35 гениальных и лаконичных цитат А.П.Чехова
1. Дело не в пессимизме и не в оптимизме, а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума.
2. Если человек не курит и не пьёт, поневоле задумаешься, уж не сволочь ли он?
3. Ехать с женой в Париж все равно, что ехать в Тулу со своим самоваром.
4. Бывают люди, которые всегда говорят только умные и хорошие слова, но чувствуешь, что они тупые люди.
5. Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству.
6. Университет развивает все способности, в том числе - глупость.
7. Говорят: в конце концов правда восторжествует, но это неправда.
8. Здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди.
9. Для того, чтобы ощущать в себе счастье без перерыва, даже в минуты скорби и печали, нужно: а) уметь довольствоваться настоящим и б) радоваться сознанию, что могло бы быть и хуже.
10. Когда в твой палец попадает заноза, радуйся: «Хорошо, что не в глаз!»
11. У очень хорошего человека такая физиономия, что его принимают за сыщика; думают, что он украл запонки.
12. Замечательный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повеситься.
13. Всё знают и всё понимают только дураки да шарлатаны.
14. Тот, кому чужда жизнь, кто неспособен к ней, тому ничего больше не остается, как стать чиновником.
15. Одна боль всегда уменьшает другую. Наступите вы на хвост кошке, у которой болят зубы, и ей станет легче.
16. Нельзя ставить на сцене заряженное ружье, если никто не имеет в виду выстрелить из него.
17. Сотни верст пустынной, однообразной, выгоревшей степи не могут нагнать такого уныния, как один человек, когда он сидит, говорит и неизвестно, когда он уйдет.
18. Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, - ничего не делай.
19. Нужно по капле выдавливать из себя раба.
20. Никто не хочет любить в нас обыкновенного человека.
21. Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима.
22. Не стоит мешать людям сходить с ума.
23. «Циник» - слово греческое, в переводе на твой язык значащее: свинья, желающая, чтобы весь свет знал, что она свинья.
24. Эти умники все такие глупые, что не с кем поговорить.
25. Если бы все люди сговорились и стали вдруг искренни, то всё бы у них пошло к чёрту прахом.
26. Талантливый человек в России не может быть чистеньким.
27. Если твой поступок огорчает кого-нибудь, то это еще не значит, что он дурен.
28. Стать писателем очень нетрудно. Нет того урода, который не нашел бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя.
29. Нельзя требовать от грязи, чтобы она не была грязью.
30. «Познай самого себя» - прекрасный и полезный совет; жаль только, что древние не догадались указать способ, как пользоваться этим советом.
31. Уходить от людей - это самоубийство.
32. На земле нет ничего хорошего, что в своём первоисточнике не имело бы гадости.
33. ...за почтовым отделением давно уже установилась репутация учреждения, в котором страшно бывать.
34. На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость - негодованием, на мерзость - отвращением. По-моему, это, собственно, и называется жизнью.
35. Жизнь, по сути, очень простая штука и человеку нужно приложить много усилий, чтобы её испортить.
sadalskij
— 10.09.2012
10 сентября - Всемирный день предотвращения
самоубийств. Хочу спросить вас,
как вы считаете, возможно ли остановить человека?
Знаю много случаев, когда спасенные люди потом все равно сводили
счеты с жизнью.
На днях прочел небольшое воспоминание о Чехове, о том, как повел
себя Антон Палыч в подобной ситуации.
Как раз по теме. Любопытно и немного страшно.
Почитайте.
Антон Павлович сидел перед камином, сдирал бересту с
поленьев и подбрасывал их в камин. Он смотрел на яркое пламя
немного прищурясь, говорил мало, отрывисто, как будто что-то
обдумывая... В это время горничная вызвала его из столовой. А.П.
вышел и довольно долго не возвращался. Наконец он снова появился в
столовой. Ив.Павл. задал ему вопрос, почему он так долго
задержался. Ан.П. снова сел к камину и как-то неохотно ответил:
– Там пациентка одна приходила...
– Так поздно, – удивился Ив.П. – Знакомая, должно быть?
– Нет, я ее в первый раз вижу. Да, видишь ли, ей нужно было
подписать рецепт на повторное лекарство, которое в аптеке не
выдается без подписи врача, – яд...
– Ты, конечно, не подписал? – с уверенностью спросил Ив.П.
Антон Павлович не сразу ответил, опять уселся около камина, стал
подбрасывать бересту в огонь и, после недолгого молчания, опять
заговорил, как бы про себя:
– Что ж? – так лучше... Посмотрел я ей в глаза, – вижу, все
решено... Тут недалеко река, Каменный мост, – бросится, разобьется,
обезобразится, а так лучше...
И замолчал. Молчали и мы. А вскоре, чтобы замять разговор об этом
случае, стали говорить о литературе...
«Ив.Белоусов. Об Ан.П.Чехове»
Сохранено
"/>
Я стал бывать у Волчаниновых. Обыкновенно я сидел на нижней ступени террасы; меня томило недовольство собой, было жаль своей жизни, которая протекала так быстро и неинтересно, и я всё думал о том, как хорошо было бы вырвать из своей груди сердце, которое стало у меня таким тяжелым. А в это время на террасе говорили, слышался шорох платьев, перелистывали книгу. Я скоро привык к тому, что днем Лида принимала больных, раздавала книжки и часто уходила в деревню с непокрытой головой, под зонтиком, а вечером громко говорила о земстве, о школах. Эта тонкая, красивая, неизменно строгая девушка с маленьким, изящно очерченным ртом, всякий раз, когда начинался деловой разговор, говорила мне сухо:
— Это для вас не интересно.
Я был ей не симпатичен. Она не любила меня за то, что я пейзажист и в своих картинах не изображаю народных нужд и что я, как ей казалось, был равнодушен к тому, во что она так крепко верила. Помнится, когда я ехал по берегу Байкала, мне встретилась девушка бурятка, в рубахе и в штанах из синей дабы, верхом на лошади; я спросил у нее, не продаст ли она мне свою трубку, и, пока мы говорили, она с презрением смотрела на мое европейское лицо и на мою шляпу, и в одну минуту ей надоело говорить со мной, она гикнула и поскакала прочь. И Лида точно так же презирала во мне чужого. Внешним образом она никак не выражала своего нерасположения ко мне, но я чувствовал его и, сидя на нижней ступени террасы, испытывал раздражение и говорил, что лечить мужиков, не будучи врачом, значит обманывать их и что легко быть благодетелем, когда имеешь две тысячи десятин.
А ее сестра, Мисюсь, не имела никаких забот и проводила свою жизнь в полной праздности, как я. Вставши утром, она тотчас же бралась за книгу и читала, сидя на террасе в глубоком кресле, так что ножки ее едва касались земли, или пряталась с книгой в липовой аллее, или шла за ворота в поле. Она читала целый день, с жадностью глядя в книгу, и только потому, что взгляд ее иногда становился усталым, ошеломленным и лицо сильно бледнело, можно было догадаться, как это чтение утомляло ее мозг. Когда я приходил, она, увидев меня, слегка краснела, оставляла книгу и с оживлением, глядя мне в лицо своими большими глазами, рассказывала о том, что случилось, например, о том, что в людской загорелась сажа, или что работник поймал в пруде большую рыбу. В будни она ходила обыкновенно в светлой рубашечке и в темно-синей юбке. Мы гуляли вместе, рвали вишни для варенья, катались в лодке, и, когда она прыгала, чтобы достать вишню или работала веслами, сквозь широкие рукава просвечивали ее тонкие, слабые руки. Или я писал этюд, а она стояла возле и смотрела с восхищением.
В одно из воскресений, в конце июля, я пришел к Волчаниновым утром, часов в девять. Я ходил по парку, держась подальше от дома, и отыскивал белые грибы, которых в то лето было очень много, и ставил около них метки, чтобы потом подобрать их вместе с Женей. Дул теплый ветер. Я видел, как Женя и ее мать, обе в светлых праздничных платьях, прошли из церкви домой, и Женя придерживала от ветра шляпу. Потом я слышал, как на террасе пили чай.
Для меня, человека беззаботного, ищущего оправдания для своей постоянной праздности, эти летние праздничные утра в наших усадьбах всегда были необыкновенно привлекательны. Когда зеленый сад, еще влажный от росы, весь сияет от солнца и кажется счастливым, когда около дома пахнет резедой и олеандром, молодежь только что вернулась из церкви и пьет чай в саду, и когда все так мило одеты и веселы, и когда знаешь, что все эти здоровые, сытые, красивые люди весь длинный день ничего не будут делать, то хочется, чтобы вся жизнь была такою. И теперь я думал то же самое и ходил по саду, готовый ходить так без дела и без цели весь день, все лето.
Пришла Женя с корзиной; у нее было такое выражение, как будто она знала или предчувствовала, что найдет меня в саду. Мы подбирали грибы и говорили, и когда она спрашивала о чем-нибудь, то заходила вперед, чтобы видеть мое лицо.
— Вчера у нас в деревне произошло чудо, — сказала она. — Хромая Пелагея была больна целый год, никакие доктора и лекарства не помогали, а вчера старуха пошептала и прошло.
— Это не важно, — сказал я. — Не следует искать чудес только около больных и старух. Разве здоровье не чудо? А сама жизнь? Что не понятно, то и есть чудо.
— А вам не страшно то, что не понятно?
— Нет. К явлениям, которых я не понимаю, я подхожу бодро и не подчиняюсь им. Я выше их. Человек должен сознавать себя выше львов, тигров, звезд, выше всего в природе, даже выше того, что непонятно и кажется чудесным, иначе он не человек, а мышь, которая всего боится.
Женя думала, что я, как художник, знаю очень многое и могу верно угадывать то, чего не знаю. Ей хотелось, чтобы я ввел ее в область вечного и прекрасного, в этот высший свет, в котором, по ее мнению, я был своим человеком, и она говорила со мной о боге, о вечной жизни, о чудесном. И я, не допускавший, что я и мое воображение после смерти погибнем навеки, отвечал: «да, люди бессмертны», «да, нас ожидает вечная жизнь». А она слушала, верила и не требовала доказательств.
Когда мы шли к дому, она вдруг остановилась и сказала:
— Наша Лида замечательный человек. Не правда ли? Я ее горячо люблю и могла бы каждую минуту пожертвовать для нее жизнью. Но скажите, — Женя дотронулась до моего рукава пальцем, — скажите, почему вы с ней всё спорите? Почему вы раздражены?
— Потому что она неправа.
Женя отрицательно покачала головой, и слезы показались у нее на глазах.
— Как это непонятно! — проговорила она.
В это время Лида только что вернулась откуда-то и, стоя около крыльца с хлыстом в руках, стройная, красивая, освещенная солнцем, приказывала что-то работнику. Торопясь и громко разговаривая, она приняла двух-трех больных, потом с деловым, озабоченным видом ходила по комнатам, отворяя то один шкап, то другой, уходила в мезонин; ее долго искали и звали обедать, и пришла она, когда мы уже съели суп. Все эти мелкие подробности я почему-то помню и люблю, и весь этот день живо помню, хотя не произошло ничего особенного. После обеда Женя читала, лежа в глубоком кресле, а я сидел на нижней ступени террасы. Мы молчали. Всё небо заволокло облаками, и стал накрапывать редкий, мелкий дождь. Было жарко, ветер давно уже стих, и казалось, что этот день никогда не кончится. К нам на террасу вышла Екатерина Павловна, заспанная, с веером.
— О, мама, — сказала Женя, целуя у нее руку, — тебе вредно спать днем.
Они обожали друг друга. Когда одна уходила в сад, то другая уже стояла на террасе и, глядя на деревья, окликала: «ау, Женя!» или: «мамочка, где ты?» Они всегда вместе молились и обе одинаково верили, и хорошо понимали друг друга, даже когда молчали. И к людям они относились одинаково. Екатерина Павловна также скоро привыкла и привязалась ко мне, и когда я не появлялся два-три дня, присылала узнать, здоров ли я. На мои этюды она смотрела тоже с восхищением, и с такою же болтливостью и так же откровенно, как Мисюсь, рассказывала мне, что случилось, и часто поверяла мне свои домашние тайны.
Она благоговела перед своей старшей дочерью. Лида никогда не ласкалась, говорила только о серьезном; она жила своею особенною жизнью и для матери и для сестры была такою же священной, немного загадочной особой, как для матросов адмирал, который всё сидит у себя в каюте.
— Наша Лида замечательный человек, — говорила часто мать. — Не правда ли?
И теперь, пока накрапывал дождь, мы говорили о Лиде.
— Она замечательный человек, — сказала мать и прибавила вполголоса тоном заговорщицы, испуганно оглядываясь: — Таких днем с огнем поискать, хотя, знаете ли, я начинаю немножко беспокоиться. Школа, аптечки, книжки — всё это хорошо, но зачем крайности? Ведь ей уже двадцать четвертый год, пора о себе серьезно подумать. Этак за книжками и аптечками и не увидишь, как жизнь пройдет... Замуж нужно.
Женя, бледная от чтения, с помятою прической, приподняла голову и сказала как бы про себя, глядя на мать:
— Мамочка, всё зависит от воли божией!
И опять погрузилась в чтение.
Пришел Белокуров в поддевке и в вышитой сорочке. Мы играли в крокет и lawn-tennis, потом, когда потемнело, долго ужинали, и Лида опять говорила о школах и о Балагине, который забрал в свои руки весь уезд. Уходя в этот вечер от Волчаниновых, я уносил впечатление длинного-длинного, праздного дня, с грустным сознанием, что всё кончается на этом свете, как бы ни было длинно. Нас до ворот провожала Женя, и оттого, быть может, что она провела со мной весь день от утра до вечера, я почувствовал, что без нее мне как будто скучно и что вся эта милая семья близка мне; и в первый раз за всё лето мне захотелось писать.
— Скажите, отчего вы живете так скучно, так не колоритно? — спросил я у Белокурова, идя с ним домой. — Моя жизнь скучна, тяжела, однообразна, потому что я художник, я странный человек, я издерган с юных дней завистью, недовольством собой, неверием в свое дело, я всегда беден, я бродяга, но вы-то, вы, здоровый, нормальный человек, помещик, барин, — отчего вы живете так неинтересно, так мало берете от жизни? Отчего, например, вы до сих пор не влюбились в Лиду или Женю?
— Вы забываете, что я люблю другую женщину, — ответил Белокуров.
Это он говорил про свою подругу, Любовь Ивановну, жившую с ним вместе во флигеле. Я каждый день видел, как эта дама, очень полная, пухлая, важная, похожая на откормленную гусыню, гуляла по саду, в русском костюме с бусами, всегда под зонтиком, и прислуга то и дело звала ее то кушать, то чай пить. Года три назад она наняла один из флигелей под дачу, да так и осталась жить у Белокурова, по-видимому, навсегда. Она была старше его лет на десять и управляла им строго, так что, отлучаясь из дому, он должен был спрашивать у нее позволения. Она часто рыдала мужским голосом, и тогда я посылал сказать ей, что если она не перестанет, то я съеду с квартиры; и она переставала.
Когда мы пришли домой, Белокуров сел на диван и нахмурился в раздумье, а я стал ходить по зале, испытывая тихое волнение, точно влюбленный. Мне хотелось говорить про Волчаниновых.
— Лида может полюбить только земца, увлеченного так же, как она, больницами и школами, — сказал я. — О, ради такой девушки можно не только стать земцем, но даже истаскать, как в сказке, железные башмаки. А Мисюсь? Какая прелесть эта Мисюсь!
Белокуров длинно, растягивая «э-э-э-э...», заговорил о болезни века — пессимизме. Говорил он уверенно и таким тоном, как будто я спорил с ним. Сотни верст пустынной, однообразной, выгоревшей степи не могут нагнать такого уныния, как один человек, когда он сидит, говорит и неизвестно, когда он уйдет.
— Дело не в пессимизме и не в оптимизме, — сказал я раздраженно, — а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума.
Белокуров принял это на свой счет, обиделся и ушел.
Как приятно сидеть дома, когда по крыше стучит дождь и когда знаешь, что в доме твоем нет тяжелых скучных людей.
Нельзя требовать от грязи, чтобы она не была грязью.
Дело не в пессимизме и не в оптимизме, а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума.
Для того, чтобы ощущать в себе счастье без перерыва, даже в минуты скорби и печали, нужно: а) уметь довольствоваться настоящим и б) радоваться сознанию, что могло бы быть и хуже.
Сотни верст пустынной, однообразной, выгоревшей степи не могут нагнать такого уныния, как один человек, когда он сидит, говорит и неизвестно, когда он уйдет.
«Циник» - слово греческое, в переводе на твой язык значащее: свинья, желающая, чтобы весь свет знал, что она свинья.
Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой.
Если человек не курит и не пьёт, поневоле задумаешься, уж не сволочь ли он?
Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству.
Университет развивает все способности, в том числе - глупость.
Посмотришь на иное создание - миллион восторгов, а заглянешь в душу - обыкновенный крокодил.
Если не знаешь, что испытываешь к человеку - закрой глаза и представь: его нет. Нигде. Не было и не будет. Тогда всё станет ясно.
Серьёзность человека, обладающего чувством юмора, в сто раз серьёзней серьёзности серьёзного человека.
Здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди.
Когда в твой палец попадает заноза, радуйся: «Хорошо, что не в глаз!»
Замечательный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повеситься.
Всё знают и всё понимают только дураки да шарлатаны.
Одна боль всегда уменьшает другую. Наступите вы на хвост кошке, у которой болят зубы, и ей станет легче.
Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, - ничего не делай.
Чем выше человек по умственному и нравственному развитию, тем больше удовольствия доставляет ему жизнь.
Нужно по капле выдавливать из себя раба.
Никто не хочет любить в нас обыкновенного человека.
Не стоит мешать людям сходить с ума.
Если бы все люди сговорились и стали вдруг искренни, то всё бы у них пошло к чёрту прахом.
Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой.
Талантливый человек в России не может быть чистеньким.
Прав тот, кто искренен.
«Познай самого себя» - прекрасный и полезный совет; жаль только, что древние не догадались указать способ, как пользоваться этим советом.
На земле нет ничего хорошего, что в своём первоисточнике не имело бы гадости.
Жизнь, по сути, очень простая штука и человеку нужно приложить много усилий, чтобы её испортить.
