер, следуя принципу историзма, акцентирует внимание на исторической обусловленности научных концепций и проистекающей отсюда их относительности. Абсолютизируя духовную традицию, Шпенглер считает науку способной лишь на субъективное отражение действительности, стремится выделить обусловленный конкретной исторической ситуацией подвижный элемент картин мира, выяснить значение естественнонаучных открытий для формирования современной мировоззренческой картины.
В русле своей концепции Шпенглер и к науке относился как к одному из форм культуры, считая ее задачей символизацию окружающего пространства, его смысловую организацию, подчеркивал магически-суеверную сторону науки. Шпенглер предугадал многие явления в современной науке, также, по его мнению, свидетельствовавшие об упадке европейской культуры, а именно: рациональное сращивание наук, стремление их к методологическому единству, перенасыщенность научного языка символикой. Европейскую науку и культуру в целом он, в противоположность многим, считал по сути своей антиподом античной, стремившейся к телесности, в то время как европейская культура «обесплочивала» мир, что проистекало еще от древних германцев и кельтов.
На вопрос о смысле истории Шпенглер соглашался с Вико: какой-то внешней цели развитие человечества и круговорот культур не имеют. Это лишь объективная данность, процесс, протекающий независимо от того, приписывают ли ему люди цель или нет. Попытки формулирования цели и идеи истории только мешают разглядеть богатство форм исторического процесса. Неприемлемое для прогрессистов положение он распространял на все стороны общественной жизни.
Шпенглер все-таки искал в европейской культуре еще не реализованные возможности, хотел выявить ее творческий потенциал. Отрицание европоцентризма в его концепции не свидетельствовало об ущербности человеческой культуры в целом. Целью его критики было заставить людей понимать равнозначность и своеобразие всех существовавших на Земле великих культур. Философ полностью отрицал эволюционное развитие, но вклад отдельных культур в общеисторический процесс через создаваемые символы считал возможным.
Шпенглер развивает идею о стремлении культуры подчинить себе враждебность мира. Образ пространства весьма значим для него. Характерная черта жизни как таковой – принадлежность к определенной сфере деятельности. Эта черта, при отсутствии прасимвола, является причиной долгого сохранения одних и тех же форм жизни у целых народов (то, что еще называют «гомеостазисом»).
Такое существование находится вне рамок культуры, творчества, развития, следовательно, вне истории. Культуру можно обнаружить лишь в развитии и изменении форм человеческого бытия, поэтому история неповторима и преходяща. В мире человеческого общежития, таким образом, может сосуществовать статичность как постоянное воспроизведение каких-либо форм жизни, как способ жизни, и движение гераклитовой реки, которую невозможно остановить, чтобы описать объективно. Вне культуры народы как особая форма организации живой материи особым же образом выпадают из исторического времени.
Цивилизация для Шпенглера выступает противоположностью живой культуры, бездушным интеллектом, стоит в контексте концепции «массового общества» и «массовой культуры». Для активации еще сохранившихся сил Западной Европы необходимо, считает он, объективно оценить свои возможности. Субъективная же оценка, включающая европоцентризм, будет означать торжество бесформенности и аморфности в данной культуре. Истинное самоосознание даст европейцам и нужное самоограничение.
Особое внимание Шпенглер также уделил развитию технической мысли Европы. Придерживаясь своего морфологического метода, он и за техникой отрицал прагматическую суть, но видел в ней прежде всего символическую машинизацию всех сторон жизни европейского человека. Шпенглер одним из первых поставил вопрос об универсальном воздействии техники на природу и общество. Однако мысли о возможном конце человеческой истории, как физическом, так и «фукуямовском», он не допускал.
Глобальный алармизм не был стилем Шпенглера. Беду человеческого вида на данной стадии развития философ видел в невозможности приспособиться к вносимым им же в окружающий мир изменениям. Он был убежден в неиссякаемости человеческих возможностей поставлять материал для возникновения новых культур. Современная жизнь, конечно, выдвигает перед человечеством глобальные угрозы, однако потрясающий феномен стабилизации численности человеческого вида за ничтожный по историческим меркам промежуток времени в полвека дает основания полагать, что некие скрытые механизмы, неподвластные пока человеку и не осознанные им в полной мере, действительно, могут обеспечить жизнь шпенглеровских культур, надбиологических сверхорганизмов.
Логическим продолжением и завершением представления о закате Европы явилась позднейшая работа Шпенглера «Человек и техника», главным содержанием которой стала концепция воли к власти в ее цивилизационно-ителлектуальном виде. Развивая идеи, заложенные еще Шопенгауэром, Шпенглер говорит, что воля к чистому числу, прасимволу любо культуры, движет дух к открытию тайны, по сути же, к познанию самого себя, своей внутренней структуры. Этот вывод А. П. Дубнов называет вершиной философии Шпенглера и величайшим его прозрением в математизированную сущность современной технотронной цивилизации .
Глава 3. Арнольд Тойнби
Арнольд Джозеф Тойнби, один из крупнейших представителей культурно-исторической школы ХХ века, историк и дипломат, в своем произведении “Исследование истории” он изложил собственное понимание всемирно-исторического процесса, цивилизационную концепцию, основанную прежде всего на использовании географии. Творчество Тойнби весьма показательно для развития объективистской исторической науки, признающей наличие реально существующих закономерностей в историческом процессе, считающей, что “в мутном хаосе событий мы обнаруживаем строй и порядок”.
Несмотря на огромный объем доказательной базы («Исследование истории» вышло в 12-ти томах), Тойнби подвергался тем же упрекам, что и Шпенглер: натяжка, подгонка фактов под концепцию, использование непроверенных, неточных данных, чрезмерная обобщенность и проистекающая отсюда хрупкость объективистских построений. Предмет его исследований, цивилизации (в отличие от Шпенглера, здесь термин употреблен без негативного смысла) кажутся лишенными эмпирической четкости и объективного содержания. Близость концепции Тойнби к работе Шпенглера была заметна многим его критикам, что серьезно снижало оригинальность труда английского мыслителя.
Шпенглер в «Закате Европы» не выходил за пределы философских обобщений, а Тойнби заявлял себя в первую очередь как историка, выявляющего на базе фактов закономерности мирового исторического процесса. Но его интерес к истории был все же философским. Тойнби интересовало не только - а, судя по многочисленным неточностям, даже не столько – то, что входит в компетенцию профессионального историка, но и нечто более скрытное, сущностное: взаимосвязь истории как универсального целого с внутренней динамикой человеческой души. Это дает основания Е. Б. Рашковскому отнести концепцию Тойнби прежде всего к философии истории, суть которой он усматривал в исследовании парадокса: Бытие объективно и непреложно, но оно не дано человеку помимо усилий его собственного сознания .
С объективизмом в творчестве Тойнби часто сочетались и субъективные моменты. Относится это в основном к его видению метода исторической науки. Он говорил, что «отбор, систематизация и сопоставление фактов – это техника, относящаяся к области субъективного творчества историка». Т.е. здесь мы встречаем шпенглеровскую идею о субъективности науки. Подобный субъективизм и общий идеализм, пропитывающий философию истории Тойнби, придает ей довольно спекулятивный характер, в котором его упрекали как в СССР , так и на Западе .
Английский философ, акцентируя вслед за философией жизни внимание на особенности живого мира, считает, что перенесение методов наук о неживом мире в историческое познание невозможна: «Известно, что обращение с людьми или животными как с неодушевленными предметами может иметь катастрофические последствия. Почему же нельзя предположить, что подобный образ действия не менее ошибочен и в мире идей?» . Его познание – это, скорее, постижение, «глубинное побуждение охватить и понять целостность Жизни», дающее основания увидеть в методе Тойнби интуитивное познание.
Единицей исторического процесса Тойнби считает “общество”. “Общества” делятся на два разряда: примитивные (не развивающиеся) и цивилизации. В начале работы над “Постижением истории” Тойнби выделял 21 цивилизацию в 16 регионах планеты , существовавшие ранее и существующие до сих пор. Он допускал последовательное существование на одной территории нескольких цивилизаций. Ко времени завершения работы над “Постижением истории” Тойнби создал следующую классификацию цивилизаций: Расцветшие: 1) независимые: а) обособленные: мезоамериканская, андская; б) независимые необособленные: шумеро-аккадская, египетская, эгейская, индская, китайская; в) сыновнеродственные, первая группа: сирийская, эллинская, индийская; г) сыновнеродственные, вторая группа: православная христианская, западная, исламская; 2) цивилизации-спутники: миссисипская, “юго-западная”, северная андская, южная андская, эламская, хеттская, урартская, иранская, корейская, японская, вьетнамская, италийская, юго-восточно-азиатская, тибетская. В особые разделы Тойнби выделяет “абортивные” цивилизации - ирландцы, скандинавы, центральноазиатские несториане,- “задержанные” - эскимосы, османы, кочевники Евразии, спартанцы и полинезийцы,- и “неразвившиеся” - первая сирийская, несторианская христианская, монофизитская христианская, дальнезападно-христианская и “космос средневекового города-государства”.
Тойнби подвергался критике за расплывчатость своего предмета исследования. Это стержневое понятие его работы определялось самим автором весьма туманно: в гносеологическом плане как «умопостигаемая единица» исторического анализа, как «определенная фаза в развитии культуры», существующей на протяжении длительного времени. Четких критериев, выделяющих цивилизацию среди других человеческих коллективов, Тойнби не дал. Для всех «цивилизационщиков» это всегда являлось главной проблемой. Сам Тойнби считал, что термин теряет свою абстрактность, становится наглядным, когда проводится сопоставление феноменов культуры, принадлежащих к разным цивилизациям, т.е. доказывать надо от противного.
Главным стержнем каждой цивилизации Тойнби считает религиозную составляющую. Сам Тойнби довольно религиозен и обильно снабжает свою работу цитатами из Библии. В отличие от Шпенглера, он видел цель исторического развития: история направлена на то, чтобы через самораскрытие человека постичь Бога. История – дело рук Творца, осуществленное через существование человека и человечества. Постигая историю, человечество постигает само себя и в себе самом божественный Закон. Постигая же историю, исследователь становится сопричастным процессу творения.
Бытие общества для Тойнби есть проявление Жизни как элемента бытия. Жизнь непрерывна, хотя дискретны цивилизации, ее локальные проявления, но постоянство их существования как феномена, постоянная регенерация культур, обеспечивает единство жизненного процесса Вселенной. Тойнби настаивал на соединении гуманитарных наук, чтобы создать единую науку о человеческой деятельности. Чтобы понять природу Жизни, считает Тойнби, необходимо научиться выделять границы ее относительной дискретности, при которой «понятие непрерывности имеет значение только как символический умозрительный образ», на чьем фоне проявляется конкретное многообразие исторического процесса.
Однако серьезный удар в самое сердце концепции Тойнби нанес П. Сорокин, занявшийся вопросом, являются ли цивилизации Тойнби системами, т.к. лишь системы, по мнению Сорокина, способны зарождаться и погибать, т.е. иметь общую модель развития. Системы же являются гармоническим целым, где части и целое взаимно зависимы. В цивилизациях, описываемых Тойнби, Сорокин подобной системной зависимости не усмотрел, обесценивая выводимые Тойнби законы исторического развития .
Тойнби - один из немногих историков ХХ века , кто продемонстрировал в своей работе энциклопедические знания, необходимые для создания такой масштабной концепции мирового исторического процесса, прежде всего, знание самых различных разделов истории (и по хронологическому, и по географическому параметру). Такие познания позволили ему широко применять метод аналогий, сравнивая одни культуры с другими и выискивая в их развитии общие черты. Но, раздробив исторический процесс на локальные цивилизации, как полагает В. И. Уколова, Тойнби разобщает объект познания и делает невозможным заявленную собой же цель – постижение тайны мировой истории . Известный историк Л. Февр видел слабость компаративного метода Тойнби в том, что его сравнения основаны на априорно выведенных законах .
Классификация цивилизаций по регионам выглядит в изложении Тойнби достаточно произвольной. В одну цивилизацию зачислены Византийская и Османская империи, только потому что они располагались на одной территории. В одну же, “сирийскую”, цивилизацию включены Израиль, ахеменидский Иран и Арабский халифат, Шумер и Вавилон разделены на материнскую и дочернюю. Вновь провозглашается термин о цивилизационном единстве современной России и православных народов Восточной Европы, выдвинутый ещё русскими славянофилами Х1Х века, хотя современные данные позволяют не только опровергнуть этот тезис, но и свидетельствуют о стабильной конфронтационности в отношениях России и восточноевропейцев и о том, что роль религиозного фактора, значение которого Тойнби особо подчёркивает для “восточноевропейской православной цивилизации”, в реальности в этих отношениях ничтожно мала. Таким образом, попытка классификации цивилизаций говорит о том, что автор концепции в значительной мере руководствовался собственным произволом и шёл на поводу у расхожих исторических мифов.
Тойнби отмечает, что обособленные общества-цивилизации одновременно существуют в постоянном контакте между собой, что особенно важно для ХХ века: “... в наш век главным в сознании общества является осмысление себя как части более широкого универсума, тогда как особенностью общественного самосознания прошлого века было притязание считать себя своё общество замкнутым универсумом”.
Главным механизмом развития обществ Тойнби считает т.н. мимесис (подражание). Для примитивных обществ характерно подражание старикам и предкам, из-за чего эти общества неспособны к развитию, движению в будущее. В отличие от них цивилизации подражают творческим личностям, что создаёт динамику их развития. Соответственно, главной задачей историка является отыскание фактора динамизма. Решающее значение в этом вопросе Тойнби придаёт влиянию географической среды.
Оригинальным решением Тойнби становится концепция Вызова-Ответа, по которой общество переходит на стадию цивилизации, только преодолевая трудности, вызовы, которые ему бросает окружение. Он считает, что только внешние трудности способны воодушевить общество на беспрецедентное до той поры усилие. В основе же этого процесса лежит взаимодействие Бога и человека, который снова и снова отвечает на божественное вопрошание.
Тойнби не является расистом и отвергает влияние биологической наследственности на возникновение цивилизации, равно как и разделение народов на более и менее цивилизованные. По Тойнби, различия между народами определяются прежде всего неодновременностью процесса возникновения цивилизаций, а не общим интеллектуально-культурным отставанием какой-либо этнической общности.
Вызовы Тойнби подразделяет на три категории. Первым из них являются природные трудности, являющиеся неблагоприятными для жизни человека. Например, болота в дельте Нила, по Тойнби, стали необходимым вызовом для древних египтян, джунгли Центральной Америки - вызовом цивилизации майя, море стало вызовом для греков и скандинавов, а тайга и морозы - вызовом для русских. Чрезмерно высокие трудности отнимают у людей слишком много энергии, поэтому на создание цивилизации сил у общества уже не остаётся. При этом автор создаёт мишень для критики: природные трудности существует на всей поверхности Земли, однако человек даёт ответ на этот вызов далеко не повсюду. Кроме того, множество цивилизаций возникло в достаточно комфортных для проживания человека регионах, где люди с самой глубокой древности не были до крайности озабочены проблемой выживания. Кроме того, автор демонстрирует некоторую неосведомлённость в знании географии.
Второй категорией вызова Тойнби называет внешние вторжения, иначе говоря, фактор географических миграций. Это положение так же содержит уязвимые места. Внешние вторжения проходили по всему миру на протяжении всей истории, и далеко не всегда коренные народы давали адекватный ответ, даже если они не уступали по силе нападающим. Третий вызов, по Тойнби, - это гниение предшествующих цивилизаций, с которым современники должны бороться. Например, развал эллино-римской цивилизации, как утверждает Тойнби, вызвал к жизни византийскую и западноевропейскую цивилизации. Однако и тут стоит заметить, что за погибающей цивилизацией не обязательно следует новая, обычно же между ними лежат долгие столетия упадка.
Тойнби и сам замечает в отношении т.н. исторического времени, что непрерывность, преемственность в развитии обществ, последовательно существующих на одной территории, выражены значительно слабее, чем непрерывность между фазами развития одного общества, хотя какая-то, в первую очередь, культурная, связь между различными обществами всё же существует. В развитии цивилизаций Тойнби выделяет несколько стадий: генезис, рост, надлом и распад.
Субъективизм метода Тойнби служит в его концепции теоретическим обоснованием волюнтаризма: решающую роль в становлении и развитии цивилизаций , по его мнению, играют творческие личности, за которыми идёт основная, индиферрентная по своей сути, масса населения. Однако эти же творческие личности, как считает Тойнби, играют главную роль также и в процессах надлома и распада цивилизации. Первостепенную опасность для цивилизации Тойнби усматривает всё в том же механизме мимесиса, подражании творческим личностям, точнее, в чрезмерном увлечении им: “риск катастрофы внутренне присущ мимесису как средству и источнику механизации человеческой природы.
Очевидно, этот постоянный риск возрастает, когда общество находится в процессе динамического роста, и понижается, когда общество в стабильном состоянии. Недостаток мимесиса в том, что он предлагает механический ответ, заимствованный из чужого общества, то есть действие, выработанное посредством мимесиса, не предполагает собственной внутренней инициативы”. Лучшим средством против опасностей надлома Тойнби считает закрепление усвоенных через подражание свойств в форме привычки или обычая. Однако в процессе динамичного развития обычай разрушается, и механизмы мимесиса становятся очевидными.
Проходя свой путь, цивилизации создают историческое время. История существует лишь там, где это время, обусловленное действием, существует. Через смену состояний человеческого общества проявляется содержание истории. Познающий историю осуществляет связь прошлого и настоящего, непрерывность Жизни. Исключительное значение в этом процессе Тойнби отводит памяти. В этой связи он развивает концепцию интеллигибельного поля исторического познания. Тойнби утверждает познаваемость скрытых, глубинных механизмов истории через их проявления в существовании различных обществ. Углублением в факты следует познавать сущностное в истории, в основе которой заложен божественный закон.
Несмотря на то, что все предшествующие цивилизации переживали надлом, Тойнби не считает этот исход заранее предрешённым: “живая цивилизация, как, например, западная, не может быть априори приговорённой к повторению пути цивилизаций, уже потерпевших крушение. “Задержанные общества”, находящиеся в гармонии с окружающим ландшафтом, Тойнби считает не конечным продуктом истории цивилизации, а всего лишь одним из вариантов развития событий после надлома. Распад цивилизации Тойнби причисляет к одному из видов вызова, на которое творческое меньшинство должно дать ответ таким образом, чтобы по прошествии некоторого периода расколотое и распавшееся общество возродилось заново. В отличие от Шпенглера Тойнби считает возможным прогресс человечества, видя его в духовном совершенствовании, в частности, в религии.
Заключение
Оценивая вклад представителей циклической концепции общественного развития в развитие философской науки, нельзя не замечать того резонанса, который вызвали эти идеи в научном мире, пробудив к жизни бурную и плодотворную дискуссию по многим фундаментальным вопросам бытия, как природного, так и человеческого. Несмотря на то, что механизмы функционирования человеческого общества еще далеки до своего окончательного выявления, многое было понято в ходе этого спора. Как представляется, представителям циклической концепции свои взгляды так и не удалось доказать в достаточной мере убедительно, аргументировано и строго. Данный факт не должен, однако, вести к отрицанию всякой правоты циклического подхода. Сложности его развития отражают сложность самого объекта его познания, области социального, представляющей собой нечто отличное и от неживой материи, и от биологического мира.
Подобная сложность обуславливает и затруднения при выборе метода изучения социальной сферы, четкое выделение предмета и объекта исследования, критериев доказательности. В связи с этим несомненен вклад Дж. Вико в гносеологию гуманитарных наук, теорию научного познания. В заслугу Шпенглеру следует прежде всего поставить его акцент на изучение иррациональной составляющей человеческой культуры, предотвращавший развитие механистичности в сознании гуманитариев. Работа Тойнби представляется большим шагом в деле построения всеобъемлющей картины мирового исторического процесса. Несмотря на определенную схематичность и хрупкость теоретических построений всех рассмотренных авторов, их труды внесли большой вклад в понимание человечеством окружающего мира и себя самого.
Литература
Араб-оглы Э. А. Философия истории Арнольда Дж. Тойнби // Вопросы философии. 1955. №4. С. 113-121.
Балла О. Историческая судьба «Заката Европы» Шпенглера // Знание-сила. 1999. №7/8. С. 76-85.
Буцениеце Э. А. Критика иррационалистической концепции «заката культуры» О. Шпенглера // Вопросы философии. 1978. №12. С. 81-89.
Вико Дж. Резюме «Новой Науки», сделанное Вико в «Автобиографии» // Киссель М. А. Джамбаттиста Вико... С. 187-191.
Гуревич П. С. Философия жизни: ХХ век // Философские науки. 1998. №2. С. 38-57.
Киссель М. А. Джамбаттиста Вико. М.: Мысль, 1980. 197 с.
Кутлунин А. Г. Критика исторического метода О. Шпенглера // Философские науки. 1987. №1. С. 84-89.
Мудрагей Н. С. Философия истории Дж. Вико // Вопросы философии. 1996. №1. С. 101-110.
Орлов Ю. Я. К значению философии Шопенгауэра, Ницше и Шпенглера для методологии немецко-фашистской пропаганды // Вестник Московского университета. Серия 10. 1993. №1. С. 51-69.
Патрушев А. И. Миры и мифы Освальда Шпенглера // Новая и новейшая история. 1996. №3. С. 122-144.
Рашковский Е. Б. Мемуаристика А. Дж. Тойнби // Вопросы философии. 1971. №11. С. 148-153.
Рашковский Е., Хорос В. Мировые цивилизации и современность // Мировая экономика и международные отношения. 2001. №12. 2002. №1.
Сендеров В. Заклясть судьбу?: Злободневность О. Шпенглера // Новый мир. 1999. №11. С. 148-157.
Тавризян Г. М. Наука и миф в морфологии культуры О. Шпенглера // Вопросы философии. 1984. №8. С. 103-116.
Тойнби А. Дж. Византийское наследие России // Альма матер. 1996. №2. С. 32-35.
Тойнби А. Дж. Постижение истории / Вступ. Ст. Уколовой В. И.; Закл. Ст. Рашковского Е. Б. М.: Прогресс, 1991. 736 с.
Хачатурян В. М. Проблема цивилизации в «Исследовании истории» А. Тойнби в оценке западной историографии // Новая и новейшая история. 1991. №1. С. 204-218.
Чесноков Г. Д. К критике историософии А. Тойнби // Вестник Московского университета. Серия 8. 1963. №5. С. 86-94.
Шпенглер О. Закат Европы / Авт. вступит. Статьи А. П. Дубнов. Новосибирск: ВО «Наука». Сибирская издательская фирма, 1993. 592 с.
Основоположнику изучения исторического процесса, итальянскому философу второй половины шестнадцатого и первой - семнадцатого века посвящена эта статья. Вико Джамбаттиста характеризовал течение истории как провиденциальный и объективный процесс, где каждая нация развивается циклично по трём эпохам - божественной (когда государства ещё нет, вся власть у жрецов), героической (когда государство в руках аристократов) и человеческой (когда появляются либо представительная монархия, либо демократическая республика).
Биография
Неаполитанский философ и учёный Вико Джамбаттиста родился в июне 1668 года в многодетной семье. Отец торговал книгами, поэтому приобщился к наукам мальчик довольно рано, ещё до поступления в иезуитскую школу. Немудрено, что уровень обучения там его не устроил. Вико Джамбаттиста настолько упорно занимался самообразованием, что сам уклад школы этому занятию мешал, потому пришлось её оставить. Знания он приобрёл быстро, причём самые обширные, разносторонние и глубокие.
Среди его занятий были не только древние языки: помимо латыни и итальянского Вико Джамбаттиста изучал литературу, право, философию, историю, свободно жил в стихии трудов Цицерона, Вергилия, Горация, Петрарки, Данте, Бокаччо и многих других. Настоящую славу в родном городе он снискал как адвокат и домашний учитель, но несмотря на это материальная стеснённость была его обычным состоянием. Поэтому великий человек не чурался писать на заказ статьи, речи, стихи и тому подобное.
Признание трудов
В тридцатилетнем возрасте Вико становится профессором риторики университета в Неаполе, в стенах которого трудится более чем полвека, а его произведения и филологическая учёность приобретают широчайшую известность. Джамбаттистой Вико был рождён целый ряд чисто научных сочинений об основах латинского языка, откуда появилось и древнее итальянское мировоззрение, о современном методе в науке, об Антонио Караффе - "Четыре книги", об основаниии цели всеобщего права, которые являются едиными, о законах и их постоянстве и много других досконально изученных тем нашли своё воплощение в книгах.
А в 1725 году вышел главный труд его жизни, до наших дней являющийся предметом изучения. Написал Вико Джамбаттиста "Основания Новой науки о природе наций", и этот труд мгновенно был раскуплен и буквально взапой прочитан широкой публикой, которая с огромным интересом обсуждала мировоззренческие посылы автора. Полемика была острой, да и тема эта считается животрепещущей до сих пор. Имя автора узнали в самых дальних уголках учёной Европы, однако многие коллеги не разделили мировоззрения, которых придерживался Джамбаттиста Вико. Источники прогрессивного развития человечества они находили в других местах.
Отстаивание взглядов
Джамбаттиста Вико является представителем науки, который от своих убеждений отказаться никак не может, а потому он пытался различными способами повлиять на мнение коллег, убедить их в своей правоте. А потому были подготовлены им два новых издания, где он постарался как можно более доходчиво развить идеи прежнего сочинения в виде полемики с критиками.
Затем Джамбаттиста Вико, концепция которого ничуть не поменялась во взглядах на природу наций, написал автобиографию, причём если не чисто научную, то, так скажем, интеллектуальную, где все его искания и находки в мире науки нашли своё отражение. В 1735 году ему было поручено место историографа всего Неаполитанского королевства и потому, наконец-то, материальный недостаток он ощущать перестал. Однако преподавательскую деятельность не бросил: латинской литературе и риторике он учил студентов у себя дома.
Основные идеи
Настоящими наставниками учёного, чьи идеи он считал более чем близкими, были Тацит, Платон, и Гуго Гроций. Джамбаттиста Вико является представителем области знания, в которой не обойтись без трудов Марсилио Фичино, Галилея и Джоржано Бруно, а также и оказал на мировоззрение учёного большое влияние.
До определённого момента все труды Вико писал на латыни, затем понял, что сможет значительно расширить возможности и пределы родного языка, а потому сочинение Джамбаттиста Вико "Новая наука" было издано на итальянском. Вернее, это получился ещё не вполне итальянский - его ещё и не было на свете как единого национального языка, это был забавный и замысловатый неаполитанский диалект.
Новое в философии
Манера изложения и этой книги осталась прежней - она была сугубо научной, а потому запутанной и тёмной для понимания, а когда к вышеперечисленному приложился ещё и не всем территориям понятный язык Неаполя - далеко не каждый итальянец смог докопаться до тех идей, которые в книгу были заложены автором, и прочувствовать их.
Построена книга была с помощью аксиоматико-дедуктивного метода и как нормальный геометрический трактат, в котором Джамбаттиста Вико идеи свои развивал, яростно критикуя пристрастность и субъективизм, присущие не только отдельным людям, но и целым народам.
Не нравились ему также методы экстраполяции, которые в то время господствовали во всех гуманитарных знаниях. Вскрывал недостатки Чрезмерный рационализм и субъективизм в идеях этого противника эмпиризма часто были объектами критики, которую учинял Джамбаттиста Вико.
Социология
Новую науку, обозначенную как историософия, автор определил как богословие, только рационализированное и светское. Джамбаттиста Вико о правовом прогрессе писал по тем временам неслыханные вещи.
Например, что общественные законы, конечно, установлены Богом (или Провидением), однако естественные внутренние причины часто разворачивают ход исторического процесса в другую сторону от божественных планов. Таков объективный характер этого явления.
Человеческая деятельность реализуется с естественным детерминизмом, то есть по законам всеобщей причинности, а исторические законы направляют и регулируют стихийность борьбы за людские интересы.
Общественный круговорот
Новатор Вико выявил принцип единства человечества с подчинением всех без исключения народов и стран общественному развитию по универсальным законам. Теорию общественного круговорота, очерченную Джамбаттистой, знают и теперь.
Народы развиваются циклично, словно проживая детство, молодость и зрелость, развиваясь по восходящей линии, где каждая стадия отрицает предыдущую, а сменой эпох бывают общественные перевороты, созданные за счёт социальных конфликтов. Причиной конфликтов же являются, как всегда, имущественные отношения.
Цикл всегда завершается кризисом общества, его распадом, и все клетки социального организма подвергаются деградации. Затем начинается новый цикл.
Три "века"
Вико показывает общественные процессы как целостность взаимодействия сторон. Каждая стадия - "век" - имеет собственное право и язык, нравы и религию, институты социальные и экономические. Фундаментом для своих обобщений Вико выбрал историю Рима. "Век богов" - первобытная дикость и звериная свобода без границ, отсутствие всякой государственности. Власть у богов (вернее - у жрецов). Миром правят благочестие и страх. Затем отцы семейств завязывают войну со слугами и домочадцами, для прекращения которой необходимо государство, при котором первые будут править, а вторые возделывать землю. В этот момент и начинается "век героев", когда из отцов семейств появляется знать, а из слуг и домочадцев - простой народ. Патриции и плебеи. Характер государства аристократический, феодалы пользуются силой и обманом, чтобы удержать власть. Время, когда сильный всегда прав.
Однако простой народ ждёт не дождётся своей очереди на победу. "Век героев" заканчивается с началом "века людей" - высшей стадии цикла. Простой народ побеждает и уничтожает феодалов. Республика или монархия с гражданским и политическим равенством отличается гуманным характером, торжествуют разум, совесть и долг. Право становится рациональным. Процветают науки, ремёсла, искусство, в первых периодах отсутствовавшие. Торговля объединяет народы, человечество получает единство, благоденствие. Но демократические свободы имеют свойство развиваться до размеров анархии, что приводит к разрушению всего общественного порядка. Наступает крах государства и начало нового "века богов".
Исключения
Однако, Карфаген в эту историографическую схему не вписывается. И не только он. Вико допускал, что исключения существуют, а концепция, которая представлена выше, охватывает только некое большинство. Достижения в науке, которыми нас снабдил нас Вико, - диалектика в изучении многочисленных сфер жизни общества и распространение историзма. Во всём этом данный автор значительно превосходил даже французских просветителей. Помимо этого, много нового Вико привнёс в рассмотрение проблем философии и истории, философии и права, сравнительного языкознания, филологии и так далее.
Важнейшими средствами для понимания истории он считал изучение законодательства, мифологии, народных обрядов и прежде всего - языка. Мечтал Вико о развитии и установлении единства наук, широком распространении просвещения. Оказался прав. Синтез наук теперь является важнейшим фактором для развития технологий. Он преклонялся перед вечными сочинениями Гомера - "Илиадой" и "Одиссеей", считая их историческим источником полным и точным, однако доказывал всем, что сам Гомер - фигура мифическая. Идеи, которые были им сформулированы, не забыты, хотя с той дальней переходной эпохи из Нового времени в Просвещение прошло уже много веков.