* * *
Это случилось в далекие-предалекие времена в одной южной-преюжной стране. Короче говоря, в Африке.
В этот жаркий летний день два удава, лежа на большом мшистом камне, грелись на солнце, мирно переваривая недавно проглоченных кроликов. Один из них был старый одноглазый удав, известный среди собратьев под кличкой Косой, хотя он был именно одноглазый, а не косой...
Другой был совсем юный удав и не имел еще никакой клички. Несмотря на молодость, он уже достаточно хорошо глотал кроликов и поэтому внушал достаточно большие надежды. Во всяком случае, он еще недавно питался мышками и цыплятами диких индеек, но теперь уже перешел на кроликов, что было, учитывая его возраст, немалым успехом.
Вокруг отдыхающих удавов расстилались густые тропические леса, где росли слоновые и кокосовые пальмы, банановые и ореховые деревья. Порхали бабочки величиной с маленькую птичку и птицы величиной с большую бабочку. Вспыхивая разноцветным оперением, с дерева на дерево перелетали попугаи, даже на лету не переставая тараторить.
Иногда на вершинах деревьев трещали ветки и взвизгивали обезьяны, после чего раздавался сонный рык дремлющего поблизости льва. Услышав рык, обезьяны переходили на шепот, но потом, забывшись, опять начинали взвизгивать, и опять лев рыком предупреждал их, что они ему мешают спать, а он с вечера отправляется на охоту.
Обезьяны снова переходили на шепот, но совсем замолкнуть никак не могли. Они вечно о чем-то спорили, а чего они не поделили, было непонятно.
Впрочем, два удава, отдыхающие на мшистом камне, не обращали внимания на эти взвизги. Какие-нибудь глупости, думали они, иногда мимоходом улавливая обезьянью возню, какой-нибудь гнилой банан не поделили, вот и спорят...
– Я одного никак не могу понять, – сказал юный удав, только недавно научившийся глотать кроликов, – почему кролики не убегают, когда я на них смотрю, ведь они обычно очень быстро бегают?
– Как – почему? – удивился Косой. – Ведь мы их гипнотизируем...
– А что такое «гипнотизировать»? – спросил юный удав.
Следует сказать, что в те далекие времена, которые мы взялись описывать, удавы не душили свою жертву, но, встретившись, или, вернее, сумев подстеречь ее на достаточно близком расстоянии, взглядом вызывали в ней то самое оцепенение, которое в простонародье именуется гипнозом.
– А что такое «гипнотизировать»? – стало быть, спросил юный удав.
– Точно ответить я затрудняюсь, – сказал Косой, хотя он не был косой, а был только одноглазый, – во всяком случае, если на кролика смотреть на достаточно близком расстоянии, он не должен шевелиться.
– А почему не должен? – удивился юный удав. – Я, например, чувствую, что они у меня иногда даже в животе шевелятся...
– В животе можно, – кивнул Косой, – только если он шевелится в нужном направлении.
Тут Косой слегка поерзал на месте, чтобы сдвинуть проглоченного кролика, потому что тот вдруг остановился, словно услышал их разговор.
Дело в том, что в жизни этого старого удава был несчастный случай, после которого он лишился одного глаза и едва остался жив. Каждый раз, когда он вспоминал этот случай, проглоченный кролик останавливался у него в животе и приходилось слегка поерзать, чтобы сдвинуть его с места. Вопросы юного удава опять напомнили ему этот случай, который он не любил вспоминать.
– Все-таки я не понимаю, – через некоторое время спросил юный удав, – почему кролик не должен шевелиться, когда мы на него смотрим?
– Ну, как тебе это объяснить? – задумался Косой. – Видно, так жизнь устроена, видно, это такой старинный приятный обычай...
– Для нас, конечно, приятный, – согласился юный удав, подумав, – но ведь для кроликов неприятный?
– Пожалуй, – после некоторой паузы ответил Косой.
В сущности, Косой для удава был чересчур добрый, хотя и недостаточно добрый, чтобы отказаться от нежного мяса кроликов. Он делал для кроликов единственное, что мог, он старался их глотать так, чтобы причинить им как можно меньше боли, за что в конце концов поплатился.
– Так неужели кролики, – продолжал юный удав, – никогда не пытались восстать против этого неприятного для них обычая?
– Была попытка, – ответил Косой, – но лучше ты меня об этом не спрашивай, мне это неприятно вспоминать...
– Но, пожалуйста, – взмолился юный удав, – мне так хочется послушать про что-нибудь интересное!
– Дело в том, – отвечал Косой, – что восстал именно мой кролик, после чего я и остался одноглазым.
– Он что, тебе выцарапал глаз? – удивился юный удав.
– Не в прямом смысле, но, во всяком случае, по его вине я остался одноглазым, – сказал Косой, прислушиваясь, как воздействуют его слова на движение кролика внутри живота. Ничего, кролик как будто двигался...
– Расскажи, – снова взмолился юный удав, – мне очень хочется узнать, как это случилось...
Косой был очень старый и очень одинокий удав. Взрослые удавы к нему относились насмешливо или враждебно, поэтому он так дорожил дружеским отношением этого еще юного, по уже вполне умелого удава.
– Ладно, – согласился Косой, – я тебе расскажу, только учти, что это секрет, младые удавы о нем не должны знать.
– Никогда! – поклялся юный удав, как и все клянущиеся в таких случаях, принимая жар своего любопытства за горячую верность клятве.
– Это случилось лет семьдесят тому назад, – начал Косой, – я тогда был ненамного старше тебя. В тот день я подстерег кролика у Ослиного Водопоя и вполне нормально проглотил его. Сначала все шло хорошо, но потом, когда кролик дошел до середины моего живота, он вдруг встал на задние лапы, уперся головой в мою спину и...
Тут Косой внезапно прервал свой рассказ и стал к чему-то прислушиваться.
– Уперся головой в твою спину, и что? – в нетерпении спросил юный удав.
– Сдается мне, что нас подслушивают, – сказал Косой, поворачиваясь зрячим профилем в сторону кустов рододендрона, возле которых они лежали.
– Нет, – возразил юный удав, – тебе это показалось, потому что ты плохо слышишь. Рассказывай дальше!
– Я косой, а не глухой, – проворчал старый удав, но постепенно успокоился. По-видимому, подумал он, шорох ветра в кустах рододендрона и принял за шевеление живого существа.
И он продолжил свой удивительный рассказ. Так как он часто прерывался – то занимаясь своим кроличьим запором, то подозревая, что его кто-то подслушивает, с чем юный удав никак не соглашался, потому что опасения за чужую тайну всегда кажутся преувеличенными, – мы более коротко перескажем эту историю.
Не опасаясь подслушивания, да и, признайтесь, приятно быть смелым за счет чужой тайны, мы расскажем все, как было.
Итак, Косой, который тогда не был ни старым, ни косым, проглотил кролика у Ослиного Водопоя. И действительно, сначала все шло как по маслу, пока кролик вдруг не встал на задние лапы и снизу не уперся головой ему в спину, давая понять, что он дальше двигаться не намерен.
– Ты что, – говорил ему Косой, – баловаться вздумал? Переваривайся и двигайся дальше!
– А я, – кричит кролик из живота, – назло тебе, так и буду стоять!
И стал он лупцевать его своим молодым, еще эластичным и сильным хвостом. Лупцует, лупцует, аж самому больно, а кролику ничего.
– А мне не больно, а мне не больно! – кричит он из живота.
В самом деле, подумал удав, ведь шкура у меня толстая, и вся боль, предназначенная этому негодяю, приходится на меня самого.
– Ладно, – все еще спокойно говорил Косой, – сейчас я тебя сдерну оттуда...
Он посмотрел вокруг, нашел глазами огромную кокосовую пальму, у которой один из корней, подмытый ливнями, горбился над землей. Он осторожно прополз под корень до того самого места, где живот его растопырил этот живучий кролик.
– Ложись! – крикнул он. – Сейчас молотить начну!
– Молоти! – отвечал ему из живота этот бешеный кролик. – Сейчас покрепче упрусь!
Тут удав в самом деле разозлился и давай ерзать изо всех сил под своим корнем: взад-вперед! взад-вперед!
Пальма трясется, кокосовые орехи летят на землю, а кролику хоть бы что!
– Давай! – кричит. – Еще! – кричит. – Слабо! – кричит.
Косой от ярости так растряс пальму, что обезьяна, с любопытством следившая за его странным поведением, неожиданно свалилась ему на голову. Удар был очень чувствительный, потому что обезьяна летела с самой вершины этой пальмы. Он попытался ее укусить, но она, шлепнувшись ему на голову, успела отлететь в сторону. Он метнулся было за нею, но кролик, стоявший у него поперек живота, не дал ему дотянуться до нее.
Уже до этого достаточно оскорбленный поведением кролика, а теперь и вовсе обесчещенный падением обезьяны на голову, удав пришел в неимоверную ярость и так дернулся, что корень оборвался, и он изо всех сил ударился головой о самшитовое дерево, росшее рядом, и потерял сознание.
Примерно через час он пришел в себя и, приподняв голову, огляделся. Хотя в голове у него гудело, он все-таки услышал вокруг родное шипение родных удавов. Узнали, значит, приползли, переговариваются...
– Коль не повезет, – прошипел один, – так и кроликом подавишься...
– А некоторые еще нам завидуют, – сказал удав, известный среди удавов тем, что привык все видеть в мрачном свете.
– Братцы, – простонал Косой, – умялся он там, пропихнулся?
– Примерно на одну обезьянью ладонь пропихнулся, – сказал удав, лежавший поблизости.
– Смотря какая обезьяна, – вдруг сверху с пальмы проговорила мартышка, – если взять орангутана, то получится, что кролик и на четверть ладони не продвинулся...
– Этот кролик и не пропихнулся, и не умялся, – подхватил удав, привыкший все видеть в мрачном свете, – как стоял колом, так и стоит...
– Братцы, – взмолился Косой, – помогите...
– А что, обезьяны хуже других? – сварливо огрызнулась с пальмы мартышка. – Чуть что, сразу обезьяны, обезьяны...
Дело в том, что, появляясь среди удавов, Великий Питон произносил боевой гимн, который все удавы в знак верности должны были выслушивать, приподняв голову.
Вот слова этого короткого, но по-своему достаточно выразительного гимна:
Потомки дракона,
Наследники славы,
Питомцы Питона,
Младые удавы,
Проглоченных кроликов сладкое бремя
Несите! Так хочет грядущее Время!
Для Великого Питона все удавы считались младыми, даже если они по возрасту были старше его. Удав, прослушавший приветствие, не приподняв головы, лишался жизни как изменник.
Вот почему Косой, еще не ставший Косым, услышав голос Великого Питона, пришел в ужас, ведь он был в бессознательном состоянии и не мог поднять головы во время чтения гимна.
На самом деле он напрасно так испугался. Привычка при звуках гимна подымать голову была так сильна, что он и в бессознательном состоянии, услышав гимн, поднял голову вместе со всеми удавами.
По предложению Великого Питона удавы стали обсуждать, как спасти своего неудачливого соплеменника. Один удав предложил ему доползти до вершины самой высокой пальмы и оттуда шлепнуться на землю, чтобы раздавить дерзкого кролика.
– Что вы, братцы, – взмолился пострадавший, – да я сейчас и не доползу... А если доползу, то обязательно шлепнусь не тем местом... Мне же не везет...
– Верно, не доползет, – сказал Великий Питон. – Какие еще будут предложения?
– А может, кролика выпустить, и дело с концом? – неуверенно проговорил один из удавов.
Великий Питон задумался.
– С одной стороны, это выход, – сказал он, – но с другой стороны, пасть удава – это вход, а не выход...
– А мы его не пустим, – осмелел тот, что внес это странное предложение, – как только он выскочит, мы его тут же обработаем.
– Да я лучше ежа проглочу, чем этого бешеного кролика, – сказал удав, привыкший все видеть в мрачном свете.
– Тише, – предупредил Великий Питон, – шипите шепотом, не забывайте, что враг внутри нас... Во всяком случае, внутри одного из нас... За всю свою жизнь, а мне, слава богу, двести лет, был только один случай, чтобы кролик выскочил из пасти удава.
– Расскажи, – стали просить удавы, – мы об этом никогда не слышали.
– Братцы, – застонал Косой, – решайте скорее, а то уже нет сил терпеть.
– Подожди, – ответил Великий Питон, – дай мне поговорить со своим народом... Это случилось в те золотые времена, когда среди удавов была распространена игра, которая называлась «Кролика на кролика до следующего кролика».
– Да что еще это за игра? – закричали удавы. – Расскажи нам о ней!
– Братцы, – снова взмолился Косой, но его уже никто не слушал. Обычно, если Великий Питон начинал вспоминать о том, что было раньше, его трудно было остановить.
А между прочим, в самом деле, в старину среди удавов была распространена эта игра. Один удав, проглотивший кролика, находил другого удава, проглотившего кролика, и предлагал ему:
– Кролика на кролика до следующего кролика?!
– Идет, – отвечал второй удав, если соглашался на игру.
Игра заключалась в том, что два играющих удава ложились рядом и по знаку третьего, который брал на себя роль судьи, кролики начинали бегать наперегонки внутри удавов – от хвоста до головы и обратно. Чей кролик оказывался проворней, тот и выигрывал. Бег кроликов внутри удавов можно было легко проследить, потому что спина удава волнообразно прогибалась по ходу движения кролика. Забавно, что сам бег кроликов вызывался тем, что судья, изменив голос, кричал кроликам:
– Бегите, кролики, удав рядом!
После этого оба кролика начинали метаться внутри удавов, потому что, очнувшись от гипноза, они никогда не помнили, что с ними случилось. Они считали, что попали в какую-то странную нору, из которой надо искать выход.
Удав, чей кролик оказывался проворней, считался победителем. Выигрыш его состоял в том, что проигравший должен был найти ему кролика, загипнотизировать его и, скромно отползя в сторону, дать проглотить выигравшему. Это была адская мука. Некоторые удавы после двух-трех проигрышей не выдерживали и заболевали нервными заболеваниями.
По словам Великого Питона, в этой игре имелась та особенность, что чем больше выигрывал тот или иной удав, тем сильней растягивался его желудок, чем сильней растягивался его желудок, тем легче становилось бежать следующему кролику и, следовательно, тем больше шансов выиграть появлялось у этого удава. Среди удавов, оказывается, даже был один чемпион, который так разработал свой желудок, что заставлял внутри него бегать козленка.
– Царь, а Царь, – вдруг перебил Великого Питона удав-коротышка.
Среди удавов он был известен своей неутомимой любознательностью, которая его уже привела к тому, что он вместо кроликов начал глотать бананы и притом имел наглость уверять, будто они довольно вкусные. К счастью, этому вольнодумству никто из удавов не последовал. Все-таки Коротышка Великому Питону был неприятен, как моральный урод.
– Царь, а Царь, – спросил Которышка, – а что, если я, например, короткий, а другой, например, длинный?.. Во мне кролик быстрей будет бегать от головы до хвоста?
– У-у-у, Коротышка, – зашипел на него Великий Питон, – вечно ты себя противопоставляешь... Не думай, что в старину удавы были глупее тебя. Если один из удавов оказывался длинней, его подворачивали настолько, насколько он оказывался длинней.
Тут удавы пришли в радостное возбуждение, до того им понравился рассказ Царя и удивительно справедливые условия этой древней игры.
– Да здравствует Царь и его память! – закричали они. – Хотим играть в эту замечательную игру!
– К сожалению, невозможно, – печально сказал Великий Питон, дождавшись тишины.
– Почему?! – уныло стали вопрошать удавы. – Вечно ты нас ограничиваешь! Мы тоже хотим, чтобы кролики бегали внутри нас.
– Потому что случилось великое несчастье, – сказал Царь, – после чего пришлось ограничивать свободу передвижения кроликов внутри удавов.
– Вот так всегда, – проворчал удав, привыкший все видеть в мрачном свете, – ограничивают свободу кроликов, а страдают удавы.
– Дело в том, – продолжал Великий Питон, – что во время игры один из удавов то ли чересчур широко разинул пасть, то ли кролик его слишком взмылился, но он неожиданно выскочил у него из пасти и убежал в лес.
– Каков подлец! – качали головами и шипели другие.
– Невероятно, но факт, – рассказывал Великий Питон, – это были самые черные дни нашей истории. Было неясно, что расскажет сбежавший кролик о нашем внутреннем строении. Как воспримут его слова остальные кролики. Конечно, были приняты меры для его поимки, объявлена награда, но разложение проникло уже и в ряды удавов. Через некоторое время одно за другим стали поступать сообщения о том, что тот или иной удав поймал этого преступного кролика и обработал его. Но именно потому, что сбежавший кролик был один, а сообщений о его заглоте было много, трудно было поверить, что он пойман. Но потом постепенно мы успокоились. Во всяком случае, со стороны кроликов организованного сопротивления не замечалось. Не исключено, что сбежавший кролик был пойман каким-нибудь скромным периферийным удавом, который проглотил его, не только не требуя награды, но и сам не ведая о том, кого он глотает. Через некоторое время мы казнили удава-ротозея, и жизнь вошла в нормальную колею. Правда, эту чересчур азартную игру пришлось запретить, так же как и противоестественное продление жизни кроликов внутри удавов. Проглотил – изволь обрабатывать – нечего церемониться...
Великий Питон помолчал, вспоминая великолепные подробности казни удава-ротозея. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь спросил об этой казни, но никто не спрашивал, и тогда он шепнул одному из помощников, чтобы тот организовал вопрос из среды рядовых удавов.
– Группа удавов интересуется, – раздался, наконец, вопрос, – как именно казнили удава-ротозея?
– Своеобразный вопрос, – кивнул головой Великий Питон, – это было великолепное зрелище... Сейчас мы отменили эту казнь, и, честно скажу, напрасно. Смысл казни – самопоедание удава. Ему не давали есть в течение двух месяцев, а потом всунули его собственный хвост в его собственную пасть. Трудно представить себе что-нибудь более поучительное. С одной стороны, он понимает, что это его собственный хвост, и ему жалко его глотать, с другой стороны, как удав, он не может не глотать то, что попадает ему в пасть. С одной стороны, он, самопожираясь, уничтожается, с другой стороны, он, питаясь самим собой, продлевает свои муки. В конце концов от него остается почти одна голова, которую расклевывают грифы и вороны.
– Какое грозное зрелище! – воскликнули некоторые удавы.
А некоторые молча стали коситься на свои хвосты.
– Не хватало новой заботы, – сказал удав, привыкший все видеть в мрачном свете, – теперь, свиваясь в кольца, я буду думать: а вдруг мой хвост случайно попадет мне в рот?
– Зато будьте спокойны, – сказал Великий Питон, – с тех пор ни один удав не выпускал из себя кролика.
– А все-таки это дикость! – вдруг воскликнул Коротышка, не слишком высовываясь из-за дальних рядов.
Не успели удавы что-нибудь сказать по поводу этого грубого выпада, как услышали нечто и вовсе неслыханное.
– Мерзавец! – вдруг раздался чей-то отчетливый голос.
Все удавы стали подозрительно оглядывать друг друга, стараясь угадать, кто посмел произнести столь оскорбительное слово.
Косой, о котором к тому времени все забыли, с ужасом почувствовал, что это был голос кролика, которого он так неудачно проглотил. Он знал, что несет полную ответственность за поведение проглоченного кролика, и потому пришел в ужас.
На всякий случай, пока другие удавы не догадались, кто кричал, он стал озираться как бы в поисках оскорбителя царя.
– Я сказал про дикость, а про мерзав-ца, – подчеркнул ехидно Коротышка, – я не говорил.
Великий Питон нарочно перевел оскорбительное слово во множественное число, чтобы оно, относясь ко многим удавам, к нему лично, Великому Питону, относилось в виде такой дроби, где оскорбление как бы делилось на общее количество присутствующих удавов. Ему казалась такая дробь менее оскорбительной, хотя, в сущности, иная компания содержит в себе вещество мерзости, намного превосходящее то количество, которое необходимо для выполнения нормы мерзавца каждым членом этой компании, то есть на каждого мерзавца этой компании может распределиться полуторная норма мерзости, если они будут настаивать на математическом выражении своей доли мерзости.
Кстати говоря, впоследствии туземцы усвоили этот обычай удавов придавать оскорблению расширительный смысл, чтобы скрыть долю своей подлости, если дело касается подлеца, или долю своей мерзости, как в этом случае, если дело касается мерзавца.
Итак, Коротышка напомнил, что именно говорил он сам и в каком именно числе было употреблено оскорбительное слово неизвестным оскорбителем. Именно потому, чтобы не заострять внимание на этой неприятной тонкости, Великий Питон не стал особенно придираться к нему.
– У-у-у, Коротышка, – только прошипел он в его сторону, – я еще сотру тебя в пыль!
– Мерзавец! – вдруг снова произнес кролик из живота Косого.
– Прошу тебя, помолчи, – взмолился Косой, холодея от ужаса.
– Я здесь не для того, чтобы молчать! – громко сказал кролик.
Окружающие удавы с недоумением оглядывали Косого, никак не понимая, почему этот неудачник посмел говорить с таким предсмертным нахальством. Все они, увлекшись рассказом Великого Питона, забыли, что внутри Косого сидит живой энергичный кролик.
– Так это ты?! – наконец прошипел Великий Питон, обратившись к Косому, который все еще не был Косым, хотя и очень близко подошел к тому, чтобы им стать.
– Это не я, это во мне, – в ужасе признался Косой.
– Раздвоение личности?! – брезгливо предположил Великий Питон. Среди удавов это считалось позорной болезнью.
– О, Царь, – взмолился Косой, – вы, как всегда, увлекшись великим прошлым, забыли, что во мне кролик...
– Ну и что? – перебил его Великий Питон. – И во мне кролик, и к тому же не единственный...
Но тут к нему склонился один из его помощников и нашептал ему на ухо о том, что здесь произошло.
– Ах да, – вспомнил Царь, – так это он назвал всех нас мерзавцами?
– Да, я! – воскликнул дерзкий кролик из оцепеневшего от ужаса удава. – Ты первый мерзавец среди своих мерзавцев и притом тупица!
– Я мерзавец?! – повторил Великий Питон, не находя слов от гнева.
– Да, ты мерзавец! – радостно закричал дерзкий кролик.
– Я тупица?! – не веря своим ушам, повторил Великий Питон.
– Да, ты тупица! – восторженно выкрикнул кролик.
Воцарилась нехорошая тишина, во время которой Великий Питон не сводил глаз с Косого.
– Твой желудок стал трибуной кролика, – сказал он грозно, – но ты за это поплатишься, жалкий инвалид.
– О, мой Царь, – взмолился бедный Косой.
– Никаких Царей, – сурово отвечал Великий Питон, – удав, из которого говорит кролик, это не тот удав, который нам нужен.
– Не тот, не тот, – зашипели удавы.
– А потому, – продолжал Великий Питон, наконец приходя в себя, – выволоките его на Слоновую Тропу, пусть они утрамбуют этого дерзкого кролика, если этот жалкий инвалид не мог сам его утрамбовать.
Удавы из стражи Великого Питона подхватили Косого и поволокли его в сторону Слоновой Тропы. Пока они волокли его, кролик, не переставая, вопил из его живота.
– Кролики! – кричал он. – Один кролик сбежал из живота удава! Сам Царь об этом говорил! Сопротивляйтесь удавам! Даже в животе! Как я!
– Волочите быстрей! – приказал Великий Питон, которому разглашение этой племенной тайны очень не понравилось.
– Мы стараемся, – отвечали стражники, – но он упирается...
– Братцы, – шептал им в это время Косой, – помилосердствуйте, ведь меня слоны затопчут вместе с кроликом.
– Кролики тебе братцы, – отвечали стражники, уволакивая его в глубину джунглей.
– Хи-хи-хи, – вдруг раздался ехидный смех Коротышки, – сам говорил, шипите шепотом, а сам племенную тайну разгласил.
– Выродок, – отвечал Великий Питон, чтобы не опускаться до спора с Коротышкой, – бананами питаешься, обезьяна.
– А чем обезьяны хуже вас? – крикнула мартышка, высунувшись из густой кроны грецкого ореха. – Чуть что, сразу обезьяны.
Впрочем, как только Великий Питон поднял голову, она тут же юркнула в зеленую крону и защелкала орехами, то и дело бросая вниз сердитые скорлупки.
Обезьяны находились в сложных отношениях с удавами. Дело в том, что обычай удавов разрешал питаться обезьянами, но, так как они слишком волосатые и не слишком вкусные, питаться обезьянами считалось дурным тоном.
Такую точку зрения неоднократно высказывал сам Великий Питон, и обезьяны, с одной стороны, заинтересованные в том, чтобы их считали невкусными, с другой стороны, болезненно воспринимали всякий намек на свою неполноценность. Поэтому они жили, мелко политикуя и огрызаясь на отдельные оскорбления удавов, в то же время стараясь сохранить господствующую среди удавов точку зрения на свои вкусовые качества.
– Слушайте загадку, – сказал Великий Питон, решив напоследок рассеять впечатление от дерзких выкриков кролика, – она же шутка... Какой кролик может стать удавом?
Удавы стали думать. Некоторые решили, что Царь при помощи этой загадки выискивает среди них будущих изменников, и потому на всякий случай решили молчать. Другие высказывали более и менее правдоподобные предположения. Но никто не отгадал правильного ответа.
– Ответ! Ответ! – стали кричать удавы.
– Хорошо, – сказал Великий Питон, – вот вам ответ: кролик, проглоченный удавом, может стать удавом.
– Но почему, о Царь? – вопрошали удавы.
– Потому что кролик, переработанный удавом, превращается в удава. Значит, удавы – это кролики на высшей стадии своего развития. Иначе говоря, мы – это бывшие они, а они – это будущие мы.
– Ха-ха-ха! – смеялись удавы шутке Великого Питона. – Мы – это бывшие они. Здорово получается!
– Великий Питон – это все-таки Великий Питон, – говорили удавы, расползаясь и с удовольствием вспоминая мудрую шутку своего Царя. Им приятно было чувствовать, что, глотая кроликов, они не просто сами наслаждаются нежным тонкошкурым телом кролика, но, оказывается, и самого кролика, превращая в себя, возвышают до своего уровня.
Но что же случилось на Слоновой Тропе?
Косой мало что помнит. Он только помнит, что удавы его придерживали, пока слоны не появились совсем близко. Кролик внутри него беспрерывно орал, что надо бороться с удавами, даже находясь в желудке удава.
Смог ли он выскочить из него, когда слоны стали их топтать, он не помнит, потому что потерял сознание еще до того, как первый слон наступил на него.
Через две недели, в Сезон Больших Дождей, к нему вернулось сознание, и он обнаружил себя лежащим недалеко от Слоновой Тропы, куда он, по-видимому, был отброшен каким-нибудь брезгливым хоботом слона.
Тело его в нескольких местах было оттоптано, и он уже стал одноглазым, хотя не мог точно сказать – то ли слоны ему нечаянно выдавили глаз, то ли позже, когда он лежал без сознания, этот глаз у него выклевала какая-то птица. Почему-то этот вопрос сильно беспокоил Косого, хотя в его положении хватало других забот. Косому почему-то хотелось, чтобы глаз его был растоптан ногами слонов, а не выклеван какой-нибудь поганой птицей, принявшей его за труп.
Мысль о том, что какая-то птица выклевала его глаз, словно зерно, почему-то не давала ему покоя, пока ощущение голода не стало его вытеснять. Так прошло несколько дней, и вдруг на него села ворона, привлеченная его неподвижной позой. Ему удалось схватить ворону, когда она села ему на голову с тем, чтобы выклюнуть его единственный глаз. С тех пор он несколько месяцев неподвижно лежал, уставившись в небо своим единственным глазом. За это время ему удалось поймать несколько стервятников и ворон, соблазненных его трупным видом.
Так выжил Косой – к равнодушному удивлению других удавов и к явному неудовольствию Великого Питона. Соплеменники его не трогали, но относились к нему презрительно, потому что, как сказал Царь, удав, из которого говорит кролик, это не тот удав, который им нужен.
Бедняга Косой пытался сослаться на то, что проглоченные кролики иногда заговаривали и в других удавах, но это не помогало.
– То совсем другое, – говорили ему, – то гипнотический бред, а у тебя кролик говорил сознательно.
Кстати, мы забыли упомянуть, что с тех пор, как кролик выбежал из пасти удава, был введен закон о немедленной обработке кролика после заглота. Закон этот, в сущности, был рассчитан на джентльменство удавов, потому что проверить, сразу ли приступил удав к обработке проглоченного кролика или, продлевая ему жизнь, продлевает свое удовольствие, было невозможно.
Одним словом, после всего, что случилось, соплеменники старались избегать Косого. Его не трогали, но и почти не говорили с ним. Косой от этого страдал, потому что у каждого живого существа есть неистребимая потребность общаться с подобными себе.
Именно поэтому Косой, оказавшись сегодня рядом с юным удавом, откровенно рассказал ему всю свою горестную историю. Пожалуй, единственное, что он скрыл от юного удава, это то, что он и сейчас иногда, притворяясь мертвым, ловит ворон, потому что охотиться на кроликов с одним глазом нелегко и гипноз нередко дает осечку.
– Кстати, – спросил юный удав, – а как ты охотишься с одним глазом?
– Что делать, – вздохнул Косой, – приходится гипнотизировать профилем, глаз устает.
Косой похолодел.
– Да нет, – поправил его юный удав, – это необработанный кролик говорит из кустов.
– Уф, – вздохнул Косой, – а мне показалось, что тот.
– А что ты услышал? – спросил юный удав, всматриваясь в кусты рододендрона и пытаясь разглядеть там кролика.
– Я давно веду наблюдения над удавами, – сказал кролик из кустов, – вы подтвердили, что легенда о дерзком кролике не легенда, а быль. Это лишний раз убеждает в правильности моих некоторых догадок. Теперь я твердо знаю: ваш гипноз – это наш страх. Наш страх – это ваш гипноз.
– Пользуешься тем, что мы сейчас оба сыты? – сказал Косой, прислушиваясь к своему желудку.
Это случилось в далекие-предалекие времена в одной южной-преюжной стране. Короче говоря, в Африке.
В этот жаркий летний день два удава, лежа на большом мшистом камне, грелись на солнце, мирно переваривая недавно проглоченных кроликов. Один из них был старый одноглазый удав, известный среди собратьев под кличкой Косой, хотя он был именно одноглазый, а не косой...
Другой был совсем юный удав и не имел еще никакой клички. Несмотря на молодость, он уже достаточно хорошо глотал кроликов и поэтому внушал достаточно большие надежды. Во всяком случае, он еще недавно питался мышками и цыплятами диких индеек, но теперь уже перешел на кроликов, что было, учитывая его возраст, немалым успехом.
Вокруг отдыхающих удавов расстилались густые тропические леса, где росли слоновые и кокосовые пальмы, банановые и ореховые деревья. Порхали бабочки величиной с маленькую птичку и птицы величиной с большую бабочку. Вспыхивая разноцветным оперением, с дерева на дерево перелетали попугаи, даже на лету не переставая тараторить.
Иногда на вершинах деревьев трещали ветки и взвизгивали обезьяны, после чего раздавался сонный рык дремлющего поблизости льва. Услышав рык, обезьяны переходили на шепот, но потом, забывшись, опять начинали взвизгивать, и опять лев рыком предупреждал их, что они ему мешают спать, а он с вечера отправляется на охоту.
Обезьяны снова переходили на шепот, но совсем замолкнуть никак не могли. Они вечно о чем-то спорили, а чего они не поделили, было непонятно.
Впрочем, два удава, отдыхающие на мшистом камне, не обращали внимания на эти взвизги. Какие-нибудь глупости, думали они, иногда мимоходом улавливая обезьянью возню, какой-нибудь гнилой банан не поделили, вот и спорят...
– Я одного никак не могу понять, – сказал юный удав, только недавно научившийся глотать кроликов, – почему кролики не убегают, когда я на них смотрю, ведь они обычно очень быстро бегают?
– Как – почему? – удивился Косой. – Ведь мы их гипнотизируем...
– А что такое «гипнотизировать»? – спросил юный удав.
Следует сказать, что в те далекие времена, которые мы взялись описывать, удавы не душили свою жертву, но, встретившись, или, вернее, сумев подстеречь ее на достаточно близком расстоянии, взглядом вызывали в ней то самое оцепенение, которое в простонародье именуется гипнозом.
– А что такое «гипнотизировать»? – стало быть, спросил юный удав.
– Точно ответить я затрудняюсь, – сказал Косой, хотя он не был косой, а был только одноглазый, – во всяком случае, если на кролика смотреть на достаточно близком расстоянии, он не должен шевелиться.
– А почему не должен? – удивился юный удав. – Я, например, чувствую, что они у меня иногда даже в животе шевелятся...
– В животе можно, – кивнул Косой, – только если он шевелится в нужном направлении.
Тут Косой слегка поерзал на месте, чтобы сдвинуть проглоченного кролика, потому что тот вдруг остановился, словно услышал их разговор.
Дело в том, что в жизни этого старого удава был несчастный случай, после которого он лишился одного глаза и едва остался жив. Каждый раз, когда он вспоминал этот случай, проглоченный кролик останавливался у него в животе и приходилось слегка поерзать, чтобы сдвинуть его с места. Вопросы юного удава опять напомнили ему этот случай, который он не любил вспоминать.
– Все-таки я не понимаю, – через некоторое время спросил юный удав, – почему кролик не должен шевелиться, когда мы на него смотрим?
– Ну, как тебе это объяснить? – задумался Косой. – Видно, так жизнь устроена, видно, это такой старинный приятный обычай...
– Для нас, конечно, приятный, – согласился юный удав, подумав, – но ведь для кроликов неприятный?
– Пожалуй, – после некоторой паузы ответил Косой.
В сущности, Косой для удава был чересчур добрый, хотя и недостаточно добрый, чтобы отказаться от нежного мяса кроликов. Он делал для кроликов единственное, что мог, он старался их глотать так, чтобы причинить им как можно меньше боли, за что в конце концов поплатился.
– Так неужели кролики, – продолжал юный удав, – никогда не пытались восстать против этого неприятного для них обычая?
– Была попытка, – ответил Косой, – но лучше ты меня об этом не спрашивай, мне это неприятно вспоминать...
– Но, пожалуйста, – взмолился юный удав, – мне так хочется послушать про что-нибудь интересное!
– Дело в том, – отвечал Косой, – что восстал именно мой кролик, после чего я и остался одноглазым.
– Он что, тебе выцарапал глаз? – удивился юный удав.
– Не в прямом смысле, но, во всяком случае, по его вине я остался одноглазым, – сказал Косой, прислушиваясь, как воздействуют его слова на движение кролика внутри живота. Ничего, кролик как будто двигался...
– Расскажи, – снова взмолился юный удав, – мне очень хочется узнать, как это случилось...
Косой был очень старый и очень одинокий удав. Взрослые удавы к нему относились насмешливо или враждебно, поэтому он так дорожил дружеским отношением этого еще юного, по уже вполне умелого удава.
– Ладно, – согласился Косой, – я тебе расскажу, только учти, что это секрет, младые удавы о нем не должны знать.
– Никогда! – поклялся юный удав, как и все клянущиеся в таких случаях, принимая жар своего любопытства за горячую верность клятве.
– Это случилось лет семьдесят тому назад, – начал Косой, – я тогда был ненамного старше тебя. В тот день я подстерег кролика у Ослиного Водопоя и вполне нормально проглотил его. Сначала все шло хорошо, но потом, когда кролик дошел до середины моего живота, он вдруг встал на задние лапы, уперся головой в мою спину и...
Тут Косой внезапно прервал свой рассказ и стал к чему-то прислушиваться.
– Уперся головой в твою спину, и что? – в нетерпении спросил юный удав.
– Сдается мне, что нас подслушивают, – сказал Косой, поворачиваясь зрячим профилем в сторону кустов рододендрона, возле которых они лежали.
– Нет, – возразил юный удав, – тебе это показалось, потому что ты плохо слышишь. Рассказывай дальше!
– Я косой, а не глухой, – проворчал старый удав, но постепенно успокоился. По-видимому, подумал он, шорох ветра в кустах рододендрона и принял за шевеление живого существа.
И он продолжил свой удивительный рассказ. Так как он часто прерывался – то занимаясь своим кроличьим запором, то подозревая, что его кто-то подслушивает, с чем юный удав никак не соглашался, потому что опасения за чужую тайну всегда кажутся преувеличенными, – мы более коротко перескажем эту историю.
Не опасаясь подслушивания, да и, признайтесь, приятно быть смелым за счет чужой тайны, мы расскажем все, как было.
Итак, Косой, который тогда не был ни старым, ни косым, проглотил кролика у Ослиного Водопоя. И действительно, сначала все шло как по маслу, пока кролик вдруг не встал на задние лапы и снизу не уперся головой ему в спину, давая понять, что он дальше двигаться не намерен.
– Ты что, – говорил ему Косой, – баловаться вздумал? Переваривайся и двигайся дальше!
– А я, – кричит кролик из живота, – назло тебе, так и буду стоять!
И стал он лупцевать его своим молодым, еще эластичным и сильным хвостом. Лупцует, лупцует, аж самому больно, а кролику ничего.
– А мне не больно, а мне не больно! – кричит он из живота.
В самом деле, подумал удав, ведь шкура у меня толстая, и вся боль, предназначенная этому негодяю, приходится на меня самого.
– Ладно, – все еще спокойно говорил Косой, – сейчас я тебя сдерну оттуда...
Он посмотрел вокруг, нашел глазами огромную кокосовую пальму, у которой один из корней, подмытый ливнями, горбился над землей. Он осторожно прополз под корень до того самого места, где живот его растопырил этот живучий кролик.
– Ложись! – крикнул он. – Сейчас молотить начну!
В философской сказке-притче Фазиля Искандера изображено общество, где удавы и кролики, несмотря на существенные различия в образе жизни, ценностях и вкусах, прекрасно сосуществуют столетиями в странном симбиозе. Они ненавидят, презирают, не понимают друг друга - но обходиться друг без друга уже не могут.
Как всегда, на гибель наших братьев мы решили отвечать сокрушительной бодростью духа! Нас глотают, а мы поем! Мы поем, следовательно, мы живем! Мы живем, следовательно, нас не проглотишь!!!
Кролики иногда прислушивались к его голосу, сравнивая любовь к овощам с любовью к высшему предназначению, и каждый раз удивлялись, что любовь к овощам они ясно ощущают в своей душе, а любовь к высшему предназначению они чувствуют очень смутно, точнее, даже совсем не чувствуют.
Когда какого-нибудь кролика обвиняют в государственной измене, требовать доказательств существования этой измены считается у кроликов ужасной бестактностью. Такой нежный, такой интимный вопрос, как верность или неверность Королю, и вдруг какие-то грубые, зримые, вещественные доказательства. С точки зрения кроликов это было некрасиво и даже возмутительно.
Раз Бог создал кролика - он имел в виду кролика!
Потерявшие идеал начинают идеализировать победу. Победа из средства достижения истины превращается в самую истину. Запомни: там, где много говорят о победах, - или забыли истину, или прячутся от нее.
Чем лучше запасной выход, - говаривал Король среди Допущенных, - тем меньше шансов, что он потребуется...
В королевстве кроликов страшнее всего было оказаться под огнем патриотического гнева. По обычаям кроликов, патриотический гнев следовало всегда и везде поощрять. Каждый кролик в королевстве кроликов в момент проявления патриотического гнева мгновенно становится рангом выше того кролика, против которого был направлен его патриотический гнев.
Жестокость - это храбрость трусов.
Существо, имеющее профессию выявлять в другом существе возможности враждебных мыслей или действий, не может рано или поздно не постараться обнаружить такие мысли и такие действия. Долгое время ничего не обнаруживая, оно слишком явно обнаруживает ненужность своей профессии.
Что может быть унизительнее для предавшего, чем сознание того, что его предательством не смогли как следует воспользоваться?
Правильно! Правильно! - стали кричать рядовые кролики, потому что в трудную минуту решение не принимать никакого решения было для кроликов самым желанным решением. Фазиль Искандер «Кролики и удавы»
Надо бороться с удавами, даже находясь в желудке удава.
Для чего-то нужно, чтобы среди кроликов был такой кролик, который наставлял бы их на путь истины, даже если они не собирались идти по этому пути.
Интересно отметить, что каждый кролик, аплодируя, был уверен, что он лично аплодирует идее союза прекрасных продуктов питания с кроликами. Но при этом он думал, что другие аплодируют не только этому союзу, но и всей речи Короля. И поскольку все думали так и все считали, что признаться в эгоистической узости своих аплодисментов по меньшей мере уродство, они аплодировали изо всех сил, чтобы скрыть эгоистическую узость собственных аплодисментов и слиться с общим восторгом, с которым они в конце концов сливались, и уже подхваченные этим восторженным потоком сами тащили его дальше. Так, маленькие ракеты личных аплодисментов, слившись, давали могучую силу двигателю общественного мнения...
Cмелость слишком часто бывает следствием чувства обесцененности жизни, тогда как трусость всегда следствие ложного преувелечения ее ценности.
Кролики и удавы
Год выпуска: 2012
Автор: Фазиль Искандер
Исполнитель: Илья Прудовский
Жанр: Современная отечественная проза, философская сказка
Издательство: Нигде не купишь
Прочитано по изданию: Юность, 1987, №9
Оцифровано: alkoshmarik
Тип аудиокниги: аудиокнига
Время звучания: 05:24:49
Описание: О чем бы ни писал Фазиль Искандер, во всем чувствуется легко узнаваемая, только ему свойственная ирония. В его книгах перемешиваются терпкий юмор, язвительная сатира, тонкая лирика и высокая романтика.
Известность Искандеру принесли сатирическая повесть «Созвездие Козлотура» (1966) и социально-философская сказка «Кролики и удавы» (1973), которая стала доступна читателям только в 1986 году. «Кролики и удавы» можно также определить как антиутопию, хотя это определение будет не совсем верно. В антиутопии показаны опасные и непредвиденные последствия реализации утопических идей — изначально прекрасных и логичных. Антиутопия — это гипотеза, а «Кролики и удавы» — это реальность.
В «Кроликах и удавах» показано вполне реальное общество, причем обрисовываются вполне конкретные его черты. К такому приему прибегал не только Искандер. Начиная с конца 70-х годов, один за другим появлялись «Аптекарь» Орлова, «Живая вода» Крупина и многие другие. Опасаясь открыто высказывать отрицание, неприятие тех или иных сторон жизни, а порой и всей системы, писатели создавали фантастические миры, куда помещали своих настоящих героев. Обращаясь к проблемам политического устройства общества, такая проза всегда строится на абсурде и алогизме; в будничном течении жизни угадывается катастрофичность. Так возникает картина вымороченной действительности.
В «Кроликах и удавах» события разворачиваются в одной далекой африканской стране. Удавы охотятся за кроликами, а обезьяны и слоны соблюдают нейтралитет. Несмотря на то, что кролики обычно очень быстро бегают, при виде удавов они словно впадают в оцепенение. Удавы не душат кроликов, а как бы гипнотизируют их. При этом кролики и удавы при полной вроде бы своей противоположности составляют единое целое. Возникает особый симбиоз. Особый вид уродливого сообщества. Потому что кролик, переработанный удавом, — как размышляет Великий Питон, — превращается в удава. Значит, удавы — это кролики на высшей стадии своего развития. Иначе говоря, мы — это бывшие они, а они — это будущие мы.
И что получается. Если даже появляется в этой конформистской среде свободолюбивый кролик, чьей смелости хватает на то, чтобы уже внутри удава, уже будучи проглоченным, упереться в животе, то об этом бешеном кролике много лет потрясенные удавы будут рассказывать легенды.
Однако на самом-то деле и кролики, и удавы стоят друг друга. Их странное сообщество, главным законом которого является закон беспрекословного проглатывания, основано на воровстве, пропитано ложью, социальной демагогией, пустым фразерством, постоянно подновляемыми лозунгами (вроде главного лозунга о будущей Цветной Капусте, которая когда-нибудь в отдаленном будущем украсит стол каждого кролика!). Кролики предают друг друга, заняты бесконечной нечистоплотной возней. Это сообщество скрепленных взаимным рабством — рабством покорных холопов и развращенных хозяев. Хозяева ведь тоже скованы страхом: попробуй, скажем, удав не приподнять в знак верности головы во время исполнения боевого гимна. Немедленно собратья-удавы лишат его жизни за измену!
Рефлекс подчинения действует не только среди кроликов, но и среди удавов. Во главе стоит Великий Питон. Но Питон не удав, он инородец, сумевший подчинить себе весь удавий народ. Он требует беспрекословного подчинения и не терпит даже малейшего промедления и в исполнении приказов. Всякое идеологическое вольномыслие или нарушение закон удавьей жизни безжалостно карается. Самая изощренная пытка среди удавов — самопоедание, когда хвост удава засовывался ему в пасть. С одной стороны, он, пожирая себя, самоуничтожается, с другой стороны, он, питаясь самим собой, продлевает свои муки. Тут нельзя не вспомнить процессы 1937-1938 годов, когда под пытками люди были вынуждены оговаривать себя.
Искандер смотрит на реальность без иллюзий, открыто говоря о том, что, пока кролики, раздираемые внутренними противоречиями (а удавам только этого и надо), будут покорно идти на убой, их положение не изменится.
При этом Искандеру удается говорить об этом с юмором. Юмор – самое заметное свойство прозы Искандера. Довольно редкой разновидности, очень… настоящий, что ли. Смешное у него рождается словно бы из ничего, являясь всегда неожиданно. Его наблюдения, столь же острые, сколь и возвышенные, часто утрамбованы до размеров афоризма. И можно сказать, что его юмор — часть его мудрости, а может быть, оригинальная форма извинения за избыток мудрости. Когда читаешь его, думаешь, что смешное — не продукт специфического жанра, а заключительная стадия познания истины, стадия, которую просто не все достигают.
Философско-сатирическая сказка «Кролики и удавы» Фазиля Искандера была написана в 1973 году. Однако рядовой читатель смог познакомиться с текстом произведения лишь спустя 13 лет. Многие литературоведы тогда довольно критично отнеслись к ней. Некоторые увидели в этой сказке антиутопию, не связанную с реальной жизни. Другие посчитали её небывалой клеветой на современное общество. Однако сегодня можно с уверенностью сказать, что «Кролики и удавы» – одно из лучших сатирических произведений со времён М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Все события происходят в далёкой африканской стране, где удавы поедают кроликов. Начинается сказка с диалога между удавом по имени Косой и его более юным собратом. Отсюда мы узнаём о том, как несчастный лишился глаза и главное – о самом царстве удавов во главе с Великим Питоном.
Разговор двух удавов подслушивает кролик Задумавшийся, который понимает, что «гипноз – это наш страх». Им удачно пользуются удавы, нападая на замерших без движения кроликов. Об этом он рассказывает Королю и остальным собратьям, но правителю такая новость приходится не по душе. По его мнению, на такую ужасную несправедливость как то, «что удавы глотают кроликов», они отвечают другой «маленькой, но очаровательной несправедливостью», воруя горох, капусту, фасоль и пр.
Задумавшийся остаётся героем в глазах других кроликов. Естественно, Королю это не нравится. Он идёт на довольно коварный поступок: подговаривает Находчивого, бывшего друга Задумавшегося предать того. В итоге все удавы узнают о местонахождении кролика, открывшего всем тайну про гипноз. Юный удав находит Задумавшегося, но рассказывает о том, что Король предал его. Кролик погибает, а осмелевший удав решает, что Великий Питон больше не должен править ими.
Находчивый и юный удав оказываются изгнанными в пустыню, где последнему приходит идея о том, что кроликов можно съедать через удушение. Такое «гениальное открытие» в дальнейшем помогает ему вернуться домой, заслужить прощение у Великого Питона и даже занять его место.
Теперь удавы по-прежнему едят кроликов, но уже не пользуются гипнозом, а предпочитают душить свою жертву. И те, и те с грустью вспоминают прошлое, а именно эпоху гипноза. Кроликам было не так больно умирать, а удавам легче ловить их.
Композиция философско-сатирической сказки имеет довольно сложную структуру. Она включает само повествование, диалоги, вставные рассказы, описание пейзажа и эпилог. Через разговоры персонажей и различные истории автору удаётся точнее передать абсурдность этого мира. Они намного чаще присутствуют в тексте произведения, чем голос самого повествователя.
Сказочный мир полностью перестаёт существовать в эпилоге, где автор как бы возвращает читателя к реальности. Правда, вся заключительная часть намекает, что такие кролики и удавы существуют по-настоящему. Читатель с самого начала произведения замечает подтекст и выстраивает определённые параллели с действительностью. Поэтому роль эпилога – ещё больше усилить эффект гротеска и сатиры. Из него мы узнаём, что есть «мрачнеющие слушатели» и слушатели-оптимисты, которые уж очень сильно напоминают кроликов.
В художественном мире сказки главными героями и действующими лицами оказываются животные. Естественно, большинство смыслов связано с парой кролики и удавы. Остальные звери – обезьяны, слоны и пр. введены автором как второстепенные персонажи.
Безжалостный питон
Кролики и удавы образуют интересную систему отношений между собой и внутри своего царства. Удавы олицетворяют тоталитарное государство, где вся власть принадлежит правителю – Великому Питону. Сам он не удав, но несмотря на это уже много лет управляет остальными. Его не уважают, а боятся. Во многом из-за жёстоких, несправедливых и вместе с тем глупых решений.
Например, тот, кто не встанет во время гимна в честь приветствия вожака, лишается жизни. Великий Питон правит лишь за счёт беспрекословного подчинения, пугая остальных кровожадными мерами наказаний. Он отправляет Косого на Слоновую Тропу, чтобы его затоптали, а кролика «утрамбовали». Юного удава Великий Питон наказываем изгнанием в пустыню. Другим змеям напоминает о том, что раньше существовала казнь в виде самопоедания. Хвост удава помещался ему в рот, и тот от голода и безысходности съедал сам себя до головы, которую потом расклевывали птицы.
В царстве удавов все друг друга предают и обманывают. Такие понятия как чувство жалости или совесть им недоступны. Исключение составляет Косой, который «старался глотать кроликов так, чтобы причинить им как можно меньше боли». За такую странную доброту он поплатился сначала глазом, а затем и жизнью. При этом сами удавы считают себя гуманными, а их гипноз перед поеданием кролика они расценивают, как способ избавить тех от мучительной смерти.
Как ни странно, но кролики мало отличаются от удавов. В их царстве есть Король, а также чёткая иерархия среди остальных. Приближённые к правителю – это Стол, затем следуют придворные или допущенные к Столу. Есть также и Стремящиеся, т. е. те, кто хочет стать выше на одну ступень в этой социально-иерархической лестнице.
Король в царстве кроликов правит не только с помощью страха, но и хитростью. Он пугает своих «граждан» удавами, а также вселяет в них ложную надежду о том, что где-то есть Цветная Капуста, выращиванием которой в засекреченной лаборатории занимаются туземцы и другие кролики. Как только появится Цветная капуста, то жизнь всех станет настоящим праздником.
Зачастую кролик, который становился неугодным Королю, пропадал. Тогда все остальным говорили, что он ушёл в ту секретную лабораторию и трудится вместе с остальными такими же «пропавшими» над выведением Цветной Капусты. «Если семья исчезнувшего кролика продолжала упорствовать» и пыталась узнать, что случилось с их родственником, «то она тоже исчезала…». Были в царстве кроликов и меры наказания. Например, «по вегетарианским законам королевства кроликов наказывали путём подвешивания за уши», но, к счастью, их не убивали.
В изображении подобной системы персонажей и взаимоотношений между ними автор применяет несколько художественных приёмов. Это и сатира, и гротеск, и аллегория. Тем самым, мир сказки обнажает острые проблемы современной действительности.
Во-первых, это тоталитаризм, в рамках которого человек становится способным только на жестокость, насилие и предательство. Во-вторых, под постоянными исчезновениями неугодных Королю кроликов подразумеваются репрессии, когда действительно талантливых и деятельных людей лишали жизни или отправляли в ссылку.
Главная идея произведения
Неслучайно «Кролики и Удавы» Ф.Искандера большинство литературоведов считают философско-сатирической сказкой. Мир произведения полон абсурда и алогизмов, «говорящих» образов и безжалостной иронии. Каждая страница повести проникнута сатирой на общество, которое слепо верит в тираническую власть, живёт в страхе и лжи. При таком политическом строе люди оказываются заложниками, пленниками системы. Они не способны на добрые поступки, ведь такой мир заставляет их предавать, доносить друг на друга, проявлять жестокость и завидовать остальным.
Ф. Искандер выступает не просто как искусный сатирик, но и настоящий философ. Он говорит о том, что жизнь в условиях политической несвободы, массовых репрессий, мнимых идеалах и отсутствия морали обнажает в человеке самое плохое. Это зависть, предательство, эгоизм, глупость, невежество, жадность и многое другое. Трудно оставаться самим собой, сохранить порядочность, развиваться духовно и нравственно, если власть диктует собственные правила, основанные на тирании, корысти, страхе и жестокости.